I'll be loving you always
With a love that's true always
When the things you've planned
Need a helping hand
I will understand always...
Тихий напев, она перенеслась в ту церковь, в ту грустную историю, где единственный раз... Единственный раз она попыталась стать кем-то, кем никогда не была раньше. И оттуда - дальше, дальше... Успеть, успеть, в эти короткие быстрые минуты, пока закат, пока не пала ночная тьма, пока... Перед ее вспыхнувшим взглядом возникло прошлое, понеслось туманной кинолентой, на которой то тут, то там проявлялись места, звуки, картины. Только вот имена. Кого-то она помнит, а кого-то - узнает только в лицо, память подводит. Годы всё же не пощадили ее, но и здесь найден выход - всем она придумала прозвища, простые, наивные, иногда смешные. В самом деле, имя - это мертвая печать, и если ослабеет память, оно может исчезнуть, навсегда утянув за собой человека. Теперь же ей легко: вот Учитель, вот Тедди. Птица. Просто Друг. Как их много... Все давно ушли, но сейчас, когда она стоит в проёме распахнутого окна, когда она зовет - они вернулись, пусть и на краткий миг, они пришли к ней. И только себя она не называет никак, ни прозвищем, хотя их было немало, ни по имени. Она словно не хочет увидеть себя, ни в зеркале, ни в памяти. Она не хочет... Как все прошедшие годы хотела уйти, уйти как можно дальше от своего прошлого, слишком суетного, яркого, блестящего. От прошлого, которое предало ее и она - не простила. Однажды она даже сказала, что презирает себя - ту, прежнюю... Семья, дети, дом - долгая спокойная жизнь, годы и годы тихого безвестного счастья. Так она решила, так она захотела. Так и вышло. Почему же сейчас, когда странная сила вдруг подняла ее с постели, подвела к окну - ей неспокойно, она видит то, что когда-то запретила себе видеть? Она не знает. Усмехнулась уголком рта и прошептала - я просто плыву. Так она с юношеским нахальством когда-то заявила одному из осаждавших ее журналистов. Я плыву. Пусть так. Сейчас - можно. Сейчас - все запреты долой. В тишине комнаты снова послышался звук льющейся воды и рука, поднесшая ко рту второй до краев налитый стакан - почти не дрожала. Как хорошо... Прохладная вода - словно родник, оросивший иссушенную, покрытую трещинами землю. Вот по ней побежал робкий узкий ручей, вот он набирает силу и глубину, ширится, упрямо пробивает себе дорогу в неподатливой слежавшийся почве. Кажется, что он вот-вот иссякнет, затихнет, сдастся. И - исчезнет без следа в бесплодном песке. Нет. Пылающий диск солнца коснулся линии далёкого горизонта, краски заката вспыхнули алым, серебристым, розовым, ударили по широко раскрывшимся глазам. Она на миг захотела закрыть их - слишком ярко, словно снова ее осветили прожектора. Послышалась сначала тихая музыка, где-то заиграл оркестр, она невольно прислушалась, узнав знакомый мотив. Моцарт. Как странно, раньше здесь не играли никакие оркестры. Но долой сомнения и посторонние мысли, ведь это так прекрасно! Как давно она не слышала этих волшебных переливов... Ещё, ещё! Иссякший было ручеек вспенился неведомо откуда взявшейся волной - и понёсся вскачь, она словно оседлала его. В лицо ударил тугой порыв ветра, разметав волосы. Прямо перед окном возникло огромное белое медленно колышущееся полотнище, сердце сжалось глухой болью - это же киноэкран... Она словно единственный зритель в невидимом никому зале, стоит, застыв в ожидании. Сейчас... Сейчас... Она не хотела вспоминать? Хотела отдалиться от прошлого? Неведомая сила принесла его прямо сюда, смотри! Она услышала имя, свое имя, произносимое хором тысяч голосов, мужских, женских, детских... Она протестующе приподняла иссохшую руку, нет, не надо! Это не я! Меня зовут... Ее шепот заглушила музыка, на экране появилась знакомая заставка. И дальше...
Картины, сцены, моменты... Многое она помнила, многое помнить не хотела, а многое и просто забыла. Перед ней понеслась ее жизнь, долгая, очень долгая жизнь, сжатая до быстрых секунд, словно схваченных потайной кинокамерой.
Вот она, совсем девочка, робко стоит перед микрофоном, сжимая стойку обеими руками, а рядом... Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить его имя. Ее захватило это волшебное действо. Как его зовут? Звали... Он наверняка уже давно ушел, как и остальные. Она - последняя. Имя... Не вспомнить, но... Вдруг она улыбнулась - это же Тедди! На первое Рождество их совместной работы он притащил кучу плюшевых игрушек, деревянную лошадку. Ей было... Четырнадцать, пятнадцать? Или десять? Мама вытаращила глаза на эти подарки, а он протянул огромного медведя и заразительно рассмеялся, пожав плечами.
- Я до сих пор не знаю, как себя с ней вести. Но она же ребенок? Держи!
- А что мне делать с лошадкой?
- Посадишь на нее свою дочку, когда-нибудь!
Как тогда смеялись, он умел веселить всю страну... А потом... Что же потом? Тедди исчез. Череда быстрых картин, иногда сливающихся в туманную полосу. Кто-то выглядывает из нее - и тут же исчезает. Как стремительно тогда все менялось, время понеслось вскачь, уходя, уходя... А с ним уходило детство, потом юность. Слава, признание, деньги. Первый миллион в восемнадцать лет, девятикомнатный особняк, автомобиль. А она любила петь, читать, бегать наперегонки с весело лающим Типпи, неузнанной гулять по бульвару, есть спагетти и жареную картошку с кетчупом, ходить в кино. Да, ходить в кино. Странно? Наверное... Время шло. Ее лицо, освещённое мигающим дрожащим светом призрачного полотнища, озарилось беглой улыбкой, тут же исчезнувшей. Это он. Его звали... Нет, она не хочет называть имя. Пусть будет просто Первый. Она любит и любима, так казалось. Недолго. Никто не виноват, просто они были слишком, слишком неопытны. Она тогда поспешила... Потом кто-то сказал - нельзя разводом разрушать образ. Ее ответ - как можно быть с нелюбимым человеком ради "образа"? Движение картин ещё больше убыстрилось, словно неведомый оператор спешит поскорее избавить свою зрительницу от тягостных воспоминаний. Сейчас, сейчас... Ее губы сжались, глаза сузились. Второй. На миг снова улыбка - родилась дочь. Равнодушное лицо. Сначала рядом, и вскоре - исчезло, навсегда. Он даже не попытался быть отцом. Потом ей рассказывали - так Второй относился ко всем своим детям, от других женщин. Это утешило ее? Нет. Она быстро училась не прощать. Гулкий зал суда, ее голос. Сильный, звонкий, ее гордость - он вдруг ослабел, стал еле слышен, почти шепот. Она стояла и ничего не могла с собой поделать, судья снова и снова просил говорить громче... Она не хочет это видеть. Дальше, дальше... И снова набежала тень - его она назовет Доктор, хотя никаким врачом он никогда не был. Шла война и так хотелось внести свой вклад в борьбу, она тогда даже сдала кровь по-настоящему, хотя это не требовалось. А после съёмки ей стало нехорошо, закружилась голова, он поддержал... Разговор, взгляд, мимолётное пожатие руки. Искра. Нет, не надо! Она помнит, не нужно это показывать! Проклятое ночное шоссе, проклятая машина... Миг слабости. Все вдруг заслонило сухое желчное лицо, увенчанное несуразного покроя огромной шляпой. Ее зовут Змея. Многое тогда случилось из-за нее, и ничего из этого она не будет вспоминать. Она не хочет. Не захочет. Никогда. Веки задрожали, по щеке скатилась одинокая медленная слезинка. Тогда она поняла, что пора что-то менять, пора меняться самой. Пришло время заявить - я другая, я больше не "милая всеобщая сестренка". Я больше не хочу ей быть. Наверное, я никогда ею не была на самом деле.
Книга в руке, она прочитала ее за сутки, не отрываясь. Вот оно! Как она была убедительна, настойчива, совсем как ее недавние героини. И - та самая церковь, тихая песня, ее она только что пела, встав у окна... Она не спала ночами, изводила себя бессонницей - пусть усталость будет настоящей. Никаких глицериновых слез. У нее должно, должно получиться!Тогда на миг показалось, что oна вырвалась из оков навязанного образа. Она снова богиня! Печальная усмешка на бледном изможденном лице... Богов без верящих в них - не бывает. Ей не поверили, ее не приняли. Любовь толпы жестока и эгоистична, она быстра на поклонение. И на приговор с расправой. Она прикрыла глаза, не желая видеть. Сейчас принесут это письмо. О, да... Несколько его коротких строк она помнит прекрасно. Как помнит и тот бесконечный вечер, себя, одиноко сидящую в полумраке гостиной. Только одна мысль монотонно повторялась - вот и все... Вот и все. Телефонный звонок. Это был он, Друг.
- Я сейчас приеду, контракт при мне, сумму впишешь сама. Они у нас ещё попляшут!