Но вы так можете расстрелять огромное количество людей,заметил с неким страхом в душе Иван Кобыло.
Слушай, планета огромная, Иван. Смотри, ты видишь, вот пронесётся чума или какая другая холера над землёю, и сколько останется трупов? Остаётся очень большое их количество. Человек родился и не знает, что будет он завтра жить, дорогой товарищ. Вот как. Если холера уносит дикое число людей, то как же нам, чистильщикам планеты от скверны, грязи мировой загнивающей цивилизации, для установления мирового порядка революционных ветров быть? Чума! Это раз! Холераэто два! Никто же не винит их. Пришла и пришла, уморила двести миллионов, и уморила. Что делать? На то она и стихия. Понял? И мыочистительная стихия. Для лучших, для самых лучших, для ещё лучше лучших! Подумаешь, миллиардик к ногтю, или ещё чуть побольше, а? Что далее? Далее, когда останутся лучшие лучших, будут горды собою, родиной, и славить самого вождя. Не укоряй! Так надо. Так читается азбука, которую народ полюбил. Азбука революциион, он, он! Ленин! Один он. Ленин!
Смерть, смерть,пробормотал Иван Кобыло, уже с трудом воспринимая слова Лузина, и принялся что-то вырезать из припасённой заранее деревяшки.
Да что смерть, Иван, когда человек родился, чтобы умереть! Понимаешь? Умереть. Ни для чего другого человек не создан, а для смерти. И он боится только одногосмерти и ничего другого, потому что главное для негожизнь. Он за неё отдаст всё самое святое, что у него есть. Жизнь для простого человека святее всего остального. Меньше, Иван! Иван, он не понимает, что жизнь ничтожна мала. Прожить одну жизнь на землеэто как комар успел пискнуть; вот что такое жизнь на земле. Но каждый червячок думает, что его жизнь очень ценна, необходима кому-то. Глупее не придумаешь. Слизняки, слизнячки, червячки. И если мы из этой огромной горы таких слизнячков, думающих, гадающих о себе, возомнивших, что выше, лучше нет ничего на свете, чем его идея, его голова, его ноги и руки, соорудим нечто чистое, святой храм будущего для всего человечества? А? Моя цель! Будущее.
Что ты будешь с той благодарностью делать, которую тебе в виде воздушного поцелуя пошлёт через две тысячи лет какой-нибудь забулдыга?нахмуренный Иван Кобыло сосредоточенно работал над полешком и не заметил стоявшую в открытой двери Дарью.Вот что ты будешь делать с тем поцелуем, не пришьёшь же к одному месту, когда даже пепла твоего не будет над планетой. Даже ветер унесёт твои, запахи, начнётся жизнь нового племени, новых личностей, новых жителей. Всё заново будет, как всегда бывает. Я бы не желал того самого светлого твоего. Для меня важнее сегодняшнее, которое дано мне, а другого мне не дано. Зачем? Навозом быть? Чтобы на другой год выросло? А я? А мои дети? А все желания мои? На них наплевать?
Жизнь такая короткая, зачем нам думать о ней, Иван?
Вот по той самой причине я хочу думать о ней. Я лучше знаю свою жизнь, чем чужую. Пусть они себе сами по нраву выберут и строят свой дом. Так человечнее.
Да, азбуку ты не освоил, товарищ Кобыло!выкрикнул хрипло Лузин и со смешанным чувством поглядел на Ивана. Не начнёт он изучать азбуку революции.Эгоизм человекаодно из отвратительнейших, гнуснейших свойств человеческой натуры! Тыэгоист, тебе лучше пахать всю жизнь на корове, жрать хлеб, пить квас и с этой бабой рожать детей, Иван. Брюхо набил и спи на сене, рожай детей ив том счастье? Ошибаешься, счастье в другом, в служении человечеству.
На черта мне твоё человечество, пусть само разбирается, что хорошо, а что есть на самом деле дерьмо,с обидой проговорил Иван и, тут поймав на себе взгляд из сеней, приподнялся, собираясь выйти к Дарье, которая молчаливо глядела из полумрака на него. Она скользнула за дверь и исчезла, будто её и не было.
Я тебе скажу, Иван, рассуждаем, да куда ты идёшь,входил в раж чекист, стараясь изложить свои мысли как можно быстрее и закрепить их в сознании хотя бы одного человека.Недаром же выдуман бог, дьявол? Недаром. Но вся жизнь состоит, так в клеточном хаосе устроено, что повторяет в одномвсё остальное, как вот одно зерно посеешь, а вырастишь горсть. Но зерно для всех, а человек только потребляет: ему есть, пить, жильё необходимо. Вовек. Но человек повторяет себя в каждом другом, как зерно. Зачем тогда так много их? Зачем? Говна чтоб много было? Лучшие из самых лучших лишь достойны слушать азбуку революции. И хватит с них, а остальныезачем их кормить, одевать, обувать? Для их же блага, если они не нужны. Создать условия, когда каждый скажет, что он да! не нужен, что ему проще уйти в мир иной, больно, ужасно, прочее, гнусно, прочее, прочее!
Для кого ж тогда рай земной!воскликнул Иван Кобыло, думая о причине появления Дарьи.Зачем? Для кого? Для лучших, самых лучших? Плевал я на них! И что такое рай? Это сытая пища? Или что?
Всеобщий вольный труд, радость труда!ошарашенно произнёс Лузин, не понимая, почему не желает принять его мысли Кобыло.Величайшая нравственность! Да только для того, чтобы жить ради идеи и славы великого человека!!!прокричал он с раздражением, поскольку ему надоело объяснять этому верзиле азбуку революции.Великий вождь! Он велик! Ради его идеи я готов жить! Готов умереть! На всё готов!
Подлец ты,произнёс тихо Кобыло и отложил свою работу, взглянув на взволнованного Лузина.Столько наговорил, а мне плевать на идею! Кроме идеи жизни. Мне нужно жить, печь блины, ловить в петли рябчиков, куропатку, а не сеять ветер азбуки вашей. Я думаю, ты тоже так думаешь, но хитришь зачем-то. Нехорошо. Нехорошо. Нехорошо, так нехорошо, некрасиво даже.
Потеряв терпение, Лузин с плохо скрываемой озлобленностью спросил прямо, уже не скрывая своих мыслей:
Хочется, чтобы ты, Иван, имел власть над людьми, возьми в голову, что ты нам нужен, прошу тебя исполнять, наблюдать, докладывать мне лично.
Я же шпионом буду? А вот этого не хочешь?и показал ему здоровенный кукиш и неслышно засмеялся.То над Дарьей собрался изгаляться с приездом своим, с подвывихом подкалывал, а теперь решил меня выставить на посмешище? Уходи. Не нужен ты мне, уходи. Я сам по себе, а ты сам по себе.
Но такого не бывает,тихо прошипел Лузин, дёрнул плечом и вышел.Я приду за твоею душою, козявка!
XI
С этой минуты Иван Кобыло постоянно ощущал присутствие Дарьи подле себя. И тот её образ в сумерках сеней, когда чекист Лузин доказывал необходимость уничтожения худших людей, чтобы освободить место для лучших из лучших, преследовал долго. Он часто возвращался к тому разговору, искал общения с Дарьей и даже подумывал, а не сказать ли ей о том, о чём проговорился Лузинучто собирается на ней жениться. Возникшая однажды мысль, словно комета, не покидала небосклона мозга, а носилась по тёмному его пространству, пока снова не выныривала в неудобном месте и не заявляла о себе. Воображение порою очень действовало на Ивана, являя собой силу порой более реальную, чем сама реальность. Он это понимал, часто видел Дарью во сне, тосковал, но и виду не показывал. Он по-прежнему заходил к Дворянчиковым, играл с Петюнечкой, а Настасья Ивановна всячески старалась напоить его прекрасным квасом, который сама готовила по особым рецептам. Дарья молчаливо, с нескрываемым, однако, вниманием прислушивалась к словам Кобыло. Она уже знала его привычные жесты, любимые слова, знала, в каком случае он засмеется своим негромким раскатистым смехом, и порою со Страхом, холодея спиною, думала о возможной разлуке. Она тенью скользила по дому, заглядывая в укромные местечки. В быстроте её движений значился смысл больший, чем могло показаться е первого взгляда. Он как бы говорил о волнении её души, отвечал тем колебаниям характера, когда Кобыло находился рядом.
Стоял конец августа; в воздухе висела пыль, приносимая с полей, где день и ночь трудились мужики на своих полях. Иван Кобыло в основном сеял овёс и пшеницу, собираясь купить вторую лошадь; овёс выменивал у Кругова на рожь, которой ему хватало до следующего урожая. Непритязательный в быту, не стремясь разбогатеть, к чему были склонны многие его сверстники, он тем не менее старался обеспечить себе необходимый комфорт, мечтая приобрести одну крепкую и непременно каурую, с сильными ногами лошадь для дальних поездок за дровами и за рыбой на Иртыш. Ещё ему в мечтах являлся буланый жеребец с мелкими крапинками по крупу, на котором он выезжал бы в поле, стремительно следовал по просёлкам, а в воздухе только бы шум стоял от удивления, а в ушах лишь ветер свистелот скорости. Для достижения этих целей у Кобыло имелся реальный план: продать одну из трёх коров; продать часть овса, которого он намолотил уже предостаточно и сумел обменять на рожь; продать все излишки с огородакартошку, капусту, мак, которого хранилось в ларе в кладовой семнадцать пудов. Пироги с маком он пек сам, ел в больших количествах и считал, что изысканнее пищи на свете, в общем, не бывает. Он его растирал на особых жерновах, приготовленных лично, мял, перемешивал с орехами и особым маслом. И мечтал когда-нибудь этими пирогами угостить Дарью.