Юкино считала, что Хинако-сэнсэй идеально вписывается в этот мир.
«Мой облик отдаляет меня от людей, а вот её внешность настоящее благословение судьбы», думала она и часто жалела, что не родилась такой же. Доходило до смешного: ночами Юкино на полном серьёзе представляла, как утром просыпается и видит себя похожей на Хинако-сэнсэй.
А позже она с удивлением заметила, что даже её разрыв с миром благодаря учительнице самым естественным образом становится меньше. Всякий раз, когда из-за присутствия Юкино обстановка накалялась, Хинако-сэнсэй умело сбивала пламя. Когда все взгляды готовы были сойтись на Юкино, Хинако-сэнсэй, сознательно или по наитию, с мягким укором произносила несколько слов и отвлекала от неё внимание. Более того, тем самым она понемногу учила всех в классе, как следует обращаться с особенностями Юкино.
Все три года средней школы она мысленно просила, чтобы Хинако-сэнсэй стала её классным руководителем, но мечта так и не сбылась. Вместо этого Юкино записалась в художественный кружок, где Хинако-сэнсэй была куратором, и проведённое там время, безо всякого преувеличения, стало для неё спасением. Едва ли не впервые в жизни школа перестала приносить ей одну лишь боль. И пусть она по-прежнему выделялась, и даже скучный, бесформенный школьный сарафан, который носили все ученицы, сидел на Юкино как сшитое специально на заказ платье, кружок подарил ей радость общения с друзьями её возраста. И всё это заслуга Хинако-сэнсэй.
Она страдала от безнадёжной любви к учительнице или от какого-то очень близкого к любви чувства, вызывающего на глазах слезы, и не переставала ею восхищаться.
Когда Юкино перешла в старшие классы, её красота пришла в несколько большее соответствие миру. Кофейного цвета блейзер и пурпурный бант на шее уже не скрывали округлившуюся грудь, плиссированная юбка из клетчатой шотландки заканчивалась заметно выше худых коленок, и, конечно же, в таком наряде она выглядела вызывающе прелестной, как девушки-идолы, то и дело мелькавшие по телевизору. Но оттого, что на Юкино теперь могли примерить подобную роль, красоте наконец-то нашлось назначение. На всём пути от дома до новой школы на велосипеде, потом на поезде, затем снова на велосипеде она была известна как «та обалденная девчонка», но её красота из ненормальной превратилась во всего лишь необычную. На место встала ещё одна шестерёнка. Юкино стало ещё чуточку легче дышать.
Знаешь, Юкинон, за то время, что мы не виделись, ты почти превратилась в человека.
Так сказала её подруга по внеклассным занятиям, когда спустя два года они вновь собрались в родной средней школе. Хинако-сэнсэй переводили на другую работу, и на выходных художественный кружок устроил ей проводы, пригласив в том числе выпускников прошлых лет. В тот день с утра лил дождь, внутри старого здания даже при включённых обогревателях изо рта шёл пар, но это не мешало тридцати с лишним ученикам оживлённо болтать и потягивать приятно холодящую горло колу.
Что-о?! А раньше, скажешь, я им не была? как можно более шутливым тоном спросила Юкино.
Не-а. Скорее существом с другой планеты.
Ответ прозвучал серьёзно, но те ребята, кто ходил в кружок сейчас, приняли его за продолжение шутки и засмеялись.
Чего ржёте, это ж чистая правда, с непоколебимой уверенностью в голосе одёрнул их другой выпускник.
Не человек? Да ладно... с подозрением сказал один из мальчиков помладше, поглядывая на зардевшуюся Юкино, но неловкого ощущения, как это бывало прежде, у неё не возникло.
Сидевшая рядом с ней Хинако-сэнсэй прищурилась, как от яркого света, и сказала:
А ведь верно. Юкино-сан, у тебя такой посвежевший вид, будто ты только что из бассейна.
«Как же хорошо она всё понимает», с умилением подумала Юкино.
Между тем на улице вечерело. За усеянными каплями дождя окнами сгустился сумрак, и стёкла стали зеркалами, в которых отражался освещённый бледным светом люминесцентных ламп кабинет. Школьники, разбившись на группки, постепенно разошлись по домам, остались лишь человек пять выпускников и Хинако-сэнсэй.
«Она и правда отсюда уходит», только сейчас осознала Юкино, глядя на коробки с подарками от учеников, лежащие на столе за спиной учительницы. В день, когда состоялась выпускная церемония, Хинако-сэнсэй сказала своим подопечными из художественного кружка: «Если что случится приходите в любое время, не стесняйтесь». Юкино до сих пор берегла в сердце эти слова, считая их особым, обращённым лично к ней посланием. На самом деле, уже став старшеклассницей, она много раз придумывала повод заглянуть в свою прежнюю школу.
«Меня переводят не так далеко отсюда, так что мы всё равно сможем видеться», сказала Хинако-сэнсэй, но Юкино знала, что перемены неизбежны. Она украдкой посмотрела на учительницу, смеющуюся вместе с учениками. Может, дело было в освещении, но выглядела она бледной и уставшей. Тревожный знак.
«Это сейчас я поумерила пыл, а в средней школе просто хвостом за ней ходила», вспомнила Юкино. И на большой перемене, и после уроков, и после занятий в кружке на выходных. Выискивала её, как птенец маму-наседку. Если бы она позволила, то и до дому бы провожала.
«Как же я понимаю тех парней из старшей школы, которые втайне таскались за мной. До боли знакомое чувство», думала Юкино, глядя, как тяжелеют и сползают по стеклу дождевые капли. Это поистине невыносимо, когда твои чувства к кому-то усиливаются день ото дня без надежды на взаимность.
Есть такое стихотворение, называется «Слова дождя». Юкино очнулась от своих размышлений и увидела, как учительница нежно ей улыбнулась. Затем Хинако-сэнсэй медленно обвела взглядом своих учеников. Одно из моих любимых. Всегда его вспоминаю, когда идёт дождь. Вот послушайте, сказала она, опустила глаза и продекламировала наизусть:
Я ощущаю лёгкую прохладу,
Ведь нагоняет моросящий дождь повсюду
Меня, бредущего наедине с собою.
Со лба и рук сходить не хочет влага,
Я замечаю, что вокруг давно стемнело.
Приют нашёлся, где бы мне остановиться,
Теперь смогу дождаться я рассвета.
Слова одно за другим соскальзывали с полных губ учительницы. Юкино заслушалась и даже не заметила, что сидит, глупо разинув рот. Стихотворение продолжалось, и при строчке «Дождь всё идёт бесшумными шагами» перед глазами у неё возник незнакомый город, поливаемый нескончаемым мелким дождём. Но обожаемый ею голос Хинако-сэнсэй почему-то звучал предвестником грядущих неспокойных времён, доводя Юкино до дрожи.
Не знал я, да и спрашивать не стал бы,
Как этот день прошёл и что случилось,
О тишине, о зное в час полудня,
Но дождь о том бормочет еле слышно,
На тысячи ладов меняя голос.
Пока в ушах звучат его рассказы,
Наступит миг, усну я, как обычно.
Раздаётся писк будильника.
Она вслепую нашаривает мобильный телефон и выключает сигнал. Не веря, что уже утро, приоткрывает глаза, и голову пронзает боль. Такое ощущение, будто кровеносные сосуды до сих пор заполнены выпитым прошлым вечером алкоголем. И всё же пора просыпаться. Она выбирается из постели, встаёт, но от боли в животе и головокружения чуть не падает.
«Нужно подкрепиться», думает она, подбирает с пола плитку шоколада, садится на кровать, попутно срывая фольгу, и жадно откусывает два куска. На часах 6:04. Только сейчас Юкино замечает, что на улице дождь.
Но дождь о том бормочет еле слышно... Не знал я, да и спрашивать не стал бы, как этот день прошёл...
«Да уж, думает Юкино. И так каждый день. Один за другим».
Она выходит из квартиры и спускается вниз на громыхающем старом лифте. На третьем этаже в кабину входит мужчина средних лет, одетый в деловой костюм, произносит: «Доброе утро!», но, судя по напряжению в голосе, оно вовсе не такое. Юкино кое-как выдавливает улыбку и отвечает на приветствие. Доброе так доброе. Мужчина беззастенчиво пялится на её отражение в окошке, и она, даже отвернувшись, отчётливо чувствует на себе его взгляд. Ерунда, ему не к чему придраться. На ней тёмно-коричневый облегающий жакет поверх карминовой блузки с оборками на груди, чёрные брюки клёш и туфли-лодочки на пятисантиметровом каблуке. Аккуратная стрижка каре, чёрные волосы, необходимый минимум тонального крема и тщательно нанесённая неяркая помада на губах. Кому и должно быть стыдно, так это ему за поношенный костюм, остатки щетины на подбородке и всклокоченные после сна волосы. А у неё и ногти отполированы, и ноги под чулками побриты. Она уже не тот беспомощный, отчаявшийся ребёнок, который не знает, что ему делать со своей внешностью. У неё всё под контролем.