Две неделивполне достаточный срок, чтобы яркость первых впечатлений смыло привычкой. И всё же острота тех ощущений была пронзительной настолько, что и потом он всякий раз замирал при виде безбрежного простора. Уверен былсоседи его треплются, скептически заявляямол, хлябь морская для подводника, как грязь для танкиста, и вообще, нет такого моря Чёрноголужа. Он-то видел, как эти двое тянут ноздрями солёный воздух и жадным прищуром цедят морскую даль.
Первый день Никита провёл у воды до сумерек. Купался, загорал; остужая ступни джигой, взбирался по гальке на пирс отпаиваться Тархуном и Нарзаном. Едва рассол на коже подсохнет, лез обратно в море, бодая волну. Плавал он неважно, но в этой упругой влаге удержался бы на плаву и топор. Нахлебавшись, усталый и счастливый, валился на лежак и смотрел сквозь калейдоскоп мокрых ресниц, как местная пацанва ныряет с двухъярусного волнореза. Особо смелые карабкались на самую верхотуру сварных перил и, чиркая макушкой солнце, срывались вниз горячей искрой окалины.
Катамараны, лодки, возможна встреча с дельфинами! зазывала лодочная станция.
Плебисцит
Только в номере понял, что испёксякожа пошла лоскутами. Солнце, словно в насмешку, украсило его эполетами: два сырых пятна с рваной окаёмкой алели на плечах. Подводники тем временем совершали очередное погружение. Сегодня для заполнения балласта был выбран трехзвёздочный коньяк. Смотались в Хосту, у вестибюля разошлись. Ян ловил, свесившись с подоконника, Алик пузырил.
Дискобол, блин. Запузырил куда-то в стену, еле поймал, выговаривал мичману Позгалёв, впрочем, безгневно.
К приходу Растёбина с четверть бутылки уже обрезали. Сразу налили, подовинули: «Давай, переводчик», и у Никиты по пищеводу взошла тошнотной волной голодная изжога. Покатал в пальцах стакан, пригубил, отставил. Друзьям, слава богу, было не до него, друзья явно куда-то намыливались. Алик распечатывал новые носки. Каптри, лупцуя свои крепкие скулы, обильно поливался одеколоном.
И как оно, Чёрное? озарил своей ироничной улыбкой Ян.
Да обгорел, вон
Ну так, тридцатьиз радиоточки, все сорокв тени. Ничего, мы тоже бледными спирохетами приехали.
Ты давай не обобщай, Мурзянов, въезжая в свежий носок.
На дизелях они от соляры по уши загорелые, уточнил Позгалёв, весело, по-свойски, подмигивая Растёбину.
Между прочим, ты с нами, штабной. Никаких отговорок, капитан хлопнул надушенной ладонью по его обваренному плечу, и Никита аж присел от боли.
А как ты хотел? Отщепенец в команде, что пробоина для корабля.
Ян, только давай сразуникаких дискотек, кисло сморщился Алик. Лучше где-нибудь посидеть.
И за что мне подсунули женатика? В барокамере не насиделся? Штабной, ты хоть не окольцован?
Не, Никита, скорчившись от боли, щупал саднящее плечо.
Наш человек. Тогда ставлю на голосование: кто за посидеть? Кто за танцы со смуглянками?
Эполеты жгли плечи, от перегрева клонило в дрёму. Хотелось одногозавалиться спать. Со смуглянками всё равно не светит, пустое. Ещё есть хотелось мучительно. Последний раз он нормально жевал в самолете.
Я, наверное, в другой раз. Может, на ужин успею.
Столовая уже ку-ку. Вот твой ужин, напомнил Ян о его выдыхающемся стакане.
Никит, мидии когда-нибудь пробовал? спросил Мурзянов.
Это моллюски такие?
Мидии по-симеизски. В Сочи ресторанчик есть: делаютобъеденье. Алик поднял руку. Я за «Сухум».
Привалившийся к шкафу Позгалёв наблюдал за Растёбиным с прощупывающей улыбкой: на самом деле не принципиальномидии или танцы, всё одно выжму из этого вечера своё; просто интересно, на какие соблазны новичок падок.
Растёбин был уже готов отказаться от деликатеса в пользу танцплощадки, чёрт с ними, с моллюсками, не за этим же он приехал, но хитрая улыбка Яна неприятно задела.
Ну, я, наверное, тоже за
Правильно, штабной. Смуглянки ждут. Мы тут по ходу одни с тобой молодые, довольно потёр свежевыбритую щёку каптри.
я за мидии.
Позгалёв громко рассмеялся, словно ожидал от новичка выбора в пользу желудка. Никита хотел бы на него обидеться, но сам едва не заразился этим смехом, не вязавшимся с едким взглядом каптри. Простодушно-взрывной, разубеждающий насчёт всякой фиги в кармане смех.
Ладно, голота, ваша взяла. Мидии так мидии!
Ян подбросил с дверцы шкафа отглаженную рубашку, ловко подхватил другой рукой. А Никита, морщась, выпил.
Шаман
Затем был полёт по трассе в дребезжащей старенькой «Волге», трепыхающаяся мохнатым бражником в Никитиной голове навязчивая рифма «коньяк-тощак», крутой подъм во мрак неба, пробитый зияющими скважинами фар, уклон, и где-то там, в чёрной низине, мерцающий слабыми огнями Большой Сочи. Жизнь билась-пульсировала лишь в яркой береговой жиле, опоясывающей город.
По дороге Ян пытался растормошить хмурого деда-таксиста, искренне не понимая, как можно быть с кислой физиономией в такую ночь. На полном серьёзе подбивал оставить его баранку, присоединиться к компании. Расстреливал непробиваемого старика анекдотами и сам же рикошетом хохотал за него.
Яна разбиралошаман, практикующий вместо камлания живящий смех. Дед, сбитый с толку таким к себе вниманием, настороженно моргал. Никита с Аликом держались за животы на заднем сиденье.
Отличный ты мужик, отец. Кремень, кто бы сомневался, но бросай руль, давай с нами.
Ребята, никак. Никак, ребята.
Дай мне тебя порадовать, отец. Или ты не заслужил? Просто хочу тебя порадовать.
Ну куда я? Никак. Шо бабке скажу? Робить надо, не сдавался тот, лучше выпейте там за деда, шоб дорога
Возмещу, отец.
Не, ребят, робить
Завидую, батя, «один раз живём»точно не про тебя. Слово дембелявыпьем.
Машина затормозила недалеко от набережной. Никита полез в карманы, выгреб что-то. Каптри решительно задвинул его пятерню с деньгой. Сунул старику свою купюру.
Толмач, не делай лишних движений, глянул так, будто Растёбин нанёс ему оскорбление. И тут же губы расплылись в улыбке.
«Актер»подумал Никита. Или просто флотский выпендрёж такой? А впрочем, хочетпусть банкует.
Вывалились из машины, двинули по темени на щербатые светляки электрических гирлянд и солёный бриз, приправленный духом близкого мангала. Впереди загрохотали знакомые «Яблоки на снегу», и Никита остро почувствовал, как морозный аромат Москвы мигом впахался в южные запахи. Ян вытащил из кармана коньяк, протянул ему.
Лакнешь? и снова этот взгляд с прощупывающей усмешкой.
Никита взял бутылку, сделал решительный глоток, который едва его не прикончил. Темнота накренилась, стало печально-хорошо, и эти двое показались почти родными.
Отстань от парня, видишь не емши, гаркнул на Яна Алик. Вырвал у Растёбина склянку, будто держали её позгалёвские руки. Присосался.
Ян, рассмеявшись, сгреб обоих в охапку, как нашкодивших котов; откуда-то сверху серьезно прошептал:
Какого над дедом потешались?
Че-го? Сам гоготал как идиот!
Каптри забрал у мичмана стекло.
За деда! По-хорошему, их помянуть надо. У нас хоть шанс, их бронепоезд уже на запасном пути.
Выцедив всё до капли, вскинул руки, проревел в ночное небо раскатисто, будто отрывающаяся от стартового стола ракета.
Алик стоял-качался в такт пальмовым лопастям над головой. Затем крутанул палец у виска, потопал к морю.
Верно, штабной, широко улыбнулся приземлившийся Ян, Мурз не соврет, мидии тут и вправду сказка. Идём.
Гость
Ресторан «Сухум» оказался покосившимся лабазом с пятью столиками, фонящими колонками и радушным хозяином-абхазцем по имени Гия, с нетипичным для кавказского человека лицом: рябой, голубоглазый, курносый Конопатые руки зарывались в ведро; ракушки с дробным шумом щебня вываливались на противень, напоминающий кровельный лист. Огонь рыскал под железякой, мидии шипели, лопались, обнажая сочную мякоть. Гия сбивал дым куском фанеры в кусты рододендрона, поливал моллюсков портвейном; скалился жаркой улыбкой в сторону подводников. Столики заполнялись, пустели, снова заполнялись. Гремела музыка, какая-то парочка затеяла танцы. Алик учил Никиту добывать мясо из панциря, запивая черноморский деликатес вином.