Все стулья за столом заняты. Здесь и Китти, и мать, и отец, и гостинесколько супружеских пар, девушка со скандально короткой стрижкой, которую мать усадила напротив молодого инженера, пожилая женщина с сыном и одинокий мужчинаему досталось место рядом с отцом Эсме. Кажется, тогда подали суп. Металл постукивал о фарфор, ложки двигались вверх и вниз, гости деликатно прихлебывали и глотали.
Они разговаривают. Без остановки. О чем можно говорить так долго? Похоже, о многом. Эсме водит ложкой в тарелке, поднимая крошечные волны. Она не прислушивается к разговору, по крайней мере, не слышит слов, настроив слух на общий неразборчивый гул. Похоже на гомон попугаев в кронах деревьев или на кваканье лягушек на закате. Такой же дребезжащий звук.
Внезапно все без предупреждения поднимаются, кладут ложки и поспешно выходят из комнаты. Эсме, поглощенная мечтами и мыслями о волнах в супе и лягушках на пруду, что-то упустила. Гости взволнованно переговариваются, а Китти даже протискивается в дверь, опережая отца. Мать в стремлении угодить гостям позабыла о привязанной к стулу Эсме.
Сжимая в руке ложку, она с открытым ртом смотрит им вслед. Дверной проем заглатывает всехмолодой инженер исчезает последним, доносятся лишь отзвуки шагов по дорожке. Эсме в изумлении оглядывает пустую комнату. В стеклянной вазе, гордые и безмятежные, стоят лилии; часы отбивают секунды, салфетка соскальзывает на стул. Может, закричать? Сделать глубокий вдох и закричать изо всех сил? Однако она молчит. Смотрит на трепещущие у распахнутого окна шторы, на муху, усевшуюся на тарелку. Эсме вытягивает руку в сторону и разжимает пальцыинтересно, что будет? Ложка падает, подпрыгивает, переворачивается в воздухе и, скользнув по ковру, замирает под сервантом.
Айрис идет по улице, сжимая в одной руке ключи, а в другойстаканчик кофе. За ней по пятам бежит собака, постукивая когтями по бетону. Длинные солнечные лучи пробиваются между высотными зданиями, и оставленные ночным дождем лужицы постепенно исчезают с тротуара.
Она переходит дорогусобака не отстает. Айрис пинает банку из-под пива, забытую на ступеньках, но, вместо того чтобы покатиться по тротуару, банка заливает остатками пива вход в магазинчик.
Черт, вздыхает Айрис. Вот черт, черт, черт.
Она снова яростно пинает банкуи та, пустая, со звоном катится в канаву. Айрис оглядывается. За ее спиной вздымаются безразличные каменные многоквартирные дома, поблескивая рядами немигающих окон. Она смотрит вниз, на виляющую хвостом собаку, и неуверенно улыбается.
Хорошо тебе, говорит Айрис.
Она дергает рычажок над дверью, и металлические ставни с недовольным скрипом поднимаются. Переступив лужу пива, Айрис балансирует на пороге, вытаскивает кипу писем из щели почтового ящика и проходит в магазин. Внутри она просматривает почту: счета, счета, банковская выписка, открытка, снова счета и коричневый конверт.
Адрес на конверте написан очень необычным шрифтом, Айрис даже останавливается на полпути к прилавку, чтобы рассмотреть маленькие чернильно-черные буквы. Она подносит конверт к лицу и вглядывается в надпись, проводит по ней пальцамибуквы неровные, адрес явно напечатали на пишущей машинке.
Струя холодного воздуха скользит по полу, змеей обвивая лодыжки. Айрис поднимает голову и оглядывает магазин. На нее смотрят лишь пустые, безликие головы манекенов; свисающее с потолка пальто из тонкой ткани слегка покачивается на сквозняке. Айрис тянет за треугольный кончик клапана; конверт легко открывается, выпадает единственный белый лист бумаги. Развернув его, Айрис пробегает взглядом текст. Ее мысли все еще заняты пролитым на ступеньках пивом, ведь лужицу надо обязательно вытереть и впредь не пинать вроде бы пустые банки, однако глаза цепляются за слова «случай» и «встреча» и еще за имя «Юфимия Леннокс». В самом низу темнеет завиток неразборчивой подписи.
Надо бы перечитать письмо, однако она вдруг вспоминает, что в кладовке осталась полупустая бутылка моющего средства. Запихнув письмо вместе со счетами в ящик стола, Айрис исчезает за тяжелой бархатной шторой.
Айрис выходит на крыльцо со шваброй и ведром мыльной воды и отмывает ступеньки, начиная от порога. По дороге проезжает небольшой автофургон, и локоны Айрис взлетают от налетевшего вихря. Где-то далеко плачет ребенок. Собака застыла у двери, разглядывая крошечные фигурки людей на мосту в вышине над дорогой. Иногда кажется, что улица очень глубоко врезана в тело города, и Айрис живет в подземелье. Она опирается на швабру и разглядывает вымытые ступеньки. В памяти всплывает имя: Юфимия Леннокс. «Наверное, бланк заказа», думает она. И еще: «Хорошо, что я не выкинула ведро. Похоже, собирается дождь».
Айрис сидит напротив Алекса в баре Нового города; покачивая серебристой туфелькой, впивается зубами в оливку. Алекс поигрывает с браслетом на ее запястье: перебирает пальцами звенья. Потом опускает взгляд на часы.
Что-то она задерживается
Его глаза прячутся за темными стеклами очков, в которых Айрис видит собственное искривленное отражение и комнату у себя за спиной. Она роняет на тарелку начисто обгрызенную косточку. Фран, жена Алекса, собиралась прийти, надо же совсем вылетело из головы.
Неужели? Айрис тянется за другой оливкой и крепко сжимает ее зубами.
Алекс молча вытряхивает из пачки сигарету и подносит ее ко рту. Айрис облизывает пальцы и помешивает коктейль в бокале игрушечным зонтиком.
Представляешь произносит она, глядя, как Алекс шарит по карманам в поисках спичек. Я сегодня получила по почте один счет, и там рядом с моим именем кто-то приписал: «Ведьма». Карандашом.
Правда?
Угу. «Ведьма». Скажут тоже. Сейчас и не вспомню, от кого был счет.
Он молча бьет спичкой о коробок и подносит пламя ко рту. Глубоко затянувшись, отвечает:
Наверняка от того, кто хорошо тебя знает.
Айрис внимательно рассматривает брата: вот он сидит перед ней, пускает изо рта колечки дыма. Не говоря ни слова, она бросает оливку ему за расстегнутый воротник рубашки.
Фран торопливо входит в бар. Она опоздалазасиделась у парикмахера. Каждые полтора месяца она подкрашивает локоны, осветляет пряди. Это больно. На голову надевают тесную шапочку и через специальные отверстия вытягивают тонкие пряди, а потом обмазывают их едким составом. Ужасно болит голова, как будто все еще сдавленная шапочкой.
Фран оглядывает бар. Она надела шелковую блузку, которая нравится Алексу. Однажды он сказал, что в этой блузке ее груди похожи на персики. И еще узкую льняную юбку. Одежда шуршит, а свежеокрашенные волосы плотным блестящим занавесом падают Фран на плечи.
Вот они, полускрытые колонной, на них падает свет. Склонились друг к другу, пьют одинаковый коктейльчто-то алое, прозрачное, с кусочками льда, и их головы почти соприкасаются. На Айрис брюки с низкой талией. Она по-прежнему худая, над поясом выпирают кости. С ее блузки как будто срезали воротник и манжеты.
Привет! машет им Фран, но ее не замечают.
Они держатся за руки. Или нет. Рука Алекса лежит на запястье Айрис.
Прижимая сумочку к боку, Фран протискивается к столику. Когда она подходит, Алекс и Айрис прыскают от смеха, а Алекс трясет рубашку, как будто у него за пазухой что-то застряло.
Над чем смеемся? с улыбкой глядя на них, спрашивает Фран. Что случилось?
Ничего, давясь от смеха, отвечает Алекс.
Ой, ну пожалуйста, просит она, расскажи.
Да неважно. Потом объясню. Хочешь коктейль?
На другом конце города Эсме стоит у окна. Слева от нее лестничный пролет уходит вверх, а справа ступеньки сбегают вниз. Туман от ее дыхания скапливается на холодном стекле. Ледяные иголки дождя бьют в окно снаружи, сгущаются сумерки. Она смотрит на дорогу, на две полосы, разбегающиеся в противоположные стороны, на озеро вдали и на уток, выписывающих круги по стеклянной воде.
Внизу весь день снуют автомобили. Пассажиры садятся на заднее сиденье, мотор фыркает, и машина уезжает, шурша шинами по гравию. «Прощайте!» размахивая руками, кричат им вслед стоящие на пороге. Прощайте-прощайте-прощайте!
Эй! доносится окрик.
Эсме оборачивается. На верхней ступеньке лестницы мужчина. Они знакомы? Может, и встречались, хотя вряд ли.