Здесьредкость, обычно душители выше, в заповеднике! Скажи что-нибудь по-французски!
Например?
Любое.
Rochassier.
Переведи.
Скалолазка.
Говорю ж, кудрявый. Ну вотуф! верхняя Хоста.
Точно просыпали коробку рафинада: фосфорно-белые кубики домов по склону, высветленные луной. Днем их и не увидишьвдрызг размолоты солнцем. НижеХоста нижняя: очертаниямиэлектрическая плотва с огнистой хордой шоссе. Никита вспомнил про Дашину пораненную ногу.
Нормально. С нашим антисептиком, кивнула на распластанное ночное море, как на собаке. Вытянула лиану куда-то вдаль. Краем неба, ещё не потушенным совсем, шёл, хрупко посверкивая, самолет на Адлер. Вровень им крался под чёрным дымом ночи, заходя на посадку.
На Ахуне есть место, вот тамвид. Люблю одна забираться. Хотя, знаешь, посмотрела с детской прямотой, можно как-нибудь вместе. А если на дерево залезть, как птица паришь.
Это не там, где Прометей висел?
Нет, Прометейгде-то на восточном склоне. Ну что, вниз?
Ага.
С моря, навстречу, ринулся сильный ветергорячая субтропическая вьюга. Радостно вскинув руки, Даша закачалась парящей птицей. В ушахоглушительный свист, Никита только и видел, как ее льняная грива полощется в беззвучном хохоте. Это было красиво. Смеющаяся, взлохмаченная, и повадки, что этот дикий ветерсбивающий с толку, безнадежно путающий своей лобовой прямотой. Никита был в замешательстве: такая красота, здесь, рядом, и при этомтеплая В чем подвох?
Ветер скоро сдался, как обессилевший припадочный. Они пошли по главной улице верхней Хостыхитрой, с петлей на каждый двор и яминами, в которых догнивали всевозможные паданцы. Гора подгоняла, заставляя забрасывать пятки. Гора вздумала скинуть парочку в море, чем Дашу взахлёб веселила. Глаза ее блистали, беспрестанно смеялись. Говорила она сбивчивым хохотом, пыхтящими восклицаниями и междометиями. Будь то нескончаемые расспросы о Никите или объяснения в любви к Хостевсё обнимала бурлящая веселая энергия.
Как тебе Краснодар?
Как рыбе суша. А в Сочи такие дипломы не произрастают, закон подлости. Я будущий дендролог.
Дендрологэто?
Древовед.
Точно. Вот я дуб.
Ты милыйочень, произнесла оглушительно спокойно и безапелляционно. Тронула, словно нечаянно, его руку, убирать не стала.
Красота, никогда к нему не благоволившая, так щедро льнула. Кто-то из нас ошибается, кто-то, дендрологически говоря, лопух. Если красота, настоящая ли она?
Никита отвел ладонь.
Неловкое молчание. Даша растерялась, как будто даже сникла
Теперь ты, дендролог, надо бы сгладить момент, решил Никита, просвети-ка, что это за кущи кругом? Колючие, зараза.
Татарник, произнесла безразлично.
А это что за пальма, вон там?
Это не пальма. Эритея вооруженная.
Ничего себе
Доисторический колхидский лес, такого больше нигде нет. В смысле, эндемиков много.
Кого?
Растут только здесь.
И вооруженная эта?
Эритеяещё в Африке.
Искоса глянула на Растёбинасмущённая, красивая, но уже не та, что светилась млечным током там, внизу. Покров загадки будто сорвало колючками татарника.
Выкатились, наконец, из ямин на человеческий асфальт. Здесь даже имелись столбы освещения, гудевшие синеватым светом. Никита глянул на Дарью с притворной рассеянностью. Да нет, всёвысшей пробы. Изъяныи те. Разве что крашенаязапах от волос. Не лады со зрением у неё? Не осознаёт себя, не знает себе цены? От такой догадки царапнула досада: везёт же мне, если и красавицаобязательно какой-нибудь неадекват. И вдогонку за этими гадкими мыслями уже ощутимо полоснуло: как всегда, одного тёплого, признательного слова хватило, чтобы потерять интерес, разочароваться, перегореть. Он чувствовал себя болваном.
Если по этой шоссейкевыйдем немного за Хосту. Если здесь, Дарья показала витой шашкой на песчаную проточину, стекающую в мрачный обрыв, прямо в центр.
Голос её совсем сник, сделался глуше, далеко звучал, словно услышала, прочитала его сомнения. Подъём былвожделение, спускразочарование. Длить свидание Никите не хотелось.
Хорошо, давай через овраг.
Спускались молча. Теперь оказалось, что взять ее за рукусовсем не волнующе, а вполне даже обыденно. Она почувствовала его перемену: отчуждённый холодок в пальцах, смех и восклицания уже не жгли ночь, но ещё не понялачто виной, что не так сказала, сделала?
Едва спуск закончился, прохладные пальчики дали дёру из его руки. А он ничего не мог поделать с собой, её притяжение иссякало; красивая тайна, подаренная бесхитростно, от всей души, потеряла всякий магнетизм.
Хостинский центр оказался перекрестьем прибрежного шоссе и сбегающих со взгорья, змеящихся улочек, кособоким бульваром, на который вывалили поглазеть одноэтажные дома. В отличие от Сочи, народ здесь жил замедленный. Как из густого чернильного сна, которому до утренней прозрачности ещё бродить и бродить, ходили тени, сливаясь с тёмными стволами деревьев. В глубине бульвара, фасадом к Адлеруединственный примечательный дом с колоннадой, взятый под караул кипарисами.
Заговорить они так и не решались, брели рядом, но будто и не вместе, сами по себе. Даша вдруг улыбнуласьнемного вымученно, словно подталкивая себя через силу к прежнему весёлому расположению духа.
Чего грусть-тоска? Что-то не так?
Да нет, с чего ты взяла? Красивый дом.
Наш кинотеатр, сказала не без гордости, можем сходить. Например, завтра.
Никита промолчал, неопределённо кивнув. В ответтускло улыбнулась, переспрашивать не стала.
Вышли на аллею, ведущую, как он понял, обратно к «Звезде». Даша ещё пыталась что-то оживить: нащупывала общие темы, интересы, а он не то чтобы уклонялсяотделывался пустыми фразами: скучал, чувствуя себя грошовым победителем.
Схожего с Сочи в Хосте были разве что снобродящие дети. У воды бегали с хворостинами пацанята, устраивали избиение медуз. Впереди, на пирсе, женщина тянула за руку девчушку лет пяти. Та артачилась, капризничала. Вырвалась вдруг, взлетела на парапет, сделав пару шагов, оступилась, заревела. Мамаша подняла орущее чадо, сурово тряхнув:
Пока не навернёшься, засранка, не поймёшь! От материни на шаг! И кому говорю: кофту надевайсоплей хочешь?!
Даша ознобисто поёжилась: с гор действительно потянуло прохладойтучи, как цепные псы приближающегося грозового фронта, положили на подросшие чёрные хребты свои тяжёлые лохматые морды. Девчушка продолжала реветь.
Давя смешки, они переглянулисьвтайне благодарные этой ревущей катастрофе, оживившей их свидание.
Женщина была прилично выпивши, никак у неё не выходило вдеть девочку в рукав. В конце концов она так просительно на них глянула, что Даша не удержалась, вызвалась помочь.
Спасибо, у нас её одетьвсегда целая история.
Вверив дочку в надёжные руки, мамаша села на парапет, достала сигаретку. Малышка мигом стихла, податливо выставила кулачки за спину.
Вот так, молодец, ласково ворковала Даша, коленки целы, не сбила?
Тут болит, тронула ножку, насупившись.
Ну-ка. Да тут синячок. Ничего, милая, пройдёт.
Женщина показала Никите оттопыренный большой палец. Глаза и благостная улыбка плыли в табачном дыму:
Невестачто надо!
Они хохотнули нервно с невестой, тут же, словно спохватившись, притихли. Никите легче было провалиться.
Дорогой зашли в прибрежное кафе. Даша здесь знала, похоже, всех.
Сама тут когда-то с подносами бегала. Привет, Алин! Это Алина. Алин, это Никита. Ты чего, сегодня не в настроении?
Да нет.
Не-заметно. Как Виталька?
Виталька? Ва-всюю.
Алин, ты чего, похудела?
Наоборот.
Ну, извини, не хотела тебя обидеть. Слушай, а Лариска? Куда пропала-то? Ну, не эта Лариска, а вторая
А-а Так уволилась.
Съели по мороженому, запили соком. Разговор не клеился.
До какого здесь будешь? спросила Даша.
Обратно тридцатого.
Официантка принесла счет. Никита полез за деньгами.
Только, чур я сама, достала кошелёк.
Вот ещё, я угощаю.