Из-за штабеля мешков с мукой вышла Анфиса.
3
Лукашин понимал, зачем притащилась его благоверная: ради него. Ради того, чтобы он не наломал дров, не разругался совсем с мужиками. И вообще, все эти пять лет, что они живут вместе, он только и слышит дома: «Иван, полегче? Иван, потише! Иван, не наступай, бога ради, на больные мозоли людям»
Но домапускай: жена. Да еще и жена неглупаясама сколько лет колхозом правила. Но она ведь и на людях стала наставлять его.
В прошлом году он застукал на молотилке двух бабв валенки жита насыпали. ЧП. По существу, под суд надо отдавать, а она, только начал он их пушить, тут как тут со своей заступой: «Давай дак, председатель, зерно не солома. Большую ли ему щель надо, чтобы закатиться». В общем, подсказала бабам, как вывернуться, а его самого просто в дураках оставила.
То же самое в этом году. Пустяк, конечно, рукавица семян, которую Клавдия Лобанова отсыпала на поле во время сева. Но ведь не прижать как следует Клавдиювесь колхоз растащат! Не дала. Запричитала насчет голодных ребятишеквой кругом поднялся. «Да пойми ты раз навсегда, втолковывал он ей дома, в какое ты меня положение ставишь! Ведь я в глазах колхозников зверем выгляжуэтого тебе надо?» «Что ты, что ты, Иван! Да я ни в жисть больше ничего не скажу».
И вот пожалуйстаявилась. С приветливой улыбочкойникаких свар там, где я, а чтобы он не мог придраться к ней, на руке короб с бельем. Полоскать иду.
И именно эта-то неуклюжая хитростьнитками же белыми шита! больше всего и взбесила его сейчас. Так взбесила, что в кармане ватника карандаш попалсяв куски изломал. Ну а для житовской шараги ее приходпраздник. Все вскочили разом на ноги, заорали:
Анфиса, Анфиса Петровна!.. Как будто для них и человека дороже ее на всем свете нету.
Петр Житовтот еще артист! широким, просто-таки княжеским жестом указал на ящики справа от себя: любой выбирай. Так-то мы почитаем тебя!
Нет, нет, Петя, не буду. Какое мне сидениеполоскать иду. Я это нарочно крюк дала, думаю: мужик-то у меня где?
Да, дело к вечеру, игриво ухмыльнулся Петр Житов.
Да не мели ты чего не надо, в том же игривом духе ответила Анфиса и даже хлопнула его по спине. Вы мне председателя-то испортитевсе с вином да с вином
Ладно, иди куда пошла, как можно спокойнее сказал Лукашин и, тоже невольно переходя на язык игры, добавил: А насчет вина мы уж сами как-нибудь разберемся.
Анфиса тут так вся и просияла, с резвостью молодой девки подняла с земли короб с бельем.
Постой, сказал Петр Житов. Раз посидеть не хочешь, выпей на прощанье.
Нет, нет, не буду. Какое мне питьеребенка кормлю.
Ясно. Пить с ворами не хочу
Чего, чего, Петя? С ворами? С какими ворами?
Анфиса медленно огляделась вокруг, пытливо посмотрела на мужа.
В газетке одной недавно вычитал. Один руководящий товарищ колхозников так назвал
Лукашин не успел ответить Петру Житовуего опередил Михаил Пряслин. Михаил заорал вне себя:
Чего тут в прятки играть? Руководящий товарищ В газетке вычитал Председатель свой так сказал. И то ли совесть заговорила в нем вдруг, то ли Анфису ему жалко стало, добавил: Ладно, заводи, Чугаретти, своего рысака. В гору попадать надо.
Петр Житовкамень человек! не пощадил Анфису. Требовательно глядя ей в глаза, спросил:
Хочу знать твое мненье на этот вопрос Как бывшего председателя. В разрезе какой нынче линии колхозники: хозяева или воры?..
Все примолклинешуточно спросил Петр Житов.
Лукашин не глядел на жену. Он зажал себякажется, под пыткой не проронил бы ни единого слова. Пускай, пускай повертится! Его проучил Петр Житов, так проучил, что до гробовой доски помнить будешь, но пускай и она сполна почувствует, как мужики умеют приголубить.
Анфиса усталым голосом замученной, заезженной бабы сказала:
Какие вы воры Воры чужое тащат, в чужой дом залезают, а вы хоть и возьмете когда чего, дак свое.
Глава третья
1
У колхозной конторы Михаил спрыгнул с машины вместе с нижноконами.
Петр Житовон сидел, развалясь, в кабинезарычал:
Мишка, ты куды от дома на ночь глядя?
Михаил даже не оглянулсятолько покрепче зажал под мышками ржаные буханки. А чего, в самом деле? Разве Петр Житов не знает, куда он идет? Первый раз, что ли, с буханкой к Ставровым тащится?
Было еще довольно светло, когда он вошел в ставровский заулок, и высокая сосновая жердь торжественно, как свеча, горела в вечернем небе.
У Михаила эта жердь, торчавшая посреди заулка, каждый раз вызывала ярость. В темное время тут не пройдешьтого и гляди лоб раскроишь, а когда ветер на улицеопять скрип и стон, хоть из дому беги. В общем, будь его воля, он давно бы уже свалил ее ко всем чертям. Но Лизка уперласьни в какую! «Егорша вернется из армииразве захочет без радио? Нет, нет, хозяин поставил, хозяин и уберет, коли надо».
Но если в этой проклятой жердине был хоть какой-то резон (пищали после войны кое у кого трофейные приемники), то в затее свата Степана, кроме старческой дури, он ничего не видел.
Всю жизнь, четверть века, стоял ставровский дом под простым охлупнем без конька и так мог бы стоять до скончания века: крыша хорошая, плотная, в позапрошлом году перебирали, охлупень тоже от гнили не крошитсячего надо по нынешним временам? До конька ли сейчас? А главноеему ли, дряхлому старику, разбираться с такими делами?
Не послушался. Весной, едва подсохло в заулке, взялся за топор. Самого коня из толстенной сосны с корнемс ним, с Михаилом, зимой добывали из лесувытесал быстро, за одну неделю. И какой конь получился! С ушами, с гривой, грудь колесомвся деревня смотреть бегала. Ну а с охлупнем дело не пошло. Отесал бревно с боков, погрыз сколько-то теслом снизу и выдохся.
И вот сколько уж времени с той поры прошло, месяца три, наверно, а новой щепы вокруг бревна по-прежнему не видать. Только свежие следы. Топтался, значит, старик и сегодня.
Степана Андреяновича он засталнебывалое дело! на кровати. За лежкой.
Чего лежишь? по привычке пошутил Михаил. А мне сказали, сват у тебя накопил силы, к сену укатил.
Нет, не укатил. Степан Андреянович сел, опустил ноги в низких валенках с суконными голяшками. Помирать скоро надо.
Давай помирать! Ничего-то выдумал. Пятнадцать лет до коммунизма осталось.
Старик многозначительно вздохнул.
Точно, точно говорю. Сталин это дело еще в сорок шестом подсчитал. Я, говорит, еще при коммунизме пожить хочу, а ты на много ли его старше?
Нет, Миша, не знаю, как где, а у нас моя пороща не заживается. Смотри, кто из моей ровни остался. Трофим помер, Олексей Иванович, уж на что сила мужик был, двухпудовкой, помню, крестился, помер
Ерунда! Михаил положил буханки на стол и сел на прилавок к печи, напротив света. Я недавно роман один читал«Кавалер Золотой Звезды» называется. Ну дак там старик не ты. По-боевому настроен. Сейчас, говорит, мне только и пожить. Правда, у них в колхозео-хо-хо-хо! насчет жратвы там или в смысле обутки с одеждой, у них об этом и думушки нету. Скажи, как в раю живут
С улицы в избу вползла вечерняя синь. От печного тепла, от однообразного постукиванья ходиков Михаила стало клонить ко снудве ночи не спали на выгрузке, да и выпивка сказывалась, и он, широко зевая и потягиваясь, пересел на порог, приоткрыл немного двери, закурил.
Разговор, как и в прошлый и в позапрошлый раз, в конце концов перешел к сенуо чем же еще нынче говорят в деревне? Лето сырое, дождливое, сена в колхозе выставлены наполовинудостанется ли сколько на трудодень?
Тут, кстати, Михаил рассказал о недавней стычке мужиков с Лукашиным, о том, как председатель назвал их ворами и как грозился забрать у них сено на Синельге.
Так что дожили, невесело заключил он. Может, сей год и рогатку под нож. В войну я, парнишко, вдвоем с матерью Звездоню кормил, а теперь сам мужик, Лизка баба да вы с матерью как-никак граблями скребетеи все равно не можем вытянуть четыре копыта