*
Однажды Вавила Степанович окучивал колхозный картофель тяпкой, а один из сыновей прибежал и вертится рядом:
Пап, а Камчатка это самое красивое место на земле?
Да, Ванятка, да.
Пап, а я точно самый баский в семье?
Ну да.
/Баский, то есть красивый./
Пап, а почему Американский хлебушко такой пышный, вкусный, а мамкин липкий и кислый.
А потому что у неё лисичкин хлеб.
Как это?
Мамкин хлеб волшебный, лесной, с травками. Лисичка его печёт и мамке даёт. А тот, что с корабля, так то обычный хлеб. Ну хлеб и хлеб. Пучит от него, да и только.
Неужто?
Вот те и неужто.
Пап, а это правда, что на большой земле идёт война с фрицами?
Правда, сынок.
А кто такие фрицы?
Не знаю, но думаю, что это чёрные-пречёрные птицы, кружащие над нашей страной.
А наш Колька на фронт собрался.
Да? Беги-ка, Ванечка, до Коляна и скажи, что батя ему ножичек боевой подарит. В дорожку, так сказать.
Покатился Ивашка с горки до хаты, а Вавила поплёлся гибкий прутик искать:
Эх, жалко тощу пацанячью жопу пороть, но надо!
*
После войны семья Зубковых переехала на остров Сахалин в посёлок Мгачи. Младший сын Иван окончил школу и пошёл в Александровск-Сахалинский техникум. И хорошо так пошёл: три года пешком по берегу моря 31 км туда и обратно. А чё? Все так путешествовали. Не напасёшься на этих каторжан автобусов, ишь размечтались!
А потом Иван Вавилович устроился электриком на шахте. И заприметил он себе на шахтовых танцульках невесту младую Валентину Николаевну Горыню. Ну и поженились они. Так всю жизнь вместе и прожили. А хорошо или плохо пусть сами разбираются.
Детство Инны Ивановны
К 1970 году на о. Сахалин проживало 615700 человек, в Александровск-Сахалинской области 35000, а в п. Мгачи 6000.
Пуп земли
В 1970 году мать надумала меня рожать. Нет, обо мне она совсем не думала, она думала о своих институтских экзаменах. И сильно так думала распереживалась, разнервничалась! Я разнервничалась тоже и решила выскочить из этого ада наружу. Так во Мгачинском роддоме 14 ноября, ближе к полуночи появилась семимесячная девочка весом 1700 грамм.
Валя, а что это что за синий комочек?
Это, Ванечка, твоя дочка!
А это у нас одних комок такой страшный чёрно-синий или они все такие?
Не знаю, Ванюша, но это не комок, а пуп земли! Ну как ты не видишь?
А давай-ка этот пуп оставим тут ещё на год-другой, на доращивание, так сказать. Вот станет пупочком, тогда и заберём.
Вань, там буран что ли за окном?
Буран, Валя, буран. Метель непролазная!
Тогда точно надо ехать домой. Заметёт роддом, никто его не откопает. Умрём мы тут с пупочком твоим Неси живо пальто, чего рот раззявил!
*
Пуп земли рос довольно быстро, к первому году уже догнал своих сверстников. Ну да, а вы пожрите икру ложками с пелёнок, посмотрю я тогда и на вас! Одно было плохо орал этот комочек с утра и до ночи. До пяти лет орал.
Ну что ей спокойно то не живётся? всплёскивала руками мама.
А я откуда знаю, может, её всё время пучит! отвечал отец. На, доча, съешь рыбку.
Пупочек выплёвывал рыбу и снова орал. После долгих совещаний (пять лет орать, это всё-таки срок), решено было отвезти меня к бабке Дусе поселковой ведьме. Та долго приглядывалась, принюхивалась, наконец спросила:
Как кличут этого выродка?
Пуп земли! ответили родители хором.
А нормальное имя дать ребёнку не догадались?
Да вроде и это нормальное, развели руками родители.
Но баба Дуся была непреклонна! Пришлось выбирать пупочку другое имя.
Вань, надо девочку назвать модно.
Ты уже назвала модно, хватит!
Нет, Вань, тенденция это важно. Со мной в роддоме ещё три женщины дочек ждали, так все обещались назвать их Инночками. Модно же! Инна это что-то космическое Иннапланетянка. Или японское, как Инь и Ян. Вань, у нас Япония рядом, надо соответствовать, вдруг они остров у нас навсегда отберут. Нас с тобой в печь, конечно. Но хоть ребёнок выживет за свою сойдёт. Вон она какая смуглая и глазки у неё узкие-узкие.
Отец в ответ долго орал про наше могучее, вооружённое до зубов государство, но всё-таки переименовал своего пупочка в непонятную ему Инну.
И Инна заткнулась, окунувшись в долгие раздумия о космосе, дзен-буддизме, да долго косилась на раскосые глаза своего оца и его огненно-рыжую шевелюру.
Непонятный мир, непонятный! вздыхала она и шлёпала спать.
Спи, пупочек, тебе его никогда не понять!
Русская печка
Вы когда-нибудь лежали на русской печи? А я да. У нас дома стояла русская печь, мать её регулярно белила, но один бок у печурки оббит алюминием и выкрашен в чёрный цвет. Долгими зимами я всё детство просидела на корточках спиной к этому боку с книжкой в руках. Поэтому все мои свитера были прожжены. Наша печь-кормилица не имела лежанки, а у соседей старших Зубковых (деда Вавилы и бабки Прасковьи) лежанка была. Мы, внуки, на ней валялись, играли, копошились. Я частенько спала там в младенчестве. Моя мамка, бывало, припрётся по хрустящему снежку к родителям мужа с лялькой на руках и говорит бабушке Паше:
Мам, можно малая у тебя сегодня поспит? Двенадцать градусов в хате, ну совсем житья нет! А на вашей печи она так сладко супонит.
Ничего не знаю, у нас тоже не больше десяти градусов, а печка занята, там котяра дрыхнет.
Так сгони кота.
Ты шо, хочешь, шоб мой кот околел?
Значит тебе плевать: будет жить твоя родная внучка или умрёт от холода?
Таки и родная? бабка открывает конверт, долго с сомнением вглядывается в крохотное личико и не найдя на нём своего огромного носа картошкой, разворачивает мою мать в обратную сторону.
Но моя мамка к таким концертам привыкла! Она отпихивает свекровь, укладывает меня рядом с котом и уходит. А отец потом дивится:
И как у тебя получается раскрутить старушку с дитём посидеть?
Никак, кот Васька за нашей Иннкой присмотрит.
Да ну?
Не сомневайся! И сказку на ночь расскажет Идём, Ванюша, спать.
Как отец меня в сугробе утопил
Зимняя дорога, вот мой дом родной,
даже у порога снег стоит стеной.
Чистит батя тропку, мать печёт пирог,
а дочуля топает прямо за порог.
Ты куда раздетая?
Выйду погулять.
Дочек неодетых отец отправит вспять!
Ведут меня одеться в шубу и вперёд:
Тятенька, приветик! снег мы тянем в рот.
Что мне с ней тут делать, сугробища стеной?
Мне и дела нету! мать спешит домой.
Маленькую Инночку садят на сугроб:
Будь хорошей девочкой, а я пророю ход!
Сидеть в сугробах, знаете, не очень то легко,
вокруг всё расплывается, я иду на дно:
молча иду, мне нравится,
вокруг всё расплывается.
Оглянулся отец:
Нет здесь дони, где юнец?
Вот и откапывай дочь руками,
а потом рассказывай маме
какой ты всё-таки дурак.
Она скажет: Родом так!
И всю родню друг другу припомнят,
пока дочка стол не уронит,
большой такой стол, журнальный,
чуть было не поминальный
по кошке нашей Марыське.
А за окном близко, близко
зима неспешно гуляла
и звала, звала, и звала.
Пойдем погуляем, мама!
Нет, дочь, раз ты Иванна,
то тебе и гулять с отцом.
Вань, одевай её!
Бани
На выезде из посёлка стоит общественная баня, в которой были женские и мужские дни. Холл: касса, ларёк с очень вкусными советскими соками, вход в парикмахерскую, вход в раздевалку. В раздевалке деревянные кабинки без ключей, крашеные лавки и досчатые решётки под ногами. Все раздеваются догола и прут в помывочную, там же находится и парилка. И никаких тебе простыней. Ещё чего! Помывочная ужасна: облупленный кафель, жестяные тазы, дребезжащие краны. Мрачно, как в тюрьме. В парной повеселее: там всё деревянное, и тётеньки хлещут друг друга вениками. Особенно красивы мгачинки к осени: загорелые как негритянки, и белые в местах, где был купальник. Смешно! Тётенькам нисколько не зазорно брать с собой мальчиков лет до шести. Мыться принято раз в неделю. Иногда я и мамка бегали ополоснуться через дорогу на электростанцию. Там помывочная выглядела ещё хуже. А шахтёры принимали душ в шахтовом комбинате.