Мимо! прошептал он, отнимая от глаза прицел.
Как же так? Ведь перед нами минное поле! Говорю же, надо бить по грунту. Эй, где гранатомёт?
Он выскочил из траншеи и побежал в ту сторону, где возле бригадной БМП копошились наводчики противотанковых установок. Один из нихтуповатый и нерасторопный малый из числа новобранцевготовил к залпу «Джавелин». Шурали разметал расчет дарами приклада. Его винтовка с богатым обвесом не успела коснуться земли, подхваченная русским.
Не нравятся мне системы «выстрелил и забыл». А винтовка у тебя хорошая. Эй дабл ю. А оптика! Наверное, сквозь землю видишь, э? русский бормотал, пока Шурали пристраивал на плечо прицельно-пусковую систему. Где-то под гусеничной тягой БМП всё ещё барахтались в пыли двое новобранцев Затычкиштатный расчет «Джавелин».
Готовься к залпу! рычал Затычка.
Огонь! Огонь! вопили вокруг.
Ещё погоди немного! шептал над самым его ухом русский. Шурали оглянулся. Ловкач смотрел в прицел его AW. Теперь пора! Давай!
Секундная заминка. Цель найдена. Шурали привел в действие пусковой механизм. Хлопок оглушил. Отдача ударила в плечо. Вонь выхлопа заполнила легкие. Перед его глазами возник волчий оскал русского.
Нет, не люблю я системы «выстрелил и забыл». Но мы с тобой не промахнулись, Шурали!
Ах, как он был прав! Пара медленных секунди за плечами его вознеслась разрастаясь дымная гора. Протуберанцы адского пламени пронзали её вдоль и поперек. За восторженным воем товарищей Шурали не расслышал звука разрыва.
Аллах акбар! вопили на все лады бойцы бригады Затычки.
Аллах акбар! рычал грозный командир.
Аллах акбар! повторяли потрескавшиеся губы русского.
Аллах акбар! воскликнул Шурали, сбрасывая с закосневшего плеча прицельно-пусковое устройство ПТРК.
* * *
Они забрались на броню. Русский достал из кармана куртки недогрызенный початок вареной кукурузы и протянул его Шурали.
Бери! Пучит меня от местной еды. Хочется настоящего парного мяса. Но не баранины. Она слишком жирная. Ещё хочу вареной картохи. Да, я стал воином Аллаха, но брюхо по-прежнему остается русским, он говорил в обычной своей манере, посыпая тесто речи приправами из смеси русских и арабских бранных слов.
Кто ты? спросил Шурали на языке дари. Твоё имя Ибрагим Абдула. Я слышалтак называл тебя Затычка.
Алёша, ответил русский. Можешь называть меня и так, пушту. Пусть это будет моим погонялом в этой банде. И ещё мне не понятно. Ты опытный человекдавно воюешь, вот и ответь. Как же так? Мы заходим в Алеппо с севера и должны увидеть трехцветные флаги с двумя зелёными звездами. А что мы видим? Смертника на хамвее? На придурков Башара Асада это не похоже. Они трусливы как шакалы.
Скорее всегоэто бригада Лива-Алькудс. Палестинцы, улыбнулся Шурали. Шакалы Асада берегут свои жизни. А ты знаешь язык пуштунов! Я рад!
Послушай, браток. Я сидел в тюрьме, проговорил Алёша. Недолго. Обвинили напрасно. А потом моими наставниками стали салафиты.
Ты говоришь на языке дари довольно свободно, а на арабском ещё лучше, заметил Шурали. Я отлично понимаю тебя. Но, если позволишь, я не стану называть тебя твоим новым именем, Ибрагим Абдула. Я стану называть тебя так же, как называла тебя твоя матушка. Ты не против?
Молодая борода русского заметно дрогнула.
Хорошо. Алёшаэто моё имя из прошлой жизни.
Так звала тебя мать?
Я не помню матери. Сирота.
Как же так? А дядья и тетки? А братья и сестры? Кто воспитывал тебя?
Послушай, солдат! Я не понимаю твоих вопросов. Я просто щепка, рвань, осколок. Таких как я у нас называют Иванами, родства не помнящими. Я предатель, но может быть Аллах простит мне моё предательство, если я пролью кровь во славу его? он снова принялся путать слова родного языка с арабскими. Шум двигателя и лязг гусениц пожирали слова, оставляя для ушей Шурали лишь обрывки фраз.
Шурали вслушивался в звучание незнакомых слов. Он чувствовал горечь, но понял дословно лишь слово: «иван». Чужая речь казалась ему слишком грубой. Угловатые слова песьим лаем вырывались изо рта его нового товарища. Никакой поэтики, только боль. Слишком много боли. Шурали осторожно положил ладонь на плечо русского.
Вот видишь! Мой дед говорил о гяурах так: они стали забывать почитание старших. Не уважают даже своих матерей и отцов. Мужчины перестали заботиться о женщинах, дали им слишком много воли. И потому их мир рухнет. Так говорил мой дед.
Беседу их прервал грозный оклик Затычки. Их БМП вкатился на окраинную улицу пригорода Халеба. Степь кончилась. Теперь их со всех сторон обступали угрюмые руины. Хруст каменного крошева под гусеницами, горький запах пороховой гари пополам со сладким душком мертвечинывот основные приметы нынешних сирийских городов и Халеб в этом смысле не хуже и не лучше, чем любой другой.
Часть 1Моя мама, не печалься, моя мама, не грусти
* * *
Надень драгоценность на шею мальчику, назидательно сказал отец.
Мать не любила противоречить мужу и быстро повиновалась. Сестры сидели кружком и смотрели, как мать надевает Ияри на шею цепь. Ияри напрягся. Он ждал, что звенья цепи обожгут его кожу холодом, или шершавая проволока, из которой они изготовлены, укусит нежную кожу у него под волосами. Но ничего подобного не произошло. Цепь оказалась гладкой, как шелк, а амулетневесомым и странно теплым. Ияри взял его в руку. Размером как раз с ладонь восьмилетнего ребенка, он весь был испещрен черточками, кружками и треугольниками. Золотое тиснение окружало фигуру сидящего на троне бородатого мужчины в высокой короне. На коленях мужчины в смиренной позе восседало животное, слишком мелкое, чтобы называться львом. и слишком горделивое, чтобы быть простым котом.
Это Гильгамешпервый из царей нашего народа, пояснил отец.
И его лев? Ияри с немалым трудом оторвал взгляд от медальона и посмотрел на отца.
Не столь важны слова родителя, сколько его взгляд. Порой и мимолетной улыбки отца было достаточно для Ияри, чтобы Ияри мог уловить глубинную суть происходящего. А мать часто говаривала, будто вопреки всем законам и установлениям Аллаха, отец, а не она, вскормил и взлелеял Ияри с самого его появления из материнского чрева. И не мудрено! Единственный сын после трех дочерей. Сестры Ияривсе три погодкисидели вокруг стола на низеньких стульях. Перед каждой стояла инкрустированная серебром чашечка с ароматным напитком. Такой чай отец привозил из командировок в Индию. Когда их семья убегала из Аль-Фарафра в Цитадель, мать захватила с собой именно этот сервизшесть чашек и большой, инкрустированный серебром чайник.
Он не предназначен для посторонних глаз, проговорила мать, пряча медальон за вырез рубашки Ияри. Никому не показывай его. Ты видел символы? Да.
Это мощное заклинание, мать округлила глаза и выпятила губы.
Она всегда так делала, когда рассказывала сыну страшную сказку перед сном, и Ияри понялзаклинание не настоящее, а медальонпросто очень дорогое украшение. Оно сделано из золота в не такие уж давние времена. А теперь, хоть оно и является музейным экспонатом, отец забрал его себе. Ведь музея больше нет. Мать всегда плакала, вспоминая об утраченных древностяхстатуях, керамике, барельефах. Варде удалось сберечь медальон только потому, что он был достаточно мал.
Не волнуйся, мальчик, проговорил отец. Металл цепи отлично отполирован. Этот амулет изготовили наши предкивыдающиеся мастера.
Кем они были? Ияри задал вопрос, несмотря на то, что ответ был известен ему.
Наши предкиювелиры и колдуны. Они испокон веков жили в квартале Аль-Фарафра. Ты носишь имя одного из них. А потому именно тебе по праву принадлежит медальон Гильгамеша. Возьми его в ладонь
Отец осторожно сжал его ладонь своею и приложил к куску желтого металла.
Чувствуешь? Он теплый?
Да!
Он согреет тебя, если станешь замерзать. Он предупредит об опасности. Он отведет глаза врагу и поможет против дурного глаза.
А как же ты, папа? Теперь ты останешься без его защиты?