Над каждым из уцелевших я вижу часы жизни: словно невидимый электронный циферблат. Идёт неумолимый обратный отсчёт дней. Над собой ничего не вижу, как не пыталась. Мне всё время кажется, что часыэто насмешка. Будто кто-то говорит: а теперь прячьтесь, если сможете!
Чеканным шагом я шла по тоннелю, по обе стороны которого ютились, приспосабливались к выживанию люди. Отовсюду мне подмигивают беспощадные «часы». Привыкнуть бы за всё это время, но не получается окончательно. Страшно.
Маша говорит, что это хорошо, значит, я не очерствела душой, а мне кажется, что я просто боюсь.
Наш штабмаленькая комнатка управления поездами.
Меня встретил Генерал. Так странно, но даже именато, что было когда-то так важно! стали заменяться на звания, которые сразу могут сказать, кого надо слушаться. Это был 50-летний мужчина с обезображенной правой половиной лица. Впрочем, его уже никто не боялся. Даже дети привыкли и не пугались. Хотя признаться, его правая стороны была похожа на результат ужасного эксперимента на людях: как если бы эту часть вывернули наизнанку, а потом пришили обратно. Естественно, видел у него только один глаз.
Мы коротко поздоровались.
Ну, что слышно? без дальнейших церемоний спросил он.
Я пожала плечами. Половина нашей страны стала необитаема из-за серии ядерных взрывов. Ответными взрывами была уничтожена или заражена почти вся Земля. Другая половина была смята остатками врага. Хотя кто теперь враг? Только голод. Страх. И приближающаяся зима, которая обещает быть по-настоящему непредсказуемой и ужасной. Лучше смерть. Желательно быстрая.
Хотя уверена, что все мы облучены, и может вообще не доживём даже до декабря.
Пока не получается. Я стараюсь. Но всё как-то сбивчиво. Ответила я, имея в виду попытки переманить последнего живого провидца на нашу сторону.
Сколько у нас времени?
Дней пять. Не больше.
Часы у наших по-прежнему убывают?
Да.
Если бы он знал, как долго я готовлюсь к этому «да»! И оно короткое именно потому, что мне тяжело даже об этом ему говорить. И он знает. Понимает. Мы оба не любим общество друг друга, потому что он не герой, а я не хочу им быть.
И мы до сих пор помним ту ночь. Мне не хотелось спать, не хотелось снова играть в эти «кошки-мышки», где наградой будут провидцы. Я же знаю, почему он так пристально смотрит мне в глаза: пытается призвать к себе тех, кто выбрал меня. И я трачу последние силы, чтобы удержать их, оставить этих неугомонных дикторов невидимого многоканального радио себе.
Той ночью я поднялась наружу, скользнув понимающим взглядом по дремлющему часовому. Холодно. Луна в форме бейсбольного мяча где-то высоко в неспокойном небе швыряется кусками туч вокруг себя: разгоняет дождь.
Если бы не мои обретённые способности, секрет Генерала так и остался бы нераскрытым. Впрочем, для остальных так и было, а вот для меня это стало шоком. Я так хотела верить в его могущество! В то, что он возьмёт ответственность на себя за всё! Что он спасёт нас всех!
Но вот я отчётливо вижу светящиеся цифры в почти полной темноте, а дальше невольно обращаюсь в слух: физический и внутренний, считывая состояние человека.
Генералу страшно. Он, закусив ребро ладони, беззвучно рыдает, и крупная дрожь идёт, кажется, откуда-то из самого сердца, гулко отдаваясь уже в теле. Он слабый. Он растерян и не знает, что делать. Людей мало, оружия тоже. Время каждого здесь истекает. Смерть неизбежна! Нет никакой надежды! Он играет свою роль, им это нужно! Кто бы успокоил его?! Вселил в него уверенность и дал хоть проблеск веры в будущее! В то, что может оно вообще бытьбудущее Единственное, что ещё удерживает его от пули в лобприближающихся врагов, которые будут тут со дня на день, тоже мало, и может они также боятся не меньше его самого. Однако он даже благодарен им в какой-то мере: у него есть маленькая цель для того, чтобы жить дальше. Зачем они вообще идут? Зачем? Из-за провидицы? Она им нужна? Может если они заберут её, то оставят остальных в живых? Пусть в рабстве, но живыми! Люди надеются на него, он не может их подвести: всех этих напуганных, как и он сам, женщин, детей, подростков, стариков, слабых мужчин. Им надо чем-то питаться зимой, как-то выжить, но зачем? Что им делать дальше? Какой вообще во всём этом смысл?..
Эта его последняя его мысль, прежде, чем он ощутил моё присутствие, была для меня самой страшной. Она раскрошила мои тонкие стеклянные стены, которые я возвела для того, чтобы жить ещё один день, на мелкие осколки, впившиеся в самое сердце.
Молча, не различая лиц друг друга, мы пялились в пространство между нами.
Подойди к нему, я буквально чувствовала мягкие подталкивания в спину Ганди, когда пожилая литовка наставляла меня: она очень хорошая, я чувствую её сочувствие ко всему живому с той самой минуты, как она выбрала меня. Поддержи его.
Но я не могла и шагу ступить.
Слабый, крутилось у меня в голове, паря над всем разразившимся многоголосьем. Он такой слабый
Можно подумать, ты этого не знала, весомо фыркнула молодая женщинаитальянка, и почему-то вмиг все смолкли, оставив меня один-на-один с выпрямившимся в полный рост Генералом.
Знала. Конечно, знала. Чувствовала его страх, намеренно старалась не замечать. Мне нужно было верить в героя. Мне нужен был герой, как и всем этим людям! Нужна была слепая вера в чудо, в конкретного человека, что спасёт нас всех! Это ведь так по-человечески: надеяться на кого-то. На президента, премьера, министра, полицейского Мне просто было нужно, чтобы всё решилось без меня
Мы с Генералом не обсуждали это: ни тогда, ни после. Молчаливым уговором отныне были скреплены все совместные обсуждения предстоящей обороны и жизни общины.
Ради других, ради их веры в будущее мы продолжали молчать и играть отведённые нам людьми роли.
Вот и сейчас. Этот мой доклад ни о чём был больше нужен тем, кто ютится в тоннеле: они видят, что «руководство» обсуждает, принимает решения, даёт указания и предпринимает хоть какие-то действия для их спасения. Людям этого достаточно.
Именно поэтому Генерал сдержанно кивнул. Я могла идти. Ему предстояло обсудить план обороны с уцелевшими мужчинами и подростками.
Холодает. Под землёй это чувствуется острее.
1 октября
Открытое ранение, тихо, извиняясь, пояснил врач молодой бесцветной женщине с огромными карими глазами. Кровотечение Я могу его остановить на время. Мне очень жаль. У нас просто нет ни лекарств, ни средств
Два подростка нашли несколько гранат, несли их Генералу, но что-то пошло не так. Один из них умер на местея его помню, время у него было на исходе, я предупредила об этом Генерала, и он даже не стал поэтому того брать в расчёт для предстоящей обороны. А вот второй
Я отошла в сторону, но эта несчастная успела схватить меня за руку. Я обернулась. Её сумасшедшие глаза смотрели на меня почти как на Бога.
Я знаю, что Вы можете помочь ему! Помогите ему, прошу Вас! Спасите!
Отрешённо, оцепенев, я перевела взгляд с лица женщины на её руку: такую же грязную, как и у меня. Всё моё внимание привлекли к себе блохи, которые стали прыгать на меня. У меня не было ни брезгливости. Ни отвращения. Тупая констатация факта: блохи. Их везде полно. Но именно само их существование в настоящий момент заботило меня больше, чем эта женщина. Мерзкие существа! А будут жить даже после нас
Врач схватил женщину за плечи и стал оттягивать от меня, что-то говоря про сына.
Я стряхнула её кисть и, молча, поспешила выйти вон.
Что я могла ей сказать? Что сделать? Я и сама не знала. Вопреки знакам над его головой у меня почему-то зрело стойкое ощущение, что он проживёт долгую и счастливую жизнь. Ерунда какая-то.
Я вышла на самый верх «башни» чудом уцелевшей части какого-то здания, видимо, торгового центра, и увидела там Сашу. Дети есть дети. Несмотря на то, что от всей нашей страны осталась эта малюсенькая частичка, и через несколько дней мы все умрём, ребёнок продолжал познавать мир с тем же интересом, как если бы мы жили в мирное время. Маша сидела неподалёку, увлечённо читая первый том сборника Джека Лондона: мне кажется, что она её уже должна знать наизусть, так как эта потрёпанная книга с ней столько, сколько я знаю эту молодую женщину. Наверно, это тоже бегство от реальности.