Вставай, вставай! Жених пришел! Валя испуганно села на кровати. Она слышала, как Андрей говорил девчатам в проходной комнате:
Приглашаю вас сегодня вечером на свадьбу! там поднялся шум, восклицания, поздравления.
Прячься скорее! тащила ее в угол Оленька, где под простыней, вместо гардероба, висели у них платья.
В дверь постучали. Люся распахнула окно, обе девчонки упорно смотрели на крышу, боясь обернуться (из-под простыни торчали босые Валины ноги).
Здравствуйте, девочки! А где Валя? смотрел Андрей на неубранную, еще теплую постель.
Куда-то вышла, сейчас придет, говорила Люся, напряженно глядя в окно. Он подошел сзади, тоже посмотрел, ничего не увидел на пустой крыше.
Ты, Андрей, подожди ее во дворе, нам переодеться надо.
Хорошо, поторопите ее, уже пора в ЗАГС, он посмотрел на часы и вышел.
Скорее, скорее, вытаскивали девчата Валю из угла. Натягивали платье, чулки, она только успевала подставлять руки и ноги.
Оля, задержи его во дворе, а мы через парадное убежим! суетилась Люся.
Весело смеясь, летели по улице Ленина, сами еще не зная, куда, лишь бы подальше от жениха, и нос к носу встретились с Сергеем. Петр расставил руки и поймал их.
Куда так весело спешите?
Ой! От жениха убегаем! выпалила запыхавшаяся Люся.
Тогда давайте к нам в общежитие, надежно укроем!
Валя стояла, опустив голову, всё еще сердитая на Сергея.
Нет, мы пойдем, хотела она обойти Петра, загородившего ей дорогу.
Девочки, мы вас чаем напоим с шоколадными конфетами, мы вчера стипендию получили, говорил Петр. Валя отрицательно качала головой. Она хотела, чтобы ее пригласил Сергей, а он молчал. Ребята симпатизировали Вале. Продолжали уговаривать. Им хотелось примирить ее с Сергеем.
Зачем навязываться? Не хочет, не надо! холодно сказал Сергей.
Пойдемте, неожиданно согласилась Валя.
В тот день они примирились с Сергеем. Вечером, провожая ее до общежития, Сергей говорил:
С чего ты взяла, что я собираюсь жениться? Через неделю защита диплома. Не до того мне. Как всегда дня не хватает.
Мне так сказали.
Неправду сказали.
Но ты танцевал на вечере с блондинкой?
Танцевал, устал страшно, до отупения. Решил размяться. Пришел уже к концу вечера.
А блондинка?
Далась она тебе. Танцевал с ней! В тот вечер только познакомились, больше ее не видел.
Она тебе нравится?
Нравится, красивая девушка.
Валя, расстроенная, надула губы, опустив голову. Он посмотрел искоса, рассмеялся.
Разве мало красивых девушек? На каждой не женишься. Кроме красоты, что-то еще нужно. Разность зарядов что-ли, чтоб притягивало друг друга, он снисходительно обнял ее за плечи, заглянул в глаза.
Вот между нами есть же какая-то божья искра? А? Есть?
Валя подняла голову, облегченно вздохнула, улыбнулась. Он, глядя перед собой, задумчиво сказал:
Может быть, ты напрасно сегодня убежала от жениха, имей ввиду: я на тебе жениться не собираюсь.
Она обиженно ответила:
Не беспокойся, в девках не останусь, не засижусь!
Ну, смотри, я предупредил, чтоб напрасно не рассчитывала, остановился, повернулся к ней. Она поднялась на цыпочки, потянулась к его губам. «Никуда ты не денешься» самоуверенно подумала она.
Андрей, ожидавший Валю, стоял в тени дома, видел их. «Другой люб, вишь, как тянется. А от меня шарахнулась вчера. Ведь знал, что с Сергеем встречается, в первый вечер, когда пришла ко мне, подумал, что, видно, повздорила с ним, серьезно повздорила. И рад был, так рад, что в жизни такой радости не помню! Только б Валечка со мной была! Уж как бы я ее берег, нежил! Шибко люба она мне! И сейчас нет у меня к ней сердца: девочка еще, какой с нее спрос». Лихотило, так лихотило внутри, будто свинцом налился. Повернулся и потащил тяжелые ноги прочь от них.
Андрей с утра не приходил в общежитие: стыдно и тяжело было. Скитался по городу, боясь встретить кого-нибудь из своих. Ребята справили свадьбу, не дождавшись жениха с невестой. Куда девать вино и закуску? Все проголодались, поняли: что-то не сработало, не пропадать же добру даром. Неловко закусили и разошлись.
Андрей пришел поздно, когда в общежитии погасли огни. Не зажигая свет, лег. Положил руки под голову, уставив взгляд в потолок. «Оно, может, и к лучшему, думал он. Видно, спохватилась: лучше сразу, до свадьбы порвать. Хуже, если б после к нему бегала. Себе жизнь искалечила, маялась бы, да и мне не сладко было бы глядеть на нее. Никто мне не был еще так люб, да, видно, уж больше и не будет. Не надо никого, не хочу. Если уж она могла так пошутковать, как стеклышко чистая, лучше нее я не знаю, то какой спрос с других. Никому больше не поверю. Людей совестно. Как утром смотреть на них буду? Любопытствовать начнут, хуже острого ножа их любопытство. Уйти, куда глаза глядят. А что толку? От себя не уйдешь, не денешься. Диплом кончать надо, подумал как-то безразлично. Жить надо. Конечно, какая жизнь без Валечки? А всё же жизнь». Затосковал вдруг по своей деревне: по теплому запаху спелой ржи, по вечерней толкотне ревущего, вернувшегося с пастьбы стада, крика и смеха молодых баб, по звону колючих струй парного молока о ведро, мила стала побудка заливистого петуха на ранней зябкой зорьке. Будто душой отдохнул. Потянуло домой. Пролежал всю ночь, не сомкнув глаз. Лезли, лезли, крутились думы, пережевывал одно и то же, страшась утра, страшась расспросов.
Но утром никто ни о чем не спрашивал. Все трудились над дипломами, как будто ничего не случилось. Только комендант, пожилая, сердечная женщина, мыла посуду и вздыхала украдкой.
Валя боялась встретить Андрея и, все-таки, где-то через месяц, неожиданно столкнулась с ним на улице. Метнулась к воротам какого-то дома, но они оказались закрытыми. Она прижалась к ним спиной, с ужасом глядя на Андрея.
Стыдно? спросил он искаженными от душевной боли губами.
Стыдно, призналась Валя и опустила голову.
Разве такими вещами шутят? грустно сказал он. Постоял, посмотрел на нее печально, повернулся и, как-то смявшись весь, медленно ушел.
Валя чувствовала себя виноватой. Искренне жалела его.
Сейчас она ужаснулась этой истории. «Глупая девчонка, бить тебя некому, выругала себя. Сколько мне тогда было? Восемнадцать лет? Не маленькая, а ума еще не накопила», подумала она, стыдясь своего поступка.
Измученная брела с ребенком по пыльным улицам. Наконец, нашла хозяйку, которая держала корову. Договорились: Валя каждый месяц будет отдавать ей свою хлебную карточку, взамен получать ежедневно пол-литра молока для ребенка. В этот же вечер детскую хлебную карточку обменяла на килограмм манки и два килограмма овсянки. Главная забота накормить сына была решена. Зато Валя осталась без хлеба.
Сергей почти не бывал дома: жил, спал и питался на заводе. Там сдавал свои карточки и по ним получал трехразовое питание в столовой. Один раз в неделю приходил домой помыться, сменить белье и отоспаться. Главное отоспаться, так как работали по семнадцать часов в сутки с трехчасовым перерывом на питание. На сон приходилось четыре часа. В цехе стояли койки, на которых спали по очереди.
«Хорошо, что Сергей весной посадил картошку. Надо завтра сходить за ней. Есть что-то надо, думала Валя, возвращаясь домой, прижимая пакеты с крупой к груди, боясь просыпать. Далеко только картофельное поле, под Черемушками. Это двадцать пять километров от города. Надо взять веревки, мешок, привязать его как рюкзак за спину. Сварить сыну картошки на день, взять водички!»
Пока варилась каша для Мишутки, прибирая книги на тумбочке, нашла несколько нераспечатанных своих писем. Обидно вспухли губы. «Даже и не читал!» подумала она. Под письмами лежала открытка отца.
«Сергей Федорович, читала она. Шлю вам свой сердечный привет, желаю всего самого наилучшего, не знаю, почему вы не пишете писем, в чем дело? Ничего не пойму. Сегодня поехал бить немцев-гитлеровцев. Передай привет Вале. Дуся выехала днем раньше туда же. Привет вашим родителям. Мария обеспечена. Еще раз привет. Обнимаю, уважающий вас Ильин. 30 июня 1941 года».
«Значит, отец и мачеха на фронте, Валя заплакала: жаль отца, страшно за него. Перед ней встало его уставшее лицо, с запавшими глубокими глазами, маленькими темными усиками. И отдохнуть не успел: всё некогда было. Мечтал иметь свою библиотеку, уже шкаф купил. Как радовался первым томам Льва Толстого». Так и остались три книжки в пустом шкафу. «Почему ты так думаешь? Может быть, еще сбудется его мечта? Чего хоронишь его?» возмутилась она своим мыслям. Но какое-то другое, более верное чувство говорило, что отца она больше не увидит. Это и вызвало ее безысходные рыдания. Мишутка смотрел на нее испуганными глазами и вдруг заревел, словно понял горе матери. Валя взяла сына на руки и успокаивала: «Ничего, не реви, маленький. Видишь, всё уже, всё, мама не плачет», а слезы неудержимым потоком лились по щекам.