Чекист Лузин не думал о женитьбе как таковой: ему думалось, всё могло бы обойтись скромно, просто, по-казённомупригласить начальника, водителя, её мать. Но он не думал о женитьбе в принципе, ибо женитьба не вписывалась в революционную ситуацию, о чём он любил говорить на собраниях и неуклонно призывать к воздержанию стремился, как делали тов. Ленин, тов. Троцкий, тов. Тухачевский, тов. Дзержинский и он. Нет, Лузин не любил Рукову, о чём себе сразу заявил, чтобы укротить плоть свою. Не мог её полюбить. Но щемящее, притягивающее чувство, вылившееся сейчас тонкой струйкой в просачивающуюся в сердце злость, существовало в нём, и недаром же он приехал на автомобиле, надев свою новую шинель, а под шинелью красовалось отличнейшего покроя обмундирование, напоминавшее ему о достигнутых высотах, о которых при старом режиме Лузин мог только мечтать. Но если нет чувств, что же тогда означает его приезд?
Иван Кобыло произнёс слова, не будучи подготовленным к их смыслу. Ещё никогда он не признавался в намерении жениться на Дарье. Это была для него новость, будто об этом ему чужой человек сказал.
Незапятнанный чекист молча поднялся и подошёл к висящему на стене вырезанному из дерева автопортрету Кобыло.
Сам?спросил.
Единственно. Своими руками.
А скажи, скажи,неожиданно заинтересовался Лузин, возвращаясь к тому, о чём только что думал, и неожиданно понял, что всколыхнувшееся в его революционной душе, заплескавшись глухо и с ноющей эдакой непростительной, постоянно напоминающей о себе струночкой, чувство есть не что иное, как нечто недопустимое. Он отрицал любовь и знал о её буржуазном происхождении, а потому ненужности на этом свете. Но другого света быть не можетзначит, всё остальноеблеф! Он спал, как говорят, занимался прелюбодеянием много раз, но каждый раз с ущербным чувством бессмысленности всего этого. Он был убеждён, что в книгах, кричащих о якобы божественной сути любвивсё чушь, выдумки праздных умов, дворян, князей, бесполезных на этой земле, следовательно, и их культуры, их чувств и желаний. Они не нужны; они исчезли, и теперь им возврата не будет, ибо революционный пламень сжёг весь мусор, оставляя на потребу дня простые человеческие отношения для революционеров. Лузин, в общем, склонялся к мысли о необходимости заслуженного существования на земле исключительно людей, пламенно мечтающих о революционном ветре. Каждый человек должен быть революционеромзаветная мечта Лузина. В том видел смысл всей своей неподкупной жизни, преисполненной пламени и борьбы. Пламя должно сжечь весь хлам, накопленный человечеством за многие века. И пусть горят ярым пламенем все эти книги, кроме трудов Маркса, Ленина,всё, от чего пахнет гнилью прошлых веков, пылью древних шагов, грязью прошедших времёнуничтожить!
Ты с ней спал?спросил Лузин с язвительной, глумливой ухмылочкой.В том смысле, что, товарищ, что вы бы сказали на этот счёт? Знаете, женщины очень развратны. Гё! То есть полный смысл таков, что нельзя Им доверять. Спал?
Кобыло вскочил и заорал:
Вы знаете, чёрт вас побери, товарищ Лузин, незапятнанный чекист лучшей марки, как её зовут в округе? Святой! Я прошу на крутых поворотах подумать о том, что жизнь даётся не часто. Поняли?
Иван Кобыло проговорил все эти слова сумбурно, с неожиданной для себя торопливостью, с нескрываемым враждебным огоньком в прищуренных глазах.
Не шути, чекист,проговорил он с хрипотцой. Собственный мир для него закачался в глазах и претерпел неожиданное перевоплощение. Возможно, женитьба на Дарье разрешит какие-то проблемы, потому что у него много появилось тайных желаний, что само по себе приносит некоторые неудобства. Ещё никогда в своей жизни Кобыло не мечтал о женитьбе. Отбрасывал глупую мысль о ней на более поздние времена. Объяснял это тем тревожным временем, которое дребезжало, как разогнанная, несмазанная телега по просёлку. Того и гляди, отлетят колёса, перевернётся телега. Что станется с мчавшимися в телеге людьми?
Чувствуя неслыханное унижение от высказанных с небрежной ленцой слов стоявшего перед ним верзилы, Лузин решил прибегнуть к испытаннейшему приёму, позволившему ему в короткое время стать одним из выдающихся чекистов. По крайней мере, после взятия Омска пятой героической армией тов. Тухачевский лично пожелал встретиться с ним и поблагодарить за полезные для революции дела.
Лузин, сонно вынув из кармана наган, положил его перед собою на стол всё с той же глумливою ухмылочкой. То был его знаменитый, безотказный приём. Он всегда носил с собою два нагана одной и той же системы. Один, незаряженный, вынимал первым и небрежным жестом опускал; наган со стуком падал на стол. И удар, как выстрел, сразу мог образумить многих, до сей минуты нахальных, людишек. Другой наган чекист Лузин держал наготове с полным зарядом в правом кармане. Он был хороший психолог, и приём его приносил фантастические результаты. Ибо достаточно было арестованному человеку, улучив момент, когда будто озабоченный чекист отошёл от стола, схватить спасительный наган, желая застрелить чекиста, как для Лузина ясней ясного становилось: перед ним враг! Значит, и враг революции. Он, находясь в комнате сознательно один на один с допрашиваемым, вызывал тут же охрану и одним махом: «Расстрелять врага народа»,решал дело.
И на этот раз чекист Лузин решил проверить добродушного верзилу, выставил на стол наган, эдак бросив его с характерным стуком на стол, посидел рядом в великой задумчивости, как бы решая, как быть дальше с подозреваемым человеком, гмыкнул, подтверждая, что решение приходит в голову, прихватил дьявольски вкусный малосольный огурец и смачно откусил. Ему нравился, как ни странно, этот молодой парень с сильными руками, с неслыханно дерзкими беззащитными, бездонными глазами; то, что он имел дело с холостяком, могущим отдать свои силы, но не отдавшим их делу революционного ветра,и это обстоятельство нравилось в молодом мужике.
Через пять минут Лузин осторожно привстал. Прищурив глаза, с брезгливой улыбкой, как бы говоря, что между ними наступили другие отношения, постоял в задумчивости и отошёл к окну. Иван Кобыло протянул руку и взял наган.
Что, стреляет, что ли, чекист?спросил он, дунул в пахнувший смазкой чёрный ствол, подержал некоторое время и с опаской положил на стол. Лузин, стоя у окна, решил: если Кобыло наставит на него наган, то это будет его последний шаг. Революционная месть последует молниеносно, мгновенно. Он пристрелит его, как паскуднейшего пса. Но Кобыло смешал планы чекиста: проигнорировав оружие, подошёл к Лузину.
Что ты хочешь?спросил он с любопытством у чекиста.Чета добиваешься?
Лузин молниеносно повернулся, к хозяину с бледным, испуганным от напряжения лицом, молча некоторое время глядел в глаза молодому человеку:
А ты мог меня застрелить?его глаза прыгали под очками, рука, сжимавшая рукоять заряженного нагана в кармане, которым он должен был пристрелить этого верзилу, чтобы уничтожить врага и освободить себе путь к Дарье Руковой, превратив красивую женщину в революционерку и борца за всеобщее счастье, вспотела, выскальзывая из рук.
А чего я должен в тебя стрелять, товарищ чекист? Кто ты такой, чтобы тебя убивать? Ты меня проверить, что ли? Зачем? Кобыло не убивает людей. Обидит кто Дарью, так я кулаком трахну рази мозги наружу. Что же мне стрелять в тебя?
Да! Но
Что «но»?переспросил Кобыло, смеясь глазищами на серьёзного чекиста.Вот записка, гляди, товарища Дзержинского.
Лузин прочитал записку и радостно похлопал Кобыло по плечу:
Я так и знал: тебе можно стать революционером, товарищ!
* * *
Услышав смех Кобыло, Лузин свободно вздохнул, как бы освобождаясь от тяжёлых мыслей, съел вкусный огурец и спрятал наган. Добродушие верзилы просто обезоруживало.
Послушай, я тебе стихи прочитаю,предложил Кобыло.Хочешь? Слушай:
Жил-был Колчак,
Явный дурак.
Сено косил,
Но баб не любил.
Он заразительно рассмеялся и хлопнул чекиста по плечу, отчего тот тоже не удержался и проговорил сквозь смех, что в стихах Кобыло есть великая мысль революции.
Садись рядом,сказал чекист Лузин, загораясь желанием этого молодого человека, слывшего на селе блаженным, перековать в революционера.Ты понимаешь, что я тебе скажу. Брось ты баб всех к чёрту, понял? Но главное, должен усвоить азбуку революции. Азбуку! Понял! Ты понял, не дурачься, не дурачься,он с нескрываемым волнением снял очки и принялся дальше излагать свой взгляд на революционные явления.То, что я делаю, самое важное, основное, архиважное, великое, дорогой мой, дело. Я тебя покупал, я тебя проверял, но я понял, что в душе ты наш человек, ибо твоя душа поёт песни революционного настроя. Я тебе должен в смысле сказать, что каждый человек есть враг. Понял? С точки зрения всеобщей злополучной гигантской и мировой обстановочки на нашей планете. Планета наша заражена гнусным, таким, что требуется очистка от мусора и прочего всего дурного, которое отвратительно пахнет. Нам нужно очиститься, а для этого теории нету. Как комар имеет свою цель сосать кровь, так человек имеет своей целью иносказательно сосать кровь у другого. Каждый! Заметь! Но надо выделить тех, кто желает сделать это сразу. Вот тут, не сходя с места. Понимаешь?