На ум снова и снова приходит вопрос почему; из-за него мне и хочется выступить с этим шатокуа. Почему мне так искромсали мотоцикл? Они не бежали от техники, как Джон и Сильвия. Они сами технари. Перед ними стояла задача: сделать работу, а делали они ее, как шимпанзе. Ничего личного. Никаких видимых причин. И я мысленно вернулся в ту мастерскую, в тот кошмар, и вспомнил, из-за чего все так вышло.
Радио вот из-за чего. Нельзя одновременно думать о том, что делаешь, и слушать радио. Может, они считали, что их работа не имеет отношения к мыслительной деятельности, чего там ворочай себе гаечным ключом, а ворочать ключом под музыку всяко приятнее.
Еще одна причина спешка. Они ляпали все лишь бы побыстрей, даже не глядя, лопухнулись или нет. Так выходит больше денег если не тормозишь подумать, что обычно-то времени нужно больше или же получается хуже.
Но самое главное, видимо, какие у них были лица. Трудно объяснить. Добродушные, дружелюбные, свойские и непричастные. Они были как зрители. Такое чувство, будто сами туда только что забрели, а им сунули в руки по гаечному ключу. Нет причастности к работе. Нет такого, мол: «Я механик». Ровно в 17:00 или когда у них там заканчиваются их восемь часов, они отключаются и больше ни единой мысли о работе. Они и на работе стараются о ней не думать. По-своему они достигли того же, что и Джон с Сильвией, живут бок о бок с техникой, но не имеют с ней ничего общего. Вернее, что-то общее с ней у них таки есть, но их собственные «я» где-то вне ее, отстраненны, удалены. Они работают, но им все равно.
Эти механики не только не нашли срезанный штифт; напротив, совершенно ясно, что именно механик и срезал его в свое время, неправильно надевая боковую крышку. Я вспомнил: бывший хозяин мотоцикла говорил, что его механик жаловался крышка плохо садится. Вот и причина. Заводская инструкция предупреждала об этом, но, как и все прочие, пацан, видать, слишком торопился или же ему было наплевать.
За работой я думал как раз об этом наплевательстве в инструкциях к цифровым компьютерам я редактирую такие тексты. Одиннадцать месяцев в году зарабатываю на жизнь тем, что пишу и правлю технические инструкции, и знаю, что в них полно ошибок, двусмысленностей, упущений и таких искажений информации, что приходится перечитывать по шесть раз, чтобы хоть что-то понять. Но теперь меня впервые поразило вот что: насколько эти инструкции согласуются с тем зрительским отношением, что я видел в мастерской. Эти инструкции для зрителей. Они подобраны под такой формат. В каждой строчке сквозит идея: «вот машина, изолированная во времени и пространстве от всего остального во вселенной; она не имеет отношения к тебе, ты не имеешь отношения к ней, знай верти определенные ручки, поддерживай уровень питания, проверяй условия возникновения ошибки» и так далее. Вот в чем дело. Механики по своему отношению к машине ничем не отличались от отношения инструкции к машине или от меня, привезшего машину к ним. Мы все были зрителями. И тут меня осенило, что не существует инструкции по истинному уходу за мотоциклом, по самому важному аспекту. Неравнодушие к тому, что делаешь, либо считается несущественным, либо принимается как должное.
В нынешнем путешествии давай-ка такое подмечать, как-то любопытствовать, вдруг отыщутся в этом странном разграничении то, что человек есть, против того, что он делает, хоть какие-то намеки. Что же, к чертям, пошло не так в нашем двадцатом столетии? Я не хочу торопить события. Спешка сама по себе отрава ХХ века. Если хочешь развязаться с чем-то побыстрее, значит, тебе нет больше до этого дела, и ты желаешь заняться чем-то другим. Я бы лучше приступил медленно, однако осторожно и тщательно с таким же отношением, что возникло у меня перед тем, как я нашел срезанный штифт. Его нашло мое отношение, и ничто иное.
Вдруг замечаю, что земля сплющилась в евклидову плоскость. Ни холмика, ни бугорка. Значит, въехали в долину Ред-Ривер. Скоро будем в Дакотах.
3
Когда выезжаем из долины Ред-Ривер, грозовые тучи повсюду, чуть ли не окутывают.
В Брекенридже обсудили ситуацию с Джоном и решили ехать дальше, пока не остановимся.
Уже недолго. Солнце скрылось, ветер дует холодом, и вокруг стена различных оттенков серого.
Она громадна, она подавляет. Прерия здесь огромна, но огромность серой массы, готовой опуститься сверху, пугает. Ты полностью в ее власти. Когда и где она обрушится, не тебе определять. Можно лишь наблюдать, как она придвигается все ближе.
Немного раньше там, где самая темная часть серого сомкнулась с землей, виднелся городок: какие-то домики, водокачка; теперь все исчезло. Скоро накроет. Больше не вижу никаких населенных пунктов, просто придется мчаться во всю прыть.
Подтягиваюсь к Джону и выбрасываю вперед руку: полный вперед! Он кивает и поддает газу. Даю ему небольшую фору и приноравливаюсь к его скорости. Двигатель реагирует прекрасно семьдесят восемьдесят восемьдесят пять вот теперь ветер настоящий, и я опускаю голову, чтоб уменьшить сопротивление девяносто. Стрелка спидометра качается туда-сюда, но на тахометре постоянные девять тысяч под девяносто пять миль в час и держим эту скорость мчимся. Уже не до обочин Щелкаю выключателем фары, безопасности ради. Все равно полезно. Слишком темно.
Несемся по открытой плоской равнине: ни единой машины, деревья лишь кое-где, но дорога гладкая, чистая, и двигатель работает «плотно», высокое число об/мин ясно говорит, что с ним все в порядке. Все темнее и темнее.
Вспышка и бу-бум-м-м! грома, одно сразу за другим. Вздрагиваю, а голова Криса прижата к моей спине. Несколько предупредительных капель дождя при такой скорости они как иголки. Вторая вспышка-БАМ-М, и все сверкает а затем, в ясности следующей вспышки та ферма та мельница о господи, он был здесь!.. сбросить газ это его дорога забор и деревья а скорость падает до семидесяти, потом шестьдесят, пятьдесят пять, на ней и остаюсь.
Почему тормозим? кричит Крис.
Слишком быстро!
Нет!
Киваю, что да.
Домик и водокачка промелькнули, вот небольшая дренажная канава и вбок к горизонту уходит дорога. Да оно, думаю. Так и есть.
Они уже далеко! вопит Крис. Догоняй!
Мотаю головой.
Почему? вопит он.
Опасно!
Они уехали!
Подождут.
Быстрее!
Нет. Я качаю головой. Смутное чувство. На мотоцикле им доверяешь, и остаемся на пятидесяти пяти.
Начинается дождь, но впереди огоньки города Так и знал, что он здесь будет.
Когда подъезжаем, Джон и Сильвия уже ждут нас под первым деревом у дороги.
Что с вами случилось?
Сбросили скорость.
Это мы поняли. Что-то не так?
Нет. Давайте прятаться от дождя.
Джон говорит, что на другой окраине есть мотель, но я отвечаю, что мотель есть и получше если повернуть направо по дороге, обсаженной тополями, через несколько кварталов отсюда.
Сворачиваем к тополям и проезжаем несколько кварталов появляется небольшой мотель. В конторе Джон озирается и произносит:
И впрямь недурно. Когда ты здесь бывал?
Не помню, отвечаю я.
Откуда тогда про него знаешь?
Интуиция.
Он смотрит на Сильвию и качает головой.
Сильвия уже сколько-то за мной наблюдает. Замечает, как у меня подрагивают руки, когда расписываюсь в книге регистрации.
Ты ужасно бледный, говорит она. Это на тебя молния так?
Нет.
Ты как призрака увидал.
Джон с Крисом смотрят на меня, и я отворачиваюсь к двери. Льет по-прежнему как из ведра, но мы делаем рывок к комнатам. Наши пожитки на мотоциклах укрыты, и мы пережидаем грозу потом заберем.
Дождь заканчивается, небо чуть светлеет. Но со двора мотеля вижу, что за тополями почти совсем сгустилась другая тьма ночная. Идем в город, ужинаем, а когда возвращаемся, дневная усталость догоняет меня по-настоящему. Почти не шевелимся в металлических шезлонгах во дворе, медленно допиваем пинту виски, которую Джон принес из холодильника мотеля вместе с какой-то разбавкой. Виски льется внутрь медленно и приятно. Прохладный ночной ветерок постукивает листочками тополей у дороги.