Понятовский, знающий турецкий язык, заметил стоящему рядом с ним генералу Шпарру, посланному королём Карлом в советники к визирю:
Кажется, сейчас янычары пойдут в атаку, мой генерал!
Но ведь это же глупость!побагровел Шпарр.Армия царя в ловушке, провианта у ней, как говорил перебежчик-немец, едва хватит на три дня, надобно лишь подождать, пока яблоко само упадёт в руки визиря! Переведите ему, что через четыре дня царь Пётр сам приползёт к шатру визиря с удавкой на шее!
У меня счастливый день, и он ещё не закончился!Визирь надменно отвернулся от советчиков-гяуров, которые хотели лишить его воинской славы. Он жаждал битвы.
Что вы хотите, у визиря своя восточная логика...устало пожал плечами Понятовский.При известии о виктории султан обязательно спросит, велики ли жертвы победы, а если никаких жертв не было, то какая же это победа? Так скажет султан, и об этом думает сейчас визирь.
Это сумасшедший дом, а не армия!выругался Шпарр.Вы только посмотрите, как этот Юсуп строит своё воинство: клином! На острие клина всего три великана-янычара, а за ними раз-два-тричетыреста шеренг, по десять, двадцать, сорок и сто янычар!
Таким клином-свиньёй ходили в атаку, кажется, тевтонские рыцари,вспомнил Понятовский историю.
И Александр Невский разбил их! И, заметьте, у русских тогда не было пушек. А сейчас визирю не мешало бы вспомнить, что царь Пётропытный бомбардир!Генерал Шпарр с досады даже рукой махнул, видя, что все его увещевания напрасны.
Визирь, краем глаза наблюдая за разгневанным советником-гяуром, возблагодарил Аллаха, что свейский король прислал к нему только этого генерала, а не явился сам. Ведь король ещё более несдержан, чем его генерал, и, по своей спеси венценосца, наверное, стал бы давать ему, великому визирю не советы, а приказы, И один Аллах знает, чем бы всё это кончилось.
В русском лагере тоже заметили странные построения янычар.
Пётр вскочил на высокую немецкую фуру (телеги были сдвинуты друг к другу и образовывали второе кольцо вокруг лагеряв первой линии стояли солдатские рогатки) и крикнул Голицыну:
Глянь-ка, никак свинью строят!
Да ну!Голицын влез на фуру и оказался рядом с царём.И впрямь, свинья, словно на Чудском озере, только вместо псов-рыцарейянычары!
Что ж, не посрамим предков! Встретим не хуже, чем Александр Невский!И, положив руку на плечо князя Михайлы, Пётр приказал:Выдвигай полковые пушки, готовь картечь! А я сейчас слетаю к Брюсу и подтяну двадцатифунтовые гаубицы!
Но опытному Брюсу указывать было не нужно: он уже выдвигал гаубицы на западный фас, куда метила «свинья» янычар.
Орудия только успели установить, когда на холме раздались пронзительные вопли и с рёвом «Алла! Алла!» пятьдесят тысяч турок устремились на русский лагерь. Казалось, этот грозный поток всё сомнёт на своём пути: кривой ятаган сбреет под корень русский лагерь, опрокинет его в реку, где добьют гяуров татарские стрелы. Но когда до передового русского окопа оставалось триста метров, ударили картечью тяжёлые гаубицы Брюса. В плотной толпе янычар каждый залп, каждый выстрел прорубал просеку, но и через трупы, как огненная лава вулкана льётся через камни, толпа янычар, смешав все ряды, докатилась до окопа. И здесь из-за рогаток, установленных за окопом, громыхнул тройной залп русской пехоты. Били в упори сотни янычар, раненых и убитых, повалились в окоп, точнее, в ров перед рогатками. Атака захлебнулась, и толпа турок хлынула назад. Однако янычары оставались по-прежнему доступны для русской артиллерии, так как сзади напирали всё новые и новые шеренги. Толпа колебалась студнеобразно, готовая снова хлынуть на русский лагерь.
Прикажи перейти на беглый огонь!наказал Пётр Брюсу.Бить двойным зарядом!
Брюс тотчас передал приказ по батареям, и пушки загрохотали с удвоенной силой. Петру показалось, что бомбардиры мешкают, соскочив с лошади, он сам встал к орудию, забил двойной заряд картечи, навёл. Гаубица рявкнула и откатилась, чадя жёлтым дымом. Доброе демидовское железо выдержало, ни одно русское орудие не разорвалось.
Турки попятились, но от окопа всё-таки не уходили. Время от времени какой-нибудь дервиш выбегал вперёд, увлекая за собой отряд янычар, и снова в упор били ружейные залпы пехоты.
Государь, беда! У Алларта турки прорвали линию!Гонец из соседней дивизии Артемий Волынский вырос из порохового дыма, точно привидение. Да и сам Пётр был хорош: лицо покрыто копотью, волосы растрепались, ярко блестели глаза. Он не сказалпрохрипел:
Коня мне!Но помчался не к Алларту, а к северному фасу, где стояла дивизия Репнина.
У Аникиты Ивановича за ручьём было тихо и спокойно. Лихие спаги попытались было перейти ручей, да завязли на сыром лугу, скрывавшем коварное болото. Стрелки на выбор перебили застрявших конников из ружей, и спаги более не совались.
Новгородский полк стоял во второй линии, развернувшись по батальонам. Здесь вообще было тихо, и только доносился дальний шум битвы.
У Голицына, черти, атакуют, теперь у Алларта!беспокоился Петька Удальцов и как бы невзначай поглядывал на полковника. Но тот невозмутимо курил трубочку.
За новгородцами, ближе к реке, стояло последнее укреплениевагенбург,ограждённое в два ряда повозками и экипажами, перед которыми был наспех вырыт неглубокий ров. Посреди вагенбурга высились шатры царицы и её свиты, слышались тревожные женские голоса. Сама Екатерина Алексеевна поднявшись на крышу кареты отважно обозревала поле сражения в подзорную трубу.
Наши бьют турка нещадно!пояснила она своей стоявшей внизу свите частые пушечные выстрелы.
Ой, гляньте, у генерала Алларта янычары уже за рогатками!вдруг завизжала востроглазая молоденькая фрейлина, которая со своей телеги и без подзорной трубы на версту вперёд видела.
Цыц, сорока!пригрозила Екатерина, но сердце её захолонуло. Увидела, как белые чалмы захлестнули одну линию траншей, другую и смяли рогатки.
Тоненькая зелёная линия русских солдат попятилась. В трубу увидела, как упал с лошади, нелепо раскинув руки, генерал Алларт. Екатерина покосилась на Аллартшуслава Богу, близорукая немка ничего не видела, не то стоял бы в её бабьем воинстве уже великий стон.
Ой, бабоньки! Турок на последние шанцы штурмом идёт! Возьмёт шанцыбыть нашим мужикам растасованным по галерам, а нампо гаремам!снова завизжала востроглазая.
Екатерина хотела было приказать рейтару из лейб-эскадрона, охранявшего вагенбург, взять негодную и посадить под арест в палатке, но в сей миг увидела в подзоре Петра. Тот мчался на своей Лизетте, выхватив огромный палаш, и, видно было, кричал страшно.
«Вот дурной! А ну, как его турецкая пулька заденет?»заныло сердце. Она хотела его было окликнуть, но куда там, промчался уже к новгородцам.
Пётр что-то скомандовал, и весь полк дружно повернулся. Гулко грянули барабаны, и подзорная труба едва не выпала из рук Екатерины,новгородцы вслед за Петром пошли в атаку.
«И он, конечно, впереди всех,опять поймала его в трубу,а ведь царь! Мог бы сидеть, как султан в своём гареме, кофе пить! Так нет, лезет под пули, словно сам смерть свою ищет, не думает ни обо мне, ни о детях!» В трубу было видно, как Пётр обернулся, что-то крикнул, должно быть «ура!», потому как новгородцы тоже гаркнули «ура!» и, выставив штыки по-мужицки, как вилы, бросились в атаку. В десять минут всё было кончено, как на театральной сцене: белые тюрбаны повернули и побежали.
Вблизи же эта сцена представляла страшное зрелище: всюду валялись убитые и раненые, ржали и храпели лошади, отбитые окопы были завалены трупами...
Но прорванная линия была восстановлена. Пётр проехал вдоль строя новгородцев, благодарил за службу. Солдаты, подняв треуголки на штыки, кричали «ура!».
А Брюс подводил уже резервные батареи. Пётр обнял его, сказал просто:
Спасибо, Яков Вилимович! Подоспел вовремя!и приказал:Беглый огонь! Бить по варварам картечью!
Моро де Бразе, наблюдавший сражение из третьей линии (драгуны стояли в резерве, возле самого Прута, где им угрожали поначалу только татарские стрелы с другого берега), впоследствии честно записал в своих «Записках»: «Могу засвидетельствовать, что царь не более себя берег, как и храбрейший из его воинов. Он переносился повсюду, говорил с генералами, офицерами и рядовыми нежно и дружелюбно (avec tendresse et amitie), часто их расспрашивал, что происходит на посту».