Дедушка стоял с совком подле мусорного ящика и бессмысленно глядел на Кудряшову. В глазах у дедушки налились красные жилки. И вдруг сообразив, какая бессмыслица получилась, дедушка рассердился, опростал совок с мусором и, не сказав ни слова, повернулся и пошел к дому.
Кудряшова глядела дедушке вследна его яйцеобразную, коричневую от загара лысину глядела, и на то, как волочил он по земле свои чувяки, и как повис у него совок в правой руке. Кудряшова еще подумала: вот-де какой старикан исправный, сам с веником управляется; Даша, вишь, пошла в Балаклаву И Кудряшова сразу вспомнила что к чему и при чем тут Гашка и волки, все вспомнила
Дедушка-а! закричала она на всю слободку. Петр Иринеич! Ты послушай-ка, что я скажу тебе Не уходи, не уходи, Петр Иринеич, это даже очень интересно!..
Остановился дедушка, стал посреди двора, а Кудряшова ну кричать ему через плетень, что повстречался ей вчера на плотине матросик, скачет верхом на лошадкепрямо ни дать ни взять Даша Александрова. Только что кос не видно и матросские штаны на ляжки натянуты, а такчистая девка.
Дедушка слушал, оставаясь на месте, и только ладонь поднес к уху, чтобы лучше слышать. Но когда разобрал, что речь идет о Даше и дело это такое необыкновенное, то повернул опять к плетню и заставил Кудряшову повторить все сначала.
Очень удивился дедушка всему, что услышал от Кудряшовой, и подумал:
«Что за диво такое? Дашасирота, ни отца, ни матери, некому сироту уму-разуму поучить. Как бы чего сглупа не натворила девка! Время нынче такое всего жди. Схожу сам, погляжу да добрых людей расспрошу».
И дедушка вошел в дом и прилег отдохнуть. А вставши, надел сюртук и взял в руки картуз и свою кизиловую трость.
Он пошел по Широкой улице в сторону Кривой балки. Смеркалось Уже летучие мыши ринулись с чердаков и колоколен на ночную охоту Но пока только одна-единственная звездочка выбралась откуда-то на воздушный простор и тихо теплилась в светлозеленом небе.
Жители Корабельной слободки возвращались с работ на укреплениях. У каждого в руках был какой-нибудь инструмент: у когокирка, у коголопата. По улице проскакал во весь опор казак с зажженным факелом у седла.
В Кривой балке было и вовсе темно: дедушка даже споткнулся о какую-то промятую жестянку на дороге. Но в Дашиной лачужке горел огонек.
Дедушка обрадовался:
«Вот и вернулась из Балаклавы Дашенька! Ну и шустрая девка! Прямострела. Вчерашний день в Балаклаву отмахала пятнадцать верст, а сегодня из Балаклавыте же пятнадцать».
Дедушка опять зацепился за что-то на дорогечто там такое, рогожка или тряпка, в темноте нельзя было разобрать. Отшвырнув это ногой, дедушка остановился табачку понюхать. И пока доставал из кармана табакерку, то видел, как снуют лоскуты огня по плотине на Черной речке. Людей не видно было, одни только факелы у седел разрывали темноту и бросались с плотины вниз на дорогу.
«Всё курьеры, подумал дедушка. С Альмы курьеры Каждые полчаса курьер».
И дедушка вдруг заметил, что не слышно стало уханья пушек. Всю вторую половину дня ухало; дедушка к вечеру как-то успел даже к этому немного привыкнуть И вдругне ухает больше. Значит, кончилось на Альме сражение. А чем кончилось? Чья взяла сила?
«Охо-хо! вздохнул дедушка. Надо бы на Широкой улице перехватить какого-нибудь курьера; вынести казаку на дорогу бузы ковшик, чтобы освежился, а там и расспросить».
Решив так, дедушка стал подбираться к Дашиной лачужке.
В тусклом оконце дедушка увидел плошку на печурке, а в плошке зажженный фитиль. На столе, спиной к окошку, скрючившись и поджав под себя ноги, сидела нет, не сидела, а сидел Во всяком случае, то, что сидело на столе, поджав ноги, не было Дашей.
Хорошо, молвил про себя дедушка, допустим. Допустим, что это не Даша, а тетка Дашина. Зачем же понадобилось тетке этой забираться на стол и сидеть там по турецкому обычаю, поджавши ноги? Балаклаварусский город, и живут там русские люди и греки-рыбаки. Русские, как известно, не сидят, поджав под себя ноги, да и греки тоже. Грекитак те и вовсе терпеть не могут турок Но постой, постой, Петр Иринеич, обратился дедушка к самому себе. Эва, ты, старый, проглядел! Вон она, тетка наша из Балаклавы. Гляди-ка, сидит на табуретке и зыбку качает. И песню поет: а, а-а; а, а-а Странная песня, очень жалостная цыганская или молдаванская?.. И странно как-то у старухи платок повязан; платок забран поверх ушей, а в ушахкрупные цыганские серьги. Но Даши не видно. Да тут ли она?
Дедушка вгляделся и заметил, что множество ребятишек, мал мала меньше, разложено на тряпье по всей лачужке. Петр Иринеич насчитал их восемь штук.
Диво! молвил дедушка и сам не заметил, как снова полез в карман за табакеркой и табачку понюхал. Диво! повторил дедушка.
Но тут у дедушки в носу защекотало, и он, по обыкновению своему, зажмурил глаза и два раза подряд чихнул. И когда открыл глаза, то даже отшатнулся. Из-за мутного стекла, чуть освещенный огоньком плошки, на дедушку глядел козел. И не просто козел, а козел в очках. Козел был стар и космат, и на нем была жилетка. А позади козла в жилетке стояла та самая старуха в цыганских серьгах, и на столе был разостлан старый жандармский мундир, голубой с серебряными пуговицами. И дальше, на скамье у печки, стоял пустой штоф.
Дедушка перепугался не на шутку.
Куда это вы занесли меня, мои старые ноги? прошептал он, взглянув на свои серые от пыли сапоги. Ладился к Даше в Кривую балку, а попал, видно, в Цыганскую слободку?.. Там этих колдуновгибель. Давай отчаливай, Петр Иринеич! С цыганами свяжешьсясвету не рад будешь. Да еще в ночную пору! Ну их совсем! Давай-давай отселева!.. Снимайся с якоря!
И дедушка шагнул влево.
Но тут луч от плошки, пробившись сквозь оконце, упал на валявшуюся на земле железную вывеску. На вывеске были нарисованы зеленый мундир с красным воротником и широко растопыренными рукавами и большие портновские ножницы. И, кроме того, на вывеске было крупными буквами что-то написано. Дедушка нагнулся и прочитал:
Военный портной
Ерофей Коротенький
а также ремонт
Хе-хе, усмехнулся дедушка. Портного за козла принял. Военный портной Ерофей Коротенький
Дедушка, с тех пор как уволился с телеграфа, уже больше у военных портных не шил. Много лет потом дедушка заказывал себе платье у единственного в Корабельной слободке портного мастера Кудряшова, мужа той самой Кудряшовой, у которой коза. А с тех пор как умер Иван Егорович Кудряшов, дедушка и вовсе ничего себе не шил. Так, старое донашивал. А портной Ерофей Коротенький шил на нищих пехотных офицеров, да на полицейского пристава Дворецкого, да на жандармского полковника Зубова. И жил Ерофей Коротенький по ту сторону Севастополя, где-то в Артиллерийской слободке.
Постой, постой, Петр Иринеич, снова обратился к самому себе дедушка. Как же это можно тебе в десять минут времени из Корабельной в Артиллерийскую перекинуться?
Тут дедушка и вовсе рассердился, только неизвестно на кого. Впрочем, он сейчас же решил, что во всем виноваты англичане и еще французишки эти: лезут, черти караковые, куда не просят; такая кутерьма кругомдедушку совсем с толку сбили. И чтобы с этим покончить одним разом, дедушка шагнул направо, дернул за вбитый в дверь колок и вошел в освещенную плошкой лачужку.
Военный портной Ерофей Коротенький уже успел опять взгромоздиться на стол и разложить на коленях у себя потертый жандармский мундир. Дедушка заметил, что по всей жилетке у портного натыканы иголки, а на среднем пальце у него железный наперсток. Но очки были теперь подняты на лоб, и военный портной, помаргивая воспаленными веками, недоуменно глядел на появившегося в дверях посетителя, одетого не в мундир и не в китель, а в заурядное гражданское платье.
Добрый вечер, сказал дедушка, снимая картуз.
Здравствуйте пожалуйста, ответил портной.
Он как-то боком свалился со стола и шлепнулся босыми ногами об пол. Дедушка тут же решил, что по человеку и фамилия: у Ерофея Коротенького было обыкновенных размеров туловище на кривых, непомерно коротеньких ножках. И от этого портной казался квадратным. Он сшиб с табуретки кучу распоротого тряпья, и дедушка уселся, опершись обеими руками на палку.