Перелесову не понравился этот пример. Он упрощал антропологическую социологию, превращал новомодную науку в диалектическую марксистскую спираль. Что с того, что христиане смотрели с презрительным превосходством на Рим и, возможно, сходя от ужаса с ума, хохотали на аренах? На них самих сейчас точно так же смотрят заселяющие Европу мусульмане. Принятие христианства не спасло Рим. И современную Европу не спасет принятие ислама. Рима не стало. И Европы тоже не станет.
Перелесов, как многие русские люди, любил это обустроенное и пока еще ухоженное место культурно-бытового отдохновения и священных (по Достоевскому) камней тревожной отеческо-сыновьей любовью. Переселившиеся в Европу соотечественники надеялись, что она, как загулявшая мать или запутавшаяся в соцсетях дочь, наконец возьмется за умстряхнет с себя, как вшей, змеино-яйцевых педерастических профессоров, забудет про толерантность и мультикультурализм, выпроводит беженцев, разрешит шведам и прочим своим мужикам мочиться стоя, зажжет огни на рождественских елках, восславит Христа. В общем, подновит священные камни, вновь станет землей обетованной для людей с понятием и деньгами. Перелесов с ними не спорил, потому что знал, что это невозможно. Точка невозврата пройдена.
Половина слушателей в его группе определенно не являлись, во всяком случае по своему внешнему виду, европейцами, поэтому Перелесов решил воздержаться от дискуссии. Тем более что и некоторые европейского происхождения слушатели были одеты подчеркнуто не по-европейски. Парень из Дании (избранный мэр города Оденсе) приходил на лекции в галабейе и белых подштанниках, из-под которых торчали голые ноги в кроссовках, а симпатичная веснушчатая англичанка (президент студенческого союза Соединенного Королевства) в хиджабе и черном длинном, до пят, платье.
Череп в змеином костюме оказался опытным физиономистом. Он сканировал скользнувшее по лицу Перелесова сомнение и поинтересовался, сможет ли тот назвать хоть одно исключение из этого правила.
«Легко, ответил Перелесов, узники Освенцима или любого другого концлагеря совершенно не ощущали презрительного превосходства над эсэсовцами даже в самые последние дни войны, когда ее исход был всем ясен».
«Понятно, перебил змеиный череп. Вы, кажется, из России?»
«Из России», с достоинством (министерство заплатило немалые деньги за его приобщение к антропологической социологии) подтвердил Перелесов.
«Не сомневаюсь, вы добьетесь больших успехов в своей замечательной стране при таком понимании антропологической социологии».
«Почему вы так думаете?»вежливо уточнил Перелесов.
«Видите ли, охотно объяснил змеиный костюм, узники нацистских лагерейлюди разных национальностей, но в основном европейцы, были насильственно приведены в подобное эмоциональное состояние чудовищными, казавшимися совершенно невозможными в просвещенной Европе действиями палачей. Это было насилие над их природой. После дыма из печей Освенцима стало неприлично сочинять стихи о розах. Не случайно многие из выживших узников впоследствии покончили жизнь самоубийством. Некоторые из них, кстати, признавались в предсмертных записках, что уходят из жизни, потому что не могут простить себе участия в зверской расправе над своими мучителями. Были случаи, когда заключенным удавалось их захватить и свершить самосуд. Дело в том, продолжил он, не сводя с Перелесова гипнотического взгляда, что среднестатистический представитель западной цивилизации не способен сколько-нибудь долго мириться с любым насилием, как в отношении себя, так и с собственным прямым или опосредованным участием в насилии, пусть даже над заслуживающими смерти преступниками. Исключением до окончания Второй мировой войны были немцы, но сейчас они приведены к общему знаменателю. Германиялидер Евросоюза по приему и адаптации беженцев. Русский же человек, внешне походя на европейца, внутренне является его стопроцентным негативом. Он не просто терпит, но любит палачей, а себя не мыслит иначе, как жертвой, готовой со страстью и вдохновением подчиняться палачу, подбадривать и поощрять его в изобретении новых мучений. При этом он сам не возражает, если подворачивается случай, мгновенно переквалифицироваться из жертвы в угнетателя, вора и палача. Русское «глубинное государство» неуязвимо для прогресса и просвещения, изначально не реформируемо на демократический лад. В нем исторически сформировался уникальный антропологический тип социальной личностипалач и жертва в одном лице, двуликий Янус, реагирующий на любые внешние воздействия и изменения сменой масок, но не сущности. Ему не важно, какое нынче тысячелетие на дворе, как вопрошал ваш великий поэт Пастернак, не важно, какой общественно-политический строй и кто у власти в его стране. Его психотип остается неизменным. Терпеть, пока его давят, в надежде, что придет час, когда он сам начнет давить».
«Но как тогда объяснить перевернувшую мир большевистскую революцию семнадцатого года?»спросил Перелесов, уважительно глядя на преподавателя чистым взглядом честного идиота. Он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Знал бы уважаемый профессор, насколько повышающий квалификацию управленец из презираемой им России сведущ в обсуждаемых вопросах!
«Хорошо, что вы вспомнили, обрадовался змеиный череп, я тоже много думал об этом. Русский народ посчитал недостаточной меру угнетения себя царской властью, ему захотелось особенных, извращенных страданий. Цари уже выдохлись, не могли это обеспечить. Поэтому их сменили Ленин и Сталин. Известен хоть один случай народной расправы над сталинскими извергами? Вы возразите: это прошлое. Хорошо. Дворец какого, ограбившего русский народ олигарха или чиновника был сожжен и разграблен в наше время?»
Перелесов из-за опасения прослыть неполиткорректным, антитолерантным хамом и исламофобом (отчет о его пребывании в школе наверняка ляжет на стол руководителю аппарата правительства) не стал возражать змеиному черепу, вспоминать победу СССР в Великой Отечественной войне, Гагарина, лучшую в мире систему школьного образования, могучую фундаментальную науку. Тем более что двумя часами ранее на семинаре по истории ученая (в леопардовом тюрбане) дама неопределенного социально-антропологического обличья из шведского исследовательского центра объяснила, что главным положительным итогом победы антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне явилось резкое сокращение населения и падение рождаемости в Европе. Демографически иссушенная Европа была вынуждена открыть двери новым людям из своих прежних колоний и других стран. Обогатив (оросив?) и частично видоизменив свой генофонд, Европа вступила в эру мультикультурной всечеловеческой идентичности. Колыбель христианской цивилизации превращается, и этот процесс необратим, заявила дама, в нацию без национальных признаков и свойств. Так воплощаются в жизнь гуманистические идеалы лучших мыслителей всех времен и народов.
Ну и пусть, недовольно глядя на секретаршу, как если бы та разделяла взгляды тюрбанной дамы, подумал Перелесов, зато русский народ, в отличие от европейцев, взялся за ум, нащупал золотую середину, обрел желанное равновесие между Николаем Вторым и Сталиным, Иваном Грозным и Горбачевым. Между давить и терпеть. Рваться в космос и тихо жить на земле. Русский народ в кои-то веки самостоятельно выбрал себе национальную идеюпотребление и стабильность.
Народное потребление, впрочем (об этом говорили на заседаниях правительства эксперты), в данный исторический момент представлялось категорией неустойчивой, балансирующей, сползающей в недопотребление. Так определяли эксперты новое качество социального бытия народа. Зато политическая стабильность, по их мнению, многозвенной цепью сковала страну от Калининграда до Курильских островов.
Стабильность в России, Перелесов с трепетом вспомнил слова Самого на одном доверительномбез галстуков и стенографистоксовещании, это когда все воруют и все боятся. Каждомусвоя мера страха. Задача любой русской властирегулировать весы, где на одной чаше воровство, а на другойстрах. Все попытки взвесить Россию и русский народ на иных весахсамодержавия, православия, анархии, пролетарского интернационализма, военного коммунизма, сталинского, а затем развитого социализма, наконец, гласности и перестройки оборачивались бедой. «Я ворую и боюсь обвел внимательным, в лучиках морщин, взором присутствующих Сам. Выдержал паузу. В установившейся вакуумной тишине ответный взгляд Перелесова вдруг обрел рентгеновские свойства. Лицо Самого ослепило его, как солнце. Он увидел косметические силиконовые нити внутри щек Самого, придававшие его немного утомленному (сколько уже лет светит!) лицу солнечную гладкость и округлость. Следовательно, я существую!»закончил фразу, как выстрелил лучом в ночную мглу Сам. Именно так, восхитился кинжально отточенной формулировкой Перелесов. Силиконовые, или какие там, нити внутри упругих щек Самого показались ему этими самыми сковывающими страну многозвенными цепями, удерживающими ее в молчаливом терпеливом покое.