Шведов по другому берегу Немана, почитай, совсем нет, государь. На слуцком тракте я всего один шведский разъезд и повстречал!бодро ответил семёновец.
И как же ты пробился?удивился Меншиков.
Так шведские рейтары в еврейской корчме пировали, господин генерал, там я их на засов и запер! А доезжачего оглушил палашом и шесть жеребцов у рейтар шведских увёл!гордо ответствовал семёновец.
Меншиков уловил усмешку на царском лице и затараторил:
Ей-ей, государь! Не врёт семёновец! Сам виделотличных лошадок забрал гвардионец у шведов.
Как звать-то тебя?Пётр впервой за весь этот сумрачный день улыбнулся.
Поручик Пётр Яковлев, государь!Семёновец снова вытянулся перед царём.
Тёзкой, значит, будешь? А почто в мужицком полушубке?
Генеральская хитрость, государь! Аникита Иванович Репнин приказал, дабы обмануть шведа, прикинься, мол, мужиком!
Ох, уж этот Аникита Иванович! Мастак на машкерады!расхохотался Меншиков.
Да и ты, Данилыч, разгулялся на Рождество в Пултуске на машкерадах! В таком веселии пребывал, что Каролус тебя обманул и перешёл Вислу у Варшавы.
«Помнит всё, ох, помнит!»Меншиков передёрнул плечами, словно по ним уже прошлась тяжёлая царёва дубинка.
А Пётр тем временем допрашивал поручика: точно ли на слуцкой дороге он токмо один шведский разъезд и повстречал.
Да будь их боле, государь, не добраться бы мне до Слуцка!вырвалось у поручика.Но нет шведов на том берегу Немана! да и не токмо на слуцкой дороге, но и на путях в Тикоцин и Брест-Литовский нет! Сам спрашивал тамошних купчишекнет на тех шляхах шведа!
«Вот она, удача, вот где попался Каролус шведский!»мелькнуло у Петра. И, приказав Меншикову хорошо накормить семёновца, он устремился к столу, словно идя на штурм укреплённого шведского лагеря.
«Ныне вы уже не одни едины обретаетесь, писал он Репнину.А в Гродно, по несчастливой баталии саксонской, уже вам делать нечего! О способном и скором выходе совет мой такой: изготовя заранее плавучий мост через Неман, и кой час Неман вскроется, переходите при пловущем льду (для которого льда неприятель не сможет сразу мост навести). Брать с собою из Гродно что возможно полковых пушек и другое что нужное, а остальное, а именно, артиллерию тяжёлую и прочее, что увезти будет невозможно, бросить в воду и ни на что не смотреть, только как возможно стараться, как бы людей, спасти! И, Боже сохрани, недосмотреть, чтобы неприятель не отрезал, когда пойдёте или на Брест или меж Брестом и Пинском! И как можно скорее зайдите за реку Припять, которая зело есть болотистая и за ней можно по воле к Киеву или Чернигову идти.
Сие же писание оканчиваю тем, что первого разлития вод, конечно, не пропускайте, но с Божиею помощию выходите!»
Царское письмо Пётр Яковлев, в сопровождении эскадрона драгун, быстро доставил в Гродно. Репнин предъявил его фельдмаршалу Огильви как обязательный царский приказ. И расчёты Петра I оказались точными: 22 марта 1706 года, когда на Немане начался ледоход, в Гродно спустили на реку заранее подготовленный плавучий мост, по которому в тот же день переправили 2900 больных и раненых. А в светлое воскресенье 24 марта всё русское войско переправилось через Неман и двинулось сперва на Тикоцин, а оттуда резко повернуло на югна Брест-Литовский.
Двадцать седьмого марта к пехоте присоединилась кавалерия Меншикова и от Бреста вся армия пошла к Киеву.
Как и рассчитывал Пётр, Карлу XII понадобилась целая неделя, чтобы при сильном ледоходе навести мост через Неман. Русских король упустил, а пойдя по пинским болотам, так утомил войско, что должен был отказаться от преследования. Из-за сильного половодья Припяти шведы два месяца простояли в болотных краях. А выйдя на Волынь, пошли не к Киеву, а на запад. Ведь там после разгрома армии Шуленбурга при Фрауштадте путь в Саксонию шведскому королю был открыт.
Так под Гродно стратегия Петра I одержала победу над стратегией Карла XII.
Что касается фельдмаршала Огильви, то здесь верх взял Меншиков. В сентябре 1706 года Огильви был уволен из русской армии. Но уволен по просьбе короля Августа, с почётом. Пётр выполнил королевскую просьбу, поскольку к осени 1706 года Август оставался по-прежнему его единственным союзником и на помощь ему к Варшаве двинулись драгуны Меншикова. Пехотой же в Киеве стал командовать, подавив восстание в Астрахани, вернувшийся в армию фельдмаршал Шереметев.
Баталия при Калише
Александр Данилович Меншиков осенью 1706 года вступил в Польшу, сопровождаемый 17-ю тысячами драгун и своей супругой Дарьей Михайловной Арсеньевой.
Сочетание браком с бывшей фавориткой во многом состоялось по повелению царя, который в июне 1706 года прибыл в Киев. Здесь Пётр прежде всего осмотрел Печерский монастырь, выбранный Меншиковым для строительства мощной фортеции, и сразу согласился с выбором Данилыча: «Монастырь изрядный, каменной, хоть немного не доделан и против старого маниру зачат, однако ж можно в оном добрую фортецию учинить».
В сём монастыре под Киевом 15 августа царь и заложил новую фортецию. Как водится, закладка крепости завершилась добрым дружеским ужином, и вот здесь-то нежданно открылось, что царь явился в Киев не токмо фортецию закладывать, но и друга своего Александра Даниловича, остепенив, оженить! Когда Пётр и Меншиков остались наедине, царь напомнил фавориту, что тот как-то после такого же доброго ужина у его сестры царевны Натальи, в Москве, поклялся жениться на Дарье Михайловне Арсеньевой. «Ради Бога, помни свою клятву и будь ей верен!»попросил Пётр, но попросил не как добрый камрад, а по-царски, с металлом в голосе! Данилычу ничего не оставалось, как покориться царской воле! Впрочем, Дарья Михайловна ему и самому нравилась: старинного дворянского рода, что для безродного бывшего пирожника Данилыча было немаловажным, да к тому же женщина пылкая, горячая и, по всему видать, и впрямь любившая светлейшего. Через три дня молодые венчались в Киеве (царь не поленился и привёз с собой и невесту из Москвы), а через десять дней Меншиковы отправились в свадебное путешествие прямо на театр военных действий в Люблин, где светлейшего поджидал со своей кавалерией польский король Август. Отправляясь на войну, об одном только сожалел Александр Данилович: не рискнул он даже на свадебном пире напомнить государю, что клятву-то у царевны Натальи они давали двойную! Да, он обещался жениться на красавице Дарье и клятву свою исполнил, но ведь и царь тогда вместе с ним дал клятву обвенчаться с пригожей девицей, что портки им обоим стирала: с Катькой Трубачёвой.
Только теперь, оставив Киев, Меншиков признался свой жёнушке Дарье Михайловне, что клятва та была двойная! Но Дарьюшка была жёнка верная и сразу же прикрыла своему муженьку рот ручкой белою, прошептав на ухо:
Тихо, тихо, Сашенька! У царя уши длинные, а твои адъютантики, что скачут по обе стороны от кареты, итак всё время невзначай в окна заглядывают! А насчёт двойной клятвыу Петра Алексеевича скорый брак с Катькой Трубачёвой пока не предусмотрен. Отъезжая из твоего дворца в Санкт-Петербурге, он дворецкому токмо одну записочку оставил: «Если волею Божией со мной что случится, выдать три тысячи рублей Катерине Васильевне и её дочери». Выходит, ты опередил государя, лапушка, и первым выполнил тайную клятву, женившись на мне!Дарьюшка распахнула дорожную шубку, обнажила пышную белую грудь, прильнула к своему муженьку и так впилась ему в губы, что светлейший едва не задохнулся.
Поручик-ингерманландец, нескромно заглянувший в сей момент в окошечко кареты, отпрянул: и от смущения, и от страха. Видал он, как страшен может быть его полковой командир в минуту гнева, а уходить из привилегированного ингерманландского полка поручику совсем не улыбалосьведь полк был личной гвардией светлейшего. Все сыты, обуты и одеты куда лучше, нежели в других драгунских полках, что поджидали Меншикова в Дубно.
Ежели драгуны ждали светлейшего князя в Дубно, то король Август II в великой тоске ожидал его прибытия в Люблине. А тоска у короля Речи Посполитой шла, как обычно, из-за пустого кошелька! Из Саксонии денег не поступало, поскольку саксонские министры готовились платить контрибуцию шведскому королю, царский кредит был исчерпан, а самое богатое польское панство после разгрома саксонской армии при Фрауштадте перебежало почти всё в лагерь соперника Станислава Лещинского. Среди последних перебежчиков был великий гетман Литовский Михайль Вишневецкий, так что и из Литвы помощи ждать было нечего. Царский же кредит, взятый Августом у царя Петра в Гродно, давно был истрачен па знатных пирах и великих попойках. И вышло так, что опять нечем было платить даже гвардейской кавалерии Флеминга, стоявшей вокруг Люблина.