Анн Бренон - Зима катаризма стр 133.

 Мы еще встретимся.

И потом он, Бернат, добавил, решительно взглянув на него:

 Не бойся, Пейре. Я сумею ее защитить.

Защитить Гильельму. Гильельму, которая в глазах властей неправедных мира сего была всего лишь неверной женой, прелюбодейкой и подругой еретиков. Гильельма под защитой сына Несчастья, беглеца из-за ереси. Гильельма в свете Добра. Пейре все еще слышал голос матери Азалаис, голос из своего детства. Дитя мое, самая ужасная вещь в жизниэто не иметь возможности спасти свою душу. Бернат и Гильельма, единые телом и сердцем.

Две души, связанные воедино.

Но когда вечером 28 июня пастух прибыл, наконец, в дом Бертомью Бурреля, готовый подняться на пастбища к отарам и начать делать сыры, хозяин принял его сурово и холодно. С него было довольно этих вечных проблем Пейре Маури. Ему нужен был пастух для овец, и он нанял другого.

 Получите-ка расчет.

Он долго считал и пересчитывал сереброжалованье за несколько месяцев, от января до июня. По крайней мере, в отличие от Раймонда ПейреСабартес, Бертомью Буррель соблюдал правила игры. Опустив голову, Пейре спрятал монеты в кошель за поясом, последний раз обнял заплаканную Мондину, и все равно решил подняться на пастбища через перевал Мерен, где он мог встретить знакомых, и где открывались новые возможности.

Хорошо, что он пошел туда, потому что на перевале Годур, на территории Орлю, его немедленно нанял Пейре Андрю из Планезес, что в Фенуийидес.

Глава 2513071308

То, что Пейре Андрю меня нанял, было не просто случайностью. Он знал, кто я такой, и почему зимние пастбища Планезес могут меня прельстить. Я тут же выторговал у него трехдневный отпуск, чтобы забрать собственных овец у моего брата Раймонда, который пас их вместе с отарами своего хозяина вот уже почти три сезона, с тех пор, как я был вынужден бежать из Арка, когда туда дотянулась рука Инквизиции. Я знал, где его найти, на пастбищах земель дАйю, над глубоким ущельем дю Ребентидорога туда через Жебец и ущелье Прадель была не такой уж далекой. Увы, брат сказал мне, что мой молодой пату погиб. Ему не было еще и трех лет. Раймонд объяснил мне, что он доблестно сражался против своры бродячих собак, которые напали ночью на стадо и стали резать овец. Пастухи прибежали достаточно быстро, чтобы спасти овец, но не собаку. Я стиснул зубы, и пообещал себе вырастить другую собаку со следующей зимы, но никогда не забывать этумоего первого патувсе, что у меня осталось, кроме овец, от счастливой долины. Но я был рад забрать своих овец; я узнавал каждую из них. Большой черный баран терся лбом о мое колено. Пейре Андрю было совсем нетрудно принять их в свое огромное стадо. Просто нужно было заменить метки ближайшей весной во время стрижки. На этот год Раймонд по-братски решил пометить их по бокам большим красным кругом. Чтобы отблагодарить его, я оставил ему половину ягнят из нового помета.

С тех пор я пустился со своими овцами и стадами Андрю в путь по границам Сабартес на пастбища перевалов Орлю и Мерен; зимовать я водил их в Фенуийиде. Отары там огромные, а пастухи многочисленны. Летом мы все вместе гоняли отары в Рокефей и СенПольдеФенуийет. Зимой мы направлялись в сторону долины Фруад, между Эстагель и СенПоль. Долины потока, который, по странному стечению обстоятельств, носил имя моих отцов. Маури. В то время я не оставался постоянно с животными. В Планезес я делил маленький домик с другими пастухами; по очереди мы заменяли друг друга на выпасе овец, а в остальное время работали в садах и на виноградниках.

Я знал Пейре Андрю, и он знал меня. Мы с ним виделись в течение нескольких лет у его коллеги Эн Белибаста из Кубьер. Еще до того, как пришло Несчастье. Между Кубьер и Планезес всего лишь полдня ходу. Кубьер находится в Пейрепертюзе, на окраинах Разес; Планезесв Фенуийиде, на границах Руссильон; обе эти земли разделены только долиной Фруад дю Маури, этой долиной возле СенПоль, над которой высится грозный пограничный пост французского короля, Керибюс. Планезес протянулось далеко к югу, за сухими каменистыми холмами, оливками и виноградниками по берегам реки Агли, которая бежит по каменному ложу. Кубьер со своими лугами прячется на севере, за причудливой горой, словно расколотой ударом дьявольского мечапо крайней мере, так говорят люди. Ужасное ущелье, глубокое и узкое, с острыми скалами, по которому никто никогда не ходил, и откуда вытекает Агли. От урочища Артиге, расположенного неподалеку от Планезес, мой взгляд скользил к долине Фруад, к белому пятну городка СенПоль, и поднимался к северу. Он останавливался на этом гигантском разломе, раскалывающем гору. Ущелье Галамусвот каким должно быть одно из тысяч имен дьявола. Я знал, что сразу же за этим разломом находится земля Берната Белибаста, прячущаяся за мрачным зазубренным клинком горы Бюгараш. А еще дальше, в дне хода от Кубьердолина Арка, которую я так долго считал счастливой.

Пейре Андрю знал, кто я такой. Конечно же, хороший пастух. Но также и добрый верующийи что вскоре Инквизиция пойдет по моему следу. А я тоже знал, что этот скотовод из Планезес, а также все его домашниеэто добрые верующие. Или, по крайней мере, таковыми были, пока не пришло Несчастье. Теперь лучше было говорить об этом как можно меньше. Мы словно участвовали в каком-то молчаливом заговоре. Пейре Андрю и все его домашние. Его брат Гийом, такой же скотовод, как и он, живущий на другом краю деревни. Двое его сыновей, Бернат и Гильот, юноши моего возраста, тоже пастухи. Так же, как и многие семьи в Планезес, Расигуэре или Латур де Фенуийиде, окружавшие нас дружбой, чуть более ясно ощутимой, чем других людей. Они тоже тайком стискивали зубы и сжимали кулаки в карманах. По крайней мере, здесь никто не запятнал себя походом к папскому исповеднику. Никто здесь ни на кого не доносил, и ни на кого не донесли. Здесь было настоящее убежище от инквизитора Каркассона, полномочия которого заканчивались на границах Фенуийиде.

Станет ли долина Агли новой счастливой долиной? Я любил эту землю, эту деревню Планезес, эти бледные холмы над рекойграницей; эти просторные каменистые пейзажи с садами и виноградниками, которые я видел только зимой, потому что с мая по октябрь гонял овец далеко, на летние пастбища. На протяжении двух или трех лет, когда я мотыжил виноградники или ходил через холмы между купами камней под замком Тремуан, чтобы присоединиться к своим овцам и товарищам в долине Фруад, то любил иногда останавливаться за церковью Планезес. Это была маленькая церквушка, массивная, золотистая, с хорошо огражденным кладбищем, далеко от деревни, теснящейся вокруг скалы. Я стоял в нескольких шагах от церкви, на солнце, прислонившись спиной к большому скальному массиву, ощетинившемуся острыми камушками, которые скатывались россыпью мне под ноги, на покрытую виноградниками землю, и блистали тысячами бликов. Я мял в руках эти камушки, сияющие как золото или серебропо крайней мере, так я себе воображал. Я никогда не видел золота, кроме как в храмах, где я обязан был отбывать пасхальную мессу, когда попы пытались ослепить нас, бедных крестьян, роскошью своих чаш и дарохранительниц. Осколки скалы Планезес сияли для меня намного большим светом. Небо отражалось в них бесконечными фрагментами. Я растирал их в ладонях, и когда разжимал руки, то теперь уж вся моя кожа сияла слюдяной пыльюбыли ли это осколки неба? И тогда я оглядывался вокруг, на поля и виноградники, на бледные холмы, на деревню, окруженную нимбом тихих дымков, на укрепления Турнефорт, возвышавшиеся над бродом, где можно было пересечь Агли и отправиться в Руссильон.

Нашел ли я новую счастливую долину? Я в это больше не верил. Даже если я вел себя, как молодой человек, ежедневно занятый работой и обустройством своей жизни, даже если я регулярно увеличивал свою отару и денежные запасы, уговаривался насчет продажи ягнят, шерсти и сыров, даже если я думал о том, чтобы купить клочок виноградника и поля, даже если заводил друзей и приятелей, а в глубине души подумывал о девушках и женитьбе, я не верил больше в счастливые долины. В глубине души я знал, что мне никогда больше не захочется по-настоящему надолго там оставаться.