Мелочи, рассуждал Никита, водная панорама и чудо-видео-двойка всё искупают.
А Лебедь, глядишь, нормальный мужик, усмехался Ян, расхаживая кругами по матрасам и словно читая Никитины мысли, такой нам терем за всё, да с видюшником. Как его не понять, если каждый начнёт тут фестивалить, права качать? Разнесут же по кирпичику хренову здравницу, он сёк Растёбина своими хитрыми смешливыми щелями, и тот нет-нет, да и ловил себя на ощущении, что этой очередной подначкой пару-тройку приязненных мыслей о нормальном мужике Лебеде каптри в нём как крюком поддел.
И вообще, Мурз, керогазить-то сколько можно? лукаво взывал теперь к Алику, усевшись на пыльную подушку, пора о здоровье подумать. Мы ж вроде как свою требуху напрокат родине сдали. А вдруг министр не подпишет? Прежде чем заглянуть в бутылку, подумай, мичман, что тычеловек государственный! По такому случаю капни-ка мне, Никитос, этого солнцедарма. Лебедь думал, этикетку увидимзавяжем. Силачом слыву не-даромпохмеляюсь «Солнцедаром»!
Растёбин изучал аппаратуру, и отвлекающие позгалёвские просьбы пришлись некстати.
Алик, штопор! попросил Ян.
В сумке.
Будь другом, Никитос
Там, в боковом, давал целеуказание Алик самому молодому.
Штопор был найден. Не без труда управившись с пробкой, Никита выпустил «Солнцедар» на волю.
Дрянь, конечно, пригубил капитан, только б не оказалось сонными каплямис этой клопоморовкой бывает. Нет, слышали«хоть посуду можете колотить»! Кругом в поролоне, как дурном доме!
Шаги на лестнице. Стук в дверь. Верочка.
На физиотерапии уже ждут.
Кто там, Веруня, сегодня?
Катя.
Ну чё, хапнем воздушка из барокамеры?
Ян встал, подошел к Никите. Кинув тяжелую лапу ему на плечо, не оставил ни шанса дёрнуться обратно к подаркам. Затем, уронив в стаканы ещё по хорошей капле и прихватив бутылку, погнал мичманов в процедурную.
Вперед, лентяи! За пенсией!
Жгутовка
Сегодня дежурила смена Катерины. Синеглазая, чернобровая некрасавица с потрясающей фигурой, аппетитно очерчивающейся даже сквозь скучный медицинский халат. В санаторииединственная, кто на заигрывания Яна отвечала морозным равнодушием, Нелли Валерьевнаи та при виде лысого молодца масленела взглядом.
Ян с порога опасно взмахивал «Солнцедаром», норовя заключить девушку в объятья.
Руки! растопыривала свои инеистые колючки Катерина.
С Позгалёвым, впрочем, Катя вела себя нарочито холодно, словно понялатакого охмурить можно лишь показной неприступностью.
Стакашей, что ль, дай, для видимости затухал Ян, или мензурок.
Коменданта сейчас позову, будут стакаши-мензурки.
Зря ты, зая, такая зимняя. Знаешь, чей это презент? грохотал ногтем по бутылке Ян. Лебедевский. Так что всё с высочайшего
Я вам не зая, одёргивала халат резко, как боец гимнастерку, сначала педали, потом хоть упейтесь. Прячьте, пожалуйста, бутылку.
Хорошо, хорошо, только не рычи, зая.
«Солнцедар» шёл Никите на хранение. В трусах и шлёпанцах Ян седлал велотренажёр, выпячивая сестричке для кардиоприсосок кудлатую кубатуру груди.
Щас цифру с нас снимут, оздоровяти можно подрывать дальше. Давай, зая, опутывай проводами, раз не терпится вытащить всю правду из моего насоса.
А мичманом тем временем начиняли барокамеру. Щёлкала тяжёлая дверца с иллюминатором. Сквозь толстое стекло усатый Алик смотрелся очень важно, словно первый турецкий космонавт. Целительный кислород щекотал усы, и те ходили за стеклом туда-сюда, вроде щёточек-дворников.
Обмотанный электричеством Ян подступался педалями к первому своему километру, когда ещё без погрешностей осциллографа можно выдать дюжину-другую энергичных баек:
В этой лапше, толмач, как петрушка на ниточках, жаловался Ян, сейчас зая сдёрнет провод, который с присоской ко лбу и вытащит из меня все мои фантазиии по части ее прелестей. Придётся тогда под Мендельсона. Только посмотри на эту красоту, обжигал плотоядным прищуром Катину фигуру, какая тут к черту кардиограмма!
Не разговариваем! Крутим интенсивней!
Говорю жчует. Катя, лучше глянь те почеркухи, меня без педалей кой от чего шкалит!
Хочется поговорить? Дождетесь, позову Лебедевапоговорите.
Строгая нам попалась зая, наращивая обороты, изображал притворную боязливость Позгалёв.
Лебедевских сестричек штабное сердце не интересовало, поэтому Никиту они не замечали, дозволяя сидеть тихо в сторонке, наблюдать, как добывается цифра из видяевцев. А те страдальчески каруселили по кругу: барокамера, велотренажёр, беговая дорожка, меняя скучные аттракционы, отжимающие бухгалтерию сердца то под нагрузкой, то в кислородном покое. С другой стороны, чего кобенятся, искренне не понимал Растёбин, тоже мне тяготыдавить педали, рассматривая фотообои с подмосковным лесом или глотать стопроцентный кислород. Здоровья ж для! Никита поглядывал на Катю, Катя, украдкой, на Позгалёва, любуясь его зеленоглазой неотразимостью.
Ну, что там мой насос пишет, небось, всё в сердечках? заигрывал Позгалёв с хмурой заей, изучающей кардиоленту.
Вы сколько сегодня приняли?
Каплю и приняли.
Вижу ту каплю. Следующий раз не пущу.
Мне подходяще. А свидеться можем и в более симпатичном месте. Приходи во флигель, теперь там прописан.
Шпок, шпок, шпокглумливо хихикали присоски.
На дорожку! отдавала команду Катерина.
В смыслена посошок?
В смысле, на беговую!
Так вот, толмач, роняя первые капли пота и одышливо фыркая, шлёпал лапами по бегучему полотну подводник, сначала они жгутуют тебя в пелёнки уфф, потом детсад потом пионерия. Дальше жгуты уже посерьёзней, упф глазу невидимые, хрен заметишь, упфф и хрен с них дёрнешься, фрр
Ты о чем? за жгутами Никита не улавливал нити.
В некотором роде упфф о ба-бах то-же! взял не без помощи одышки восторженную ноту Ян. Даже если ты им без надобности уфф они все равно тебя жгутуют фэрр для порядка и вообще уфф зачем нас было слать под пальмы, когда можно обвесить проводами, не выходя упфф из видяевского медбата? Там у нас в отдыхательном уголке уффобои навроде этих фэрр только с кокосами на ветках. Или здесь мой мотор упфф вдруг размякнет и расскажет больше интересного? А я тебе скажу, упфф чтоб напомнить: смотри, какой у наших жгутов фэрр километраж. Сбеги хоть в Антарктиду упфф хоть на Луну уффф а наши присоски. фэрр везде будут щупать твой насос!
Ясно хотя про баб всё равно не очень.
А родина-мать упфф.чем тебе не баба? Ядрёная, с торпедами, вон как у Катюхи. С которой, эх, вечная у меня безответка! Катюха, ты почему меня не любишь?!
На всех вас одной не хватит.
Во, Никитос! ффууу что и требовалось доказать!
Проводки натягивались в пальчиках Катерины. Вновь шпокали присоски, слетая с позгалёвской груди и утаскивая с собой ворох добытых цифр. Разгорячённый, в потной испарине, нервно отшвыривая кистями мокрую духоту, будто освобождаясь от окаянных пут, тянущихся с самого Баренцева моря, Ян соскакивал с дорожки. Плюхался в кресло.
Катерина, гони Мурзянова: весь кислород выжрет.
На вас хватит. Десять минут у него еще, отдохните.
В смысле, дерябнуть можно?
Со слухом как? Тут не распивочная.
Шучу, зая, шучу Отдыхаем.
Как же его угораздило в подводный флот, где со жгутами такие напряги и неудобства? решился поинтересоваться запьяневший с «Солнцедара» Никита. В ответ под хлопанье вафельного полотенца услышал историю о нахимовском детстве, подаренном горячо любимой матушкой, перепуганной буйным нравом сына с самых его пелёнок.
Она и смекнула: если тюряга плачет, пусть лучше тюрягой будет прочный корпус.
Расслабленный физическими нагрузками, Позгалёв ударился в воспоминания не на шутку. За десять минут емуо детстве, нахимовке, повторноо матери, которая, будучи «зубнихой», имела даже не связидоступ к начальнику Нахимовского училища прямее не придумаешьчерез бормашину. Судьба сына устроилась ценой «пары пломб», к тому же, кто его в четырнадцать лет спрашивал?