Федор Александрович АбрамовБратья и сестрыКнига третья. Пути-перепутьяКнига четвертая. Дом
Книга третьяПути-перепутья
Часть первая
Глава первая
1
Все, все было как наяву, все до последнего скрипа, до последнего шороха в заулке врезалось в память
Ночью они с Иваном спали крепким, спокойным сном, и вдруг топот и грохот в сенях, будто стадо диких лошадей ворвалось с улицы, потом с треском распахнулась дверь, и на порогеГригорий, бледный-бледный, с наганом в руке. «Вот он, вот он! закричал Григорий. Хватайте его!» И Ивана схватили. Петр Житов (так и заверещал немазаный протез), Федор Капитонович, Михаил Пряслин А она, жена родная, не то чтобы кинуться на защиту мужаслова выговорить не могла
Ну и приснится же такое, господи! Анфиса перевела дух и первым делом заглянула в кроватку сына: у Родьки прорезывались зубы, и он уже который день был в жару.
В мутном утреннем светев окна барабанил дождьона увидела долгожданную улыбку на лице спящего сына, услыхала его ровное дыхание, и блаженная материнская радость залила ее сердце.
Но радость эта продолжалась недолго, считанные секунды, а потом ее снова сдавила тоска, страх за мужа.
Ивана вызвали в райком на совещание три дня назад, и вотнебывалое делоне то что его самого, весточки никакой нет. Она все передумала за это время: заболел, уехал в показательный колхоз (есть такой возле райцентра, возят туда председателей), укатил на рыбалку с Подрезовым (второй год у Ивана какая-то непонятная дружба с первым секретарем райкома) Но сейчас на все это она поставила крест. Сейчас, после того как ей приснился этот страшный сон, она была уверена: с Григорием поцапался Иван.
О, господи, господи, расплакалась вдруг Анфиса, да кончится ли это когда-нибудь?
Шестой год она живет с Иваном, Родька скоро на ноги встанет, а она все еще Минина и Родька Минин
Она еще как-то понимала Григория, когда тот отказывал ей в разводе попервости, где сразу обуздаешь свое самолюбие? Но теперь-то, теперь-то чего вставать на дыбы?
И вот они с Иваном порешили: еще раз по-хорошему поговорить с Григорием, а ежели он и на этот раз заупрямится, подать в суд. И пускай Григорий срамит ее на весь район, пускай на всех перекрестках чешут языками.
Покормив проснувшегося сына, Анфиса встала, затопила печь и, посмотрев на часы, дала себе слово: ежели Ивана не будет до двух часов, она позвонит в райком.
2
Стук копыт под окошками раздался в третьем часу (у нее не хватило духу позвонить в райком), и Анфиса, не помня себя, выскочила на улицубосиком, без платка, как молодка.
Мимо проходила старая Терентьевнаподивилась такой горячности. Но Анфиса и не думала обуздывать себя. Она так истомилась да исстрадалась за эти дниобеими руками обняла, обвила мужа.
С ума сошла! Грудницу схватить захотела? заорал Иван и даже оттолкнул ее: стужей, осенней сыростью несло от его намокшего, колом стоявшего дождевика. И эта забота, эта любовь, выраженная чисто по-мужицки, откровенно, дороже всякой ласки была для Анфисы.
Прикрывая руками полуголую грудь, она одним махом взлетела на крыльцо.
Родька, Родька! Папа приехал!
Она быстро вынесла в сени деревянное корыто и короб с настиранным бельем, подтерла вехтем пол (первое это делопорядок в избе), собрала на стол, а потом и сама заглянула в зеркалонельзя ей растрепой, хватит с нее и того, что Родька высушил.
Иван вошел в избу в однихшерстяныхносках, без дождевика, даже ватник в сенях снял. Но от него все еще несло холодом, и он, прежде чем подойти к кроватке сына, растер руки, размял плечи.
Ну, как он без меня? Не получше?
Получше, получше. Только вот заснулвсе жил, отца дожидался. Зуб хотел показать. Хорошая кусачка выросла. Матерь давеча за грудь цапнуля едва не взревела.
Постой-ко, у меня ведь что-то для него есть. Лукашин на носках вышел в сени и, к великому удивлению Анфисы, вернулся оттуда с шаркункоммаленькой берестяной игрушкой в виде кубика с камешком внутри.
На, господи, развела она руками, люди с пожни привозят шаркунки, а ты с района? И пошутила: На совещаниях, что ли, нынче игрушки делают?
Почему на совещаниях? Я тоже на пожне был. Всю Синельгу объехал. От устья до вершины.
Теперь ей понятно стало, отчего Иван весь в колючей щетине и раскусан комарами.
Представляешь, с полубуханкой на Синельгу? начал рассказывать он, присаживаясь к столу. Два с лишним дня на таком пайке.
Анфиса не выказала ни удивления, ни сочувствия. Она не любила этих мальчишеских выходок мужа. Его ждут-ждут дома, убиваются, места себе не находят, а он, на-ко, ехал-ехал, да пришла в голову Синельгаи поскакал. Как будто сквозь землю провалится эта самая Синельга, ежели туда на день позже выехать.
Нельзя, неохотно буркнул Иван, перехватив ее сердитый взгляд. Подрезов на всех страху нагнал. Установка такаязаприходовать все частные сена.
Колхозников? выдохнула Анфиса.
Лукашин ничего не ответил. Он ел. Ел жадно, с ужасающей прожорливостью. Тарелку грибного супа, полнехонькую, вровень с краями, выхлебал, крынку пшенной каши, какую они и вдвоем не съедают, опорожнил, молока холодного, с надворья, литровую банку выпил, и все малокусок житника отвернул.
Да, вот что! Знаешь, кого я в районе видел? Илью Нетесова.
Ну как он? Держится? Анфиса ширнула носом и по-бабьи сглотнула слезу: у Ильи Нетесова на одном году смерть дважды побывала в дому. Сперва умерла дочь Валя, которую отец больше всего на свете любил, а потомне прошло и полугодаотправилась на погост Марья: тоской изошла по дочери.
Держится. Только на уши жалуется. Плохо слышать, говорит, стал.
Это смерть Валина да Марьина у него на уши пала, по-своему рассудила Анфиса. Бабу бы ему какую надо. Где уж одному с ребятами маяться.
Насчет бабы разговору не было. А вот насчет дома был. Подумывает возвращаться
Куда возвращаться? В колхоз?
А что? В колхозе не люди живут? Иван даже стеклянной банкой пристукнул по столу. И она уж молчала, не перечила, хотя что же сказала такого? Разве ему объяснять, как нынче живут в колхозе?
Иван первый пошел на попятный, с испугом взглянув на кроватку:
Ладно, выкладывай, что тут у вас. Жать начали?
Нет кабыть.
Почему?
Да все потому. Погодка-то сам видишь какая.
Погодка, между прочим, вчера стояла подходящая. Весь день на Синельге было сухо. Или тут у вас, в Пекашине, другой бог? А как те? Иван круто кивнул в сторону заднего окошка. Но она и так, без этого кивка, понимала, кого имеет в виду муж. Плотников. Бригаду Петра Житова, которая на задворках, у болота, строит новый скотный двор. Чего молчишь? Я ехал по деревнечто-то не больно слыхать ихние топоры.
Анфиса решила ничего не утаивать: все равно узнает.
Пароходы вечор пришли
Ну и что? опять зло спросил Иван. Спросил так, будто она-то и есть главный ответчик за все.
А кто она такая? Какая у нее власть? Разве не по его милости она, бывшая председательница, стала рядовой колхозницей? Чтобы не кивали люди при случае вот, мол, семейственность в колхозе развели.
И она, с трудом сдерживая себя, ответила:
Ну и то. Грузы привезли.
Так, сказал Иван, все ясно. На выгрузку укатили.
Он посидел сколько-то молча, неподвижно, все больше и больше распаляя себя, и вдруг всталрешился. И бесполезно было сейчас говорить ему: постой, Иван, одумайся! Это все равно что в огонь дрова подбрасывать. Но, с другой стороны, очень уж это серьезное делосено колхозников. Отнять, заприходовать его нетрудно. А что же дальше? Как же дальше-то он будет ладить с людьми?
И Анфиса, подавая мужу сухой ватникнаконец-то на улице проглянуло ясное солнышко, сказала осторожно:
Сено у нас и раньше подкашивали для себя. Ведь уж как, чем-то свою корову кормить надо.
А колхозных не надо? Колхозные воздухом сыты будут, да? Сколько каждую весну падает от бескормья? Нет, я не я буду, ежели не обломаю им рога. Ха! Они веревки из меня вить будут Наставили себе сена и плевать на все, что хочу делаю. Видел я на Синельгепод каждым кустом стожки