Ну, русский же человек привык к смирению, не так ли? От многих респондентов я слышала, что им не нужна ни награда, ни признание.
Не нужны мне награды! возмущенно воскликнул Кузьма. Борька всполошился и подскочил в поисках угрозы. Ветеран стал тщательно подбирать каждое слово. Я говорю о том, что мы невидимые! Люди нас не видят, мы для них не существуем, потому что этой войны больше нет. Заморозилии ладно! Можно молчать. А то, что в неволе, окруженная, стоит наша родная русская Одесса, им как будто забыли сказать!
Я вас поняла. Какое самое яркое впечатление у вас оставила операция по деблокированию осады Одессы?
Самое яркое? Кузьма задумался, потом усмехнулся. Можно вспомнить, да не обо всем можно рассказывать. Самое яркое, пожалуй, это первый день в Одессе. Мы туда наконец добрались, смотрим с порта, а полгорода горит. Не спрашивай, как оказались, запрещено говорить.
Понимаю.
В тот день укры пустили, получается, какой-то новый напалм. Солдат не задело, а гражданские многие погибли. И никто не знает, кто сделал. Какой-то из ихних батальонов Больше такого не происходило. Но если бы сейчас опять случилось, я бы не удивился. Только никто во всем мире не напишет об этом. Журналистам темы все сменили, я так понимаю.
У вас и, возможно, у некоторых ваших товарищей есть обида на журналистов? Расскажите об этом.
Да нет никакой обиды. Я не знаю, в других боевых действиях я раньше не участвовал. Но ребята, кто ездил в разные точки, рассказывали, что нигде столько вранья нет, как там. Все врут. Особенно укры. Рассказывают про нас А мы просто людей защищать пришли. От фашизма, понимаешь? От зла. А про нас говорят. А наши тоже не сильно лучше. Про что угодно будут напевать, только не про реальные проблемы. Я же смотрел ящик, газеты читал. С каждым годом все меньше и меньше нормальных новостей о нас. Приезжаешьменя тут все знают. Все знают, где и почему я был, но им все равно. А я-то хожу и молчуподписка! Да и противно навязываться, коли им дела нет!
Вы все еще ассоциируете себя со своим отрядом и с армией осажденной Одессы?
Конечно! Я до сих пор мысленно там. Мне сейчас не узнать точно, что там, но я примерно представляю.
И какой ваш прогноз?
Мы очистим Украину от фашистов до самой границы с Венгрией, вот увидите.
Отчеканив фразу, Кузьма вдруг испугался.
Стой, это не публикуй. Это не надо. И вообще, знаешь, ох все эти интервью. Я их там никогда не давал. Нельзя было, и сейчас вот думаю, тоже зря мы это затеяли.
Хорошо, Катя улыбнулась и остановила диктофон. Я вижу, вы немного устали. Давайте сделаем паузу. Проводите меня в гостиницу?
Как ни странно, Кузьма теперь испытал разочарование.
Я тут пробуду некоторое время, сказала Катя вкрадчиво. Было видно, что она хочет понравиться. Еще не раз побеседуем, хорошо? Я бы также хотела обсудить с вашими друзьями. Вы сказали, тут есть несколько?
Ну да. Пашу ты могла видеть утром, он со мной был. Потом Егор еще, хороший мужик. Никитка вот, молодой который, безрукий, ну, и этот к нам приблудился недавно, но он вроде на сезон только, не местный. Петр, сказал, зовут.
Ясно.
Девушка начала собираться, Кузьма снова стал замечать ее красоту, и ему снова сделалось неловко.
Вопросы журналистки заставили его задуматься, и теперь он возвращался к ним, проигрывал зачем-то варианты ответов. Он даже открыл было рот, чтобы спросить, можно ли что-то перезаписать, но потом подумал, что лучше скажет то, чего не успел, в следующих интервью. Они шагали к автовокзалу в молчании. К середине дня с моря пришли облака, и на поселок стала давить предгрозовая духота. Воздух стал пахнуть электричеством.
Вы не волнуйтесь, это у всех так, сказала Катя, когда пришли к камерам хранения.
Как?
Все переживают, что сказали лишнего или не так сказали. Вы потом сможете вычитать. Тем более это не для прессы, а для книги, там еще редактор что-нибудь поправит, так что все хорошо будет. Она улыбалась.
Да я не волнуюсь. Вообще давай на ты, у нас тут не особо в Краю принято выкать.
А что у вас тут принято, какие традиции есть?
Вопрос привел Кузьму в замешательство, и он растерянно поглядел по сторонам. Они находились в обшарпанной маленькой комнате с низкими потолками. Сонная женщина, принимавшая и выдававшая вещи, вряд ли могла бы подсказать, да и у Кузьмы не пробуждались никакие воспоминания. Он забросил на плечо Катину дорожную сумку и покатил одной рукой маленький розовый чемоданчик с мордой какого-то котика и цветочком.
Да какие тут традиции вздохнул он после минуты раздумий. Туристов все обдирают с мая по сентябрь, потом ничего не делают. Я-то это кафешку вон держал, комнату, бывало, приезжим сдавалмое дело простое. Было. Теперь вот дед мне говорит: сдавать не будем, а Санек взял да кинул Ладно, он махнул рукой. Катя молча слушала. Русские с чертями, бывает, в контрах, но это не потому, что мы такие плохие. Тут как: некоторые с давних веков жили. Вот те, которые древние, те нормальные. Живут в своей деревушке отдельной, баранов держат, людям не мешают. А новыенаглые, приехали не пойми откуда, и все с деньгами, вот это для нас особенно удивительно! Правда, спохватился Кузьма, меня тут давно не было. Может быть, что и поменялось.
Катя понимающе улыбнулась, но ничего не сказала. Наверное, подумал Кузьма, в Москве слишком привыкли к чертям и уже так не беспокоятся. Впрочем, он-то понимал, что о девчонке придется позаботиться.
Вот что. Давай-ка я к тебе кого-то из ребят приставлю. Никитку, например, он молодой.
Это зачем? Катя даже остановилась. Впервые ее голос и лицо перестали источать нежность и приветливость.
Ну как зачем? Для безопасности.
Для какой еще безопасности? Тут разве полиции нет?
Кого? Милиции, что ли? Есть, да толку с них? Ты это, не обижайся, слушай
Они пошли дальше. Катя хмурилась. Борька озадаченно смотрел на людей.
Я ж беспокоюсь, чтоб ничего не случилось, понимаешь?
Понимаю. Но это уже как-то слишком. Я сама о себе позабочусь.
Никита тебе и про себя расскажет. Он в специальных операциях был, больше видел.
Тут Кузьма спохватился, что молодой парень ради красивого словца или просто чтоб приударить за девушкой может разболтать лишнеготого, о чем с них брали расписку. Но было поздно: в Катиных глазах загорелось любопытство.
Ну, тогда можно с ним познакомиться. Но ходить везде со мной не надо. Пусть приходит на интервью.
Они подошли к гостинице, которая довлела над пляжем и набережной угрюмой темно-серой глыбой. Иногда на солнце Русалочке даже удавалось выглядеть симпатично, но сейчас небо окончательно заволокли тучи, и здание походило на гнилой зуб.
Катя сразу отправилась узнавать про комнаты.
Кузьма закурил. Все было не к добру, чуял он, хотя толком не мог соединить происходящие события в одну картину. Даже испортившаяся погода встала в один ряд с предательством Санька, приездом симпатичной журналистки, интервью, кавказцами, заполучившими его бизнес Кузьма сплюнул под ноги. Начался дождь.
Всё, мне дали ключи, радостно объявила Катя. Спасибо вам огромное!
Да не за что.
Можно я запишу ваш телефон?
Телефон? А у меня и нету, ответил Кузьма.
Как нету? Вы без телефона?
Ну да. Потерял после того, как Галина умерла. Моя жена. Умерла, пока я там служил.
Как же я вас найду?! Катя растерялась.
Давай я тебе адрес дам. Не люблю я телефоны просто, признался Кузьма.
Почему?
Он подумал немного, силясь вспомнить, почему действительно.
Да знаешь, был там один сказал он медленно. Когда котел херсонский только готовились порывать, познакомились. Никитка, кстати, тоже звали. Вроде не дурак. Но телефонистом, блин, оказался. Все ходил, хвастался, что нашел трубку в доме у кого-то, мол, хорошую, айфон Прямо влюбился в нее, как в девушку. И пялился вечно, а как-то ночью, когда они перелезли по-тихому и стали горло резать ребятам Кузьма посмотрел прямо Кате в глаза, тоже вот пялился. А их резали. И его.
Он перестал говорить и посмотрел уже мимо Кати, на смерть, увиденную тогда впервые в ее чистой слепой мощи. Тишина переполнилась ужасом, но потом Катя выдохнула, чуть встряхнула головой: