А я сижу и думаючто же мне с тобой делать-то? У меня же нет на тебя никаких прав. И чувств тоже нет. Нет, есть чувства, но совсем малои тебе не хватит. Я ж почти импотент в этом смысле. Зато, ха, у меня много мыслей. И эти мысли говорят, что я не должен. Ведь как лучи этого кино, в тебя скоро хлынет этот мир. Он растопчет, сметет твое Я. Твое хрупкое Яоно умрет в судорогах. И ты еще годы будешь собирать его из осколков
.. Уже на своей станции купили по баночке пива. Я уговорилчего порожняком тащиться? В единственном автомате, который еще подмигивал ночи своими красными кнопочками (нажимаешьзагорается зеленым). Мимо, обдаваяВнимание! Проход через торговые ряды Kuzuha Mall закрывается! и потным ветром, на велосипеде ночной сторож.
А дома обменялись Xmas presents. Она мнетеплую рубаху. Серо-зеленуюпод цвет глаз. А я ейбольшого белого медведя. Она его тут же назвала Сашей. Еще я достал с медведем вместе купленную бутылку ирландского вискаря. А когда подоспела первая партия креветок, позвали Вову. Или вы хотите рецепт? Пожалуйстана дно сковородки выкладывается фольга, накаливается, на минутку креветка, с бока на бок, только соль и перец, и все. Но хрен оно у вас получитсяя пробовал потом, только подгорело. Очередная корейская тайнанам так не готовить Вован появляется какой-то очень торжественный. Молча курит, а если говоритто почти только по-японски. Обычно-то ему плевать, что Хён или Мари его не понимаютговорит с нами только по-русски. Украинский он, кстати, вообще за язык не держит«у нас в Киеве все задания на украинском надо сдавать. Так я сначала с японского на русский перевожу, потом с русскогона украинский. Мудохаюсь не меньше, чем с японским» Что-то у Хён спрашивает, хвалит креветки. А виски не пьетне только потому, что не водка, а просто как-то. И скоро уходит. Заниматься. С русского на украинский переводить, что ли?.. Нет, потому что скоро за затемненным кухонным окном протопало белое пятно Вовиного плащапошел в Family Market затовариться упаковкой пива. И выпить его уютно, а не на званом обеде с семейной почти парой. Я его понимаю. Хотя с ним нам было бы спокойнее. Чтобы отвлечь Хён, которая тоже заметила, говорю:
Наверное, молоко покупать пошел
Это он как-то ночью в таксофоне молоко пил. Напился один в хлам и пошел в Киев звонить, своей бывшей и бросившей. А он когда напьетсяна следующее утро очень правильный. Все убирает, тряпочкой протирает, бреется два раза, одеколона пол-литра выливает и за завтраком молоком себя отпаивает. А тут только водку допилтут же молоко начал. Правильно, под утро уже было И с пакетом и со стаканом звонить пошел. Так никуда и не дозвонился, все не туда попадалвсю карточку извел. Пошел в Family Market, наорал на японцев, что бракованную ему продалиему заменили. Ругаться тоже с молоком ходил Я тогда ночью за пивом ходилвсе это видел. Его останавливать не сталтогда от драки уже спасать пришлось бы нас самих. И рассказывать ему на утро тоже не сталон бы расстроился, он же осторожный, из Японии вылететь боится. А Хён рассказалона тогда очень хохотала. Вот и сейчас подхихикивает
Долетела
Кадртемная улица, и я по ней бегу. Мостовая очень громкая под кроссовками. А ногам больно. И бежишь медленно, как в кошмаре. Я пробегаю мимо Оленыона ушла тоже, догонять Хёнона в испуге отскакивает. Хён бежит впереди. Мелко так, женскими маленькими шагами. Ее рюкзачок болтается из стороны в сторону у нее на спине. То остановится, то опять бежит. Я тоже останавливаюсь. Глотаю остатки воздухаего вдруг в этой духоте вокруг очень мало осталось. Ловлю где-то под горлом бьющееся сердце и прижимаю его рукой, чтоб не билось так, и в грудную клетку обратно запихиваю. Закуриваю. Да по хрену мне, поймаю ли ее. Пусть бежит, куда хочет. Куда она денется-то? Хотяденется. И завтра ей с утра улетать, если помнит. А метро скоро закроется. И я бегу дальше. Что-то говорит подошедшая Олена, но я бегу, только бегу. И, наконец, догоняю Хён.
Потому что мы уже у входа в метро и потому что она села у лестницы. Обхватила колени руками и смотрит на меня исподлобья. Будто я ударил ее только что. Волосы, что на глаза падают, не поправляет. А глаза у нее, замечаю, даже больше сейчас, чем у Со Ган.
Она плачет. Слезымелкие-мелкиене из одного места, а отовсюду катятся, сразу со всех сторон века.
Ты меня дурой перед всеми выставил!
Я пытаюсь ее поднять.
Я никуда не поеду. Езжай один. С Оленой езжай. Я здесь хочу посидеть.
У тебя самолет завтра. С утра. Скоро метро закроется.
Я хочу здесь посидеть. Ты мне очень больно сделал, ты даже не представляешь, насколько.
Я сажусь рядом. Да плевать на это метро.
Ударь меня.
Что?
Ударь меня!
Я беру ее за руку, тяну, показываю, как ударить.
Отстань. Я не хочу. Просто хочу здесь немного посидеть
Тогда я бью себя сам. Получилось плохопо носу, очень больно, но как-то не эффектно. Крови вроде нет, но очень больно. И я начинаю чихать. Никак не могу остановиться. Катятся слезы, рыдаю будто.
Над нами нагибается испуганное лицо Олены. А может и не Олены. В любом случае я говорю, чтоб ехала одна, а мы позже.
Тут Хён начинает смеяться. Что я как маленький ребенок чихаю. Я тоже смеюсь. Хорошо мы, наверное, выглядели Это участливое лицо над нами тут же смоталось
Потом она вытирает мне лицо. Мы помогаем друг другу встать.
Только никогда так больше не делай. Мне очень плохо там было.
Я обещаюплохо ей никогда больше не будет.
В метро нам очень душно. В последний поезд набилось куча японцев-кривозубиковвисят вокруг нас на поручнях, как коровьи туши на мясокомбинате.
От метро она уже меня чуть не тащит.
В лифте я обрываю все объявления. Что-то про то, что надо менять лампочки над дверью за свои деньги. И еще что-то про общие стиральные машины. Хён завтра уезжает, а эти выблдки только о лампочках за сто иен Раскидываю обрывки объявлений по кабине и, выйдя, с лестницы вниз. Кружит красиво.
Спим мы часа трив 6 уже звонит будильник. Я встаю, бужу Хён. Она отмахивается. Раз, два, три. Тогда я говорю, что мне вообще по фигу, не я же еду. Пусть остается, мне же лучше. И ложусь.
Не злись.
Она встает.
Запах ее вчерашнего дезодоранта, как прошлогодней листвы.
Ничего не ест, только кофе. На ее лице смешивается: пот от слабости с похмелья и бесцветная жидкость, которой она протирается со сна (чтобы быстрее впиталосьзадирает лицо кверху и бьет себя по щекам), желтоватые белила и бледность.
В автобусе до аэропорта мы держимся за руки и дремлем.
Ты в институт не успеешь.
Я не пойду сегодня.
Плохо. Ты много прогуливаешь.
Потом, когда я думаю, что она спит, она вдруг спохватывается.
Давай, я тебе денег оставлю. Ты же вчера за двоих заплатилу тебя, наверное, нет.
Есть. Не надо.
Нет, я хочу оставить.
Не надо, я же говорю.
Ну не на расходы, а на книгу. Ты же хотел ту толстую книгу купить. Она же целых пять тысяч стоит. Это будетмой такой вклад.
Но я все равно не беру. Хотя надо бденег нет.
Проводив ее и дожидаясь limousine bus до метро, я попиваю овощной сок. Это она мне купилатебе после вчера нужны витамины. Осакский Kansai Airportне просто так. Он стоит на огромном искусственном острове. Остров насыпан в заливе. Поэтому когда самолет снижается, заходя на посадку, очень долго кажется, что падаешь в мореэкраны в салоне показывают приближающуюся поверхность воды. Все ближе и ближе. Пока, в самый последний момент, из ниоткуда не появляется посадочная полоса, похожая на далеко заплывший в море пустынный пирс. Построенный островтоже не остров, он немного дрейфует, его поддерживают какие-то огромные понтоны.
Днем звонит Иэн. Извиняется, что так вчера себя вел. Он даже ничего не помнит. Я думал, что извиняться надо мне, но он мне не верит. Он уже почти всех обзвонил, извинился. Как я думаю, стоит ли ему звонить Со Ган? Что он вчера ей говорил? Ох, Иэн, я не помню. Могу же я что-то не помнить?
Потом звонит Хён. Она долетела.
The kid on the dance-floor
Едем на еще одну вечеринку. Я без ХёнХён в Корее. Тони с Оленой. И еще какая-то армянка, знакомая Тони, учится здесь в аспирантуре. Уже четвертый год здесь. Скучает так, что не пропускает ни одного объявления в Интернете о встречах русских. Русскиеимеется в виду весь СССР. Который здесьне распался Или собрался заново.