Для Гая Египет был землёй гигантских сновидений, хотя Залевк со своей греческой культурой всегда говорил о нём с пренебрежительным превосходством. Но теперь всякий, кто смотрел вдоль этой мощной реки, видел лишь бесплодные, опустошённые набегами поля, вырубленные рощи, осыпавшиеся плотины, загнившие пруды. Тут и там бедные, безрассудно обобранные деревни, следы пожаров, заметённые песком руины, крестьяне со скудными стадами. Ежегодный разлив Нила наполнял бесчисленные рукава дельты, но в прорытых вглубь территории каналах зеленоватая вода текла еле-еле, и на берегу ходили по кругу привязанные ослы, поднимая лопасти водочерпалки с грязной жижей.
Надолго здесь всё разбито,пробормотал Германик.
Вот, стало быть, каким на самом деле было это египетское восстание, о котором в Риме говорили рассеянно и с безжалостным отвращением.
На многие мили не было видно ничего отрадного. Наконец к исходу дня где-то далеко-далеко меж песками и пальмами показалась каменная стела с позолоченной, сверкающей на солнце верхушкой. Потом среди песков стала вырисовываться мощная гранитная стена.
Саис,сказал проводник, указав на неё, и замолчал.
Он хотел показать храм, известный по всему Средиземноморью своей многотысячной библиотекой и овеянный эзотерическими легендами. Стена закрывала его как крепость. Чуть дальше смутно вырисовывались руины какого-то города, наверное бывшего когда-то огромным, но теперь поглощённого пустыней. По мере того как путники приближались, храм становился ещё больше, заполняя всё видимое пространство. С боку храма к спокойной реке спускалась широкая лестница, на верхних ступенях её виднелись следы последнего разлива, в углах скопился осевший песок. Вокруг здания ничто не шевелилосьни единого животного, ни человека. Лодка причалила, и прибывшие стали подниматься по ступеням.
В храм можно было войти, только пройдя меж двух рядов высеченных из гранита внушительных крылатых зверей, сфинксов и львов. Вход охраняли два громадных пилона, сложенных из циклопических камней, гладких и идеально пригнанных. Их размеры, насколько мог охватить взгляд, казались бескрайними, вызывая головокружение. На фасаде пилонов были высечены тысячи строго выстроенных знаковстилизованных зверей, незнакомых чудесных фигур, таинственных рисунков. Они были глубоко врезаны в камень, чтобы противостоять тысячелетиям. Но проникнуть в их смысл было невозможно.
Германик положил руку на плечо сына и тихо проговорил по-гречески:
Ты мог представить такое?
Ничего не удаётся прочесть. Это даже унизительно,ответил Гай.
После них тысячи людей выражали ту же мысль.
Вход в храм никто не охранял. Германик спросил проводника:
В этой пустыне можно повстречать кого-нибудь, кто объяснил бы эти знаки?
Проводник, помедлив, словно касался опасной тайны, признался, что в самых удалённых помещениях храмаза первым, вторым и третьим дворамивсё ещё кое-кто живёт. В это время на огромном заброшенном пространстве между двумя пилонами показался пожилой человек в простых белых льняных одеждах, с голыми плечами, в тяжёлом ожерелье и с выбритой головой.
Жрец,шепнул проводник.Это последний, оставшийся в живых, и он один со своим молчаливым помощником надзирает за храмом.
И с искренней болью добавил, что «до войны с Римом» последователи этого культа исчислялись тысячами.
Тем временем жрец приближался мелкими шажками, спокойно глядя на пришельцев, безразличный к их иностранной внешности, словно давно их ожидал.
Германик поздоровался и обратился к нему по-гречески:
Ты можешь объяснить мне, о чём говорят эти древнейшие надписи на камне?
Его вопрос был слишком нетерпеливым и прямым, и старик свободно ответил по-гречески, что может прочесть, перевести и объяснить эти надписи, потому что, как указывают его одежды, является жрецом. Но ничего не прочёл и не перевёл.
Солнце, уже низко опустившееся над пустыней, отбрасывало тени на высеченные в камне знаки. Гай долго разочарованно смотрел на них и пробормотал Залевку:
И ты тоже не можешь их прочесть?
Высокообразованный грек промолчал, а жрец сказал:
Это великий священный язык. Он состоит не только из звуков, как греческий. У нас, как и у вас, двадцать четыре буквы, но для священного языка их не хватает, и тысячи лет назад мы добавили к ним ещё семь.
По торжественному тону казалось, что он знает эти семь букв, рождённых из демотического письма и сумевших через столетия сохраниться в алфавите, который мы теперь называем коптским.
Но главное,продолжал старик,каждый объект, который ты видишь на земле, каждое действие, которое совершаешь, каждая мысль у тебя в голове представляются на священном языке неким образом. Потому что видимый и невидимый миры неразделимы.
До этого мгновения Гай твёрдо верил, что греческий язык, которым он владел с таким изяществом, является наилучшим на всей земле способом выражения мысли. Теперь же он увидел, что даже отец замолк.
Жрец побеждённого и доведённого до нищеты народа ответил на их молчание сдержанной усталой улыбкой, без всякой вражды. В его коже цвета старой глины прямой свет прочертил морщины. Египтянин сказал, что этот храм в течение тысячелетий был одним из величайших в Верхнем и Нижнем Египте.
Отсюда, где ты стоишь, чтобы добраться до хемасвященной целлы,сильному мужчине нужно сделать шестьсот шагов. Ты хочешь спросить, почему наши святилища так безграничны по сравнению с маленькими целлами ваших греческих храмов?
Да,импульсивно ответил Гай.
Храм представляет собой путь твоей жизни. Посмотри, откуда ты пришёл сюда: твой первоначальный путь шёл с севера, где царят мрак и невежество, но по бокам стоят сфинксы и львысимволы божественной власти, которая оберегает тебя, ибо ты ищешь света знания. Чтобы попасть в храм, смотри, есть единственный проход, потому что единственнойи непростойявляется дорога души. А отсюда ты войдёшь в хонт, первый укрытый стенами двор, где твоя душа должна отделиться от внешнего мира. Внутри хонтавидишь, вон там?откроется второй проход. Оттуда, когда будешь готов, ты войдёшь в оу-сех хо-тепзал жертвоприношений, где душа освящает саму себя. И там ты найдёшь третий проход и войдёшь в святилищесит уе-рит. Но туда приходят лишь очень немногие, и сейчас бесполезно говорить об этом. А в самой глубине возвышается гранитный хем, в полдень сверкающий светом знания,это божественная целла, куда может войти только фар-хаоуи, или фараон, как говорите вы, греки,с улыбкой сказал египтянин.
Но из прохода меж огромных пилонов с погребённым в песках фундаментом было видно, что первый двор заброшен и грязен, там и сям не хватает каменных плиткто-то уже начал их снимать. В глубине открывался проход во второй двор, по бокам которого виднелись огромные статуи божеств или монархов, важно восседавших на каменных тронах.
Статуи эфесских богов не будут им и по колено,шепнул Гай.
Залевк посмотрел на него и ничего не ответил.
Следующий двор окружала колоннада, и он тоже был пуст.
В глубине виднелся третий проход. И там маячила высоченная стела из красного гранита с позолоченной верхушкой, сияние которой они видели издалека.
Жрец протянул рукусмуглая кожа обтягивала длинные тонкие кости пальцеви, указав на стелу, спросил:
Вы, греки, называете это обелиск, верно? То есть, если я правильно произношу, маленький обилос, что означает «маленькая пика».
Он улыбнулся, но эта улыбка среди морщин, возможно, скрывала снисходительное пренебрежение.
Вы любите пошутить. Но не поняли главного. На священном языке это сооружение называется та-те-хен, «земля и небо», то есть ум человека, поднимающегося в поисках божества и освещающегося при встрече с ним.
Он использовал слова и синтаксические конструкции, напоминавшие древних писателей; его возвышенный греческий, видимо, происходил из чтения книг.
Если подниметесь высоко по этой реке, то встретите место, называемое горой Мёртвых. Там вы увидите две статуи одного древнего фар-хаоуи. Они так огромны, что человек может растянуться на одной их ладони. Эти священные статуи мы называем мен-ноу. Так вот, вы, греки, спутали их с персонажем вашего Гомера по имени Мемнон. Я прочёл в ваших писаниях: вы называете эти статуи «Колоссы Мемнона». Но мы не знаем никого с таким именем.