На следующий день в мою честь устроили обед в отдельном зале музея Прадо, и, хотя мы явились туда пораньше, чтобы погрузиться в Тицианов, в какой-то миг я потерял след Мориса, на прием мне пришлось добираться одному, и там я оказался рядом с американским писателем Дэшем Харди, с кем у нас был один испанский издатель. Поскольку он весь семестр проводил в городе, так как преподавал в университете, его пригласили на это сборище, но я, тревожась из-за исчезновения Мориса, на беседе с Харди сосредоточивался трудно. Помню, однако, что он поздравил меня с моим недавним успехом, сообщив при этом, что книгу мою не читал, поскольку он не читает неамериканских писателей, но наш общий с ним редактор заверил его, что это работа достойная.
Не обижайтесь, пожалуйста, протянул он, суя короткие толстые пальцы в рот, извлекая оттуда кусочек канапе, застрявшего у него между зубов, и миг осматривая его с тщанием судебно-медицинского эксперта, после чего смахнул с пальцев на ковер. Женщин я тоже не читаю и во всяком интервью так и говорю, потому что это всегда мне дает максимум медийной засветки. Политкорректная бригада теряет коллективный рассудок, а я и глазом моргнуть не успеваю, как мое имя уже на самом видном месте во всех литературных разделах.
Вы, стало быть, полемист, заметил я.
Нет, ответил он. Я художественный сочинитель с дорогой квартирой с видом на западную часть Центрального парка. И мне нужно продавать книги, чтобы платить взносы за жилье.
Беседовали мы минут десять или больше, но я с трудом находил с ним общую почву. Припомнил его мемуары, которые читал несколько лет назад, когда он в наглядных подробностях перечислял множество гомосексуальных встреч своей юности и ранней зрелости, все эти случаи казались чуть ли не отвратительными, настолько идеально он их помнил. Он был тем типом писателя, который я считал профессиональным гомиком, у такого естество определяет как его публичную персону, так и его работу, а мне от этого всегда становилось не по себе.
И я вижу, с вами путешествует миловидный юный друг, наконец произнес Дэш, похотливо улыбаясь и подмигивая мне. Я его уже заметил, когда он рассматривал Эль Греко, и просто обязан был подойти и представиться. Слишком уж прекрасен мальчик, чтобы пройти мимо него. Он моментально меня узнал день у меня, разумеется, тут же задался и сказал, что он ваш помощник. Везучий же вы старикан.
Не успел я ответить, как обратил внимание, что в зал наконец входит Морис, увлеченно беседуя с дамой-романисткой, выигравшей Премию до меня, и пока они стояли, а она туго сжимала ему ладонь, поскольку разговаривали они со страстью и пылом, я ощутил всплеск ревности. Мне захотелось схватить его за руку и быстро уволочь из Прадо, но такое, разумеется, оскорбило бы моих хозяев.
Вон он, сказал Дэш, поворачиваясь теперь и следя за моим взглядом. Где вы его вообще подобрали? Он же хорошенький как персик, но к тому же и очень уличный, не считаете?
Нигде я его не подбирал, ответил я, стараясь сдерживать раздражение от его вульгарности. Он попросту молодой писатель, который время от времени мне помогает, не более.
Казалось, мое беспокойство ему в радость.
Вы мне напоминаете мою тетю Глорию, сказал он. Она уже, конечно, давно на том свете. Бедняжка не переносила никаких разговоров о сексе. Дочитав до середины мой первый роман, она перенесла удар и весь остаток своей жизни провела в больнице. Не знаю, из-за книги это у нее или нет, но всегда надеялся, что да. Но скажите мне, Эрих, он пассивен, этот ваш юный ассистент, или активен?
Я снова взглянул на него, искренне желая, чтобы обед уже начался, дабы поскорее закончиться, и заявил, что не понимаю, о чем он.
Ох, не будьте же таким лицемером, произнес он. Вы прекрасно понимаете, о чем я. Как бишь его зовут?
Морис, сказал я, а он откинул голову и захохотал:
Ну разумеется! Вы б не сумели этого придумать! Какая жалость, что вас зовут не Клайв. Взимает с вас поденно? Или он из тех покладистых мальчиков, которые счастливы отдавать вам все, что у них есть, лишь бы вы открывали перед ними достаточно дверей? Вы определенно привели его в нужное место, это уж наверняка, добавил он, оглядывая зал, что уже заполнился писателями, редакторами и законодателями литературных мод. Воображаю, сегодня вечером он будет вам очень благодарен.
Глубже заблуждаться вам бы не удалось, сказал ему я. Бога ради, он же просто мальчик. Мы всего-навсего друзья.
Не смешите меня, сказал он. Вы как минимум на сорок лет старше. Ну какие тут друзья. Если он не дает вам того, чего вы хотите, вам следует вышвырнуть его туда же, где вы его нашли, и отыскать себе того, кто будет давать. На курсах творческого письма полно услужливых мальчиков, в таких вот делах не щепетильных. Верьте на слово, кому же знать, как не мне.
Мгновение спустя объявили обед, и, к моему дальнейшему раздражению, оказалось, что сижу я вдали от Мориса: меня засунули между директором по маркетингу моего издательства и редактором литературного журнала. Его же, напротив, посадили рядом с пригожим молодым испанским писателем, который за три года издал три романа, самый недавний снискал крупный международный успех. Почти весь обед они провели за беседой, время от времени хохоча до упаду, но Морис ни разу даже не взглянул в мою сторону. А когда вытащил из сумки свой неизменный блокнот и принялся записывать в нем что-то, сказанное его собеседником, я изо всех сил постарался не схватить солонку и не швырнуть в него.
Позже тем же вечером, как у нас вошло в привычку, мы час провели в баре гостиницы, где я попытался не позволить своему скверному настроению омрачить наше с ним общение, хотя, возможно, было очевидно, что меня что-то раздражает, поскольку он спросил, что не так.
Почему что-то должно быть не так? ответил я. Совершенно приятный день.
Вы, кажется, просто-напросто немного не в духе.
Это усталость, не более того. Но вы же сами получили удовольствие, правда? Кажется, за обедом вам все очень понравилось.
Я в восторге, увлеченно отозвался он. Все эти писатели! Я и себя таким же почувствовал.
Так и есть, упорствовал я, хотя уже какое-то время он не давал мне читать ничего нового.
Нет, сказал он. Пока не допишу роман. Вообще-то пока не издам роман.
Ну, для того чтобы роман дописать, его нужно начать, сказал я.
О, но я уже! сказал он мне. Я не упоминал? Наконец мне пришла в голову мысль. Сюжет. И я просто сел и начал писать.
Понимаю, произнес я. И вы намерены мне сказать, о чем он будет?
Пока нет, ответил он, качая головой. Штука в том, что я насчет такого суеверен. Вы не станете возражать, если я пока просто позанимаюсь им, а рассказывать подробно не стану?
Я вовсе не возражаю, сказал я, хотя на самом деле возражал очень сильно. Поступайте так, чтоб это приносило вам счастье. А ваш сосед по обеду, этот испанский романист, он вам посоветовал что-нибудь?
Мы вообще-то не о книгах говорили, ответил он.
А о чем же вы тогда разговаривали?
О его жене, главным образом. И его любовницах. У него их несколько.
Мне удивительно, что вы смогли такое выдержать.
Он мне дал свою карточку и сказал, чтобы я, если когда сюда вернусь, его отыскал.
Вы уж точно знаете, как нас коллекционировать, не правда ли? спросил я. Писателей, в смысле. Вас никогда не тянет к кому-нибудь менее состоявшемуся? К другу-сверстнику, быть может? Хотя, предполагаю, немудро вам будет отвлекаться от работы.
Счастливее всего я сам по себе, произнес он. А если бы мне хотелось общества Он осекся и показал куда-то в вестибюль за моим плечом. О! произнес он. Смотрите, кто вошел только что.
Я повернулся и увидел, что в вестибюле, озираясь, стоит Дэш Харди явно ищет кого-то, кто его бы узнал и выказал требуемое обожание. Должно быть, он поселился в одной с нами гостинице, и сердце у меня ушло в пятки: наверняка он тоже нас заметит и испортит нам вечер, навязавшись за наш столик, затем станет бесстыже флиртовать с Морисом, меж тем изрекая оскорбительные двусмысленности, похоже, особенно призванные смущать меня. И впрямь я был уверен, что он нас заметил: он улыбнулся в нашу сторону, приподнял руку вроде бы помахать, но затем, как ни странно, отвернулся и двинулся к лифтам. Я перевел дух.