Париж был сплошным праздником. Дадаисты могли превратить любой вечер в импровизированный спектакль с помощью велосипедного колеса, проволочного ящика и ночного горшка. Курили, пили все больше и больше: водку, абсент, шампанское Каждый день создавали новый манифест, декларацию, заявление. То в поддержку массового искусства, то в защиту индейцев Араукании, то о «Кабинете доктора Калигари», то о японских карликовых деревьях Тем и занимали свободное время. Свежеиспеченные тексты часто противоречили тем, что создавались накануне. Париж вертелся бешеной каруселью, увлекая за собой Герту. Она подписывала манифесты, участвовала в митингах, прочла «Удел человеческий» Мальро, купила билет в Италию, но так и не поехала, напилась несколько раз до чертиков, но главноеопять встретила его. Его. Эндре. И он ей даже приснился. Пожалуй, это был кошмар. Он, возбужденный, сдавливал ей грудь и не давал дышать. Терта проснулась от собственного крика и в ужасе уставилась на подушку. Боялась шевельнуться, боялась опять класть на нее голову. А может, этот сон был после, кто его знает Не так уж это важно. Главное, что она снова встретилась с ним. Бывают случайности. Но есть и судьба. Были вечеринки, общие друзья, фотографы, или электрики, или неудавшиеся поэты. К тому же мир, как известно, тесен, и где-нибудь в нем обязательно найдется балкон, вернее, терраса, откуда видна Сена и где слышен голос Жозефины Бейкер, навевающий воспоминания об узких темных улицах как раз тогда, когда она оборачивается, а венгр берет ее под локоть и спрашивает:
Это ты?
Ну, отвечает она в сомнении, не всегда.
И вот они уже смеются, будто давние сообщники.
Я тебя сначала и не узнал, признался Эндре, глядя на нее удивленно-насмешливо, слегка прищурив левый глаз, как будто вот-вот собирается щелкнуть затвором фотоаппарата, а пока прицеливается, как охотник, следящий за дичью. Тебе идет рыжина.
Наверное, да, согласилась Герта, снова облокачиваясь о перила балкона. Хотелось сказать что-то о том, как прекрасна сегодня река под луной, но тут она услышала, как Эндре сказал:
Неудивительно, что ночами, вроде этой, люди бросаются с мостов.
Что?
Ничего, считай, что это стихи.
Я просто не расслышала из-за музыки.
Я говорю: иногда тянет покончить с собой, рыженькая. Теперь расслышала? сказал он на этот раз достаточно громко, глядя ей в глаза и крепко держа за подбородок, но все еще улыбаясь, не без сарказма, уголками губ.
Да, теперь я расслышала, и кричать необязательно, невозмутимо ответила Герта, отбирая у него стакан. Только сейчас ей стало ясно, что фотограф в дымину пьян.
Вскоре они уже брели вдвоем вдоль реки. Эндре надо было выговориться, и Герта слушала его внимательно и сочувственно, словно человека, охваченного жаром или заболевшего чем-то неопасным, тем, что скоро пройдет.
Был ли его недуг и впрямь не опасен и как он звалсяразочарованием, задетым самолюбием, желанием быть любимым, усталостью? Эндре только что вернулся из Саара, где готовил репортаж для журнала «Вю». «Саар» произнес он как сквозь сон.
И Герта поняла, что он хотел сказать. Лига Наций, уголь, «бонжур», «гутен таг» и прочее. Эндре сказал, что приехал в Саарбрюккен в последних числах сентября, на улицах повсюду висели флаги и плакаты со свастикой. Они прошлись еще по набережной, слегка покачиваясьон покачивался явно сильнее, чем она, посмотрели на луну, подняли воротники пальто, спасаясь от речной прохлады. Он ездил в Саарбрюккен с другом-журналистом, которого звали Горта, продолжал Эндре, с типом, больше смахивающим на персонажа Достоевского, чем Джона Рида. У него такие длинные прямые патлы, как у индейца. Облака угольной пыли проникали повсюду, завивались смерчами. Бывают ветра устойчивые, а бывают неустойчивыете, что, внезапно меняя направление, способны свалить всадника вместе с лошадью. Ветра, закручивающие в обратную сторону стрелки часов, ветра, которые могут дуть годами, ветра из прошлого, не ослабевающие и в настоящем.
Рассказывал Эндре не слишком связно. Перескакивал с пятого на десятое, с трудом подбирал слова, однако Герта почему-то, по крайней мере этим вечером, обрела дар обращать его бормотание в живые картины: на первом планевелосипедист, читающий списки, расклеенные нацистами на фонарных столбах, чуть дальшерабочие, попивающие пивко под огромной свастикой или отдыхающие в тени контейнеров, грязно-серое небо, главная улица Саарбрюккена с флагами, вывешенными на балконах, люди, выходящие из ворот заводов, из дверей кафе и приветствующие друг друга словами «Хайль Гитлер», вскидывая руку с беспечной, невинной улыбкой, с какой желают счастливого Рождества.
Оставалось еще несколько месяцев до плебисцита, на котором жители должны были решить, присоединиться ли территории к Франции или войти в состав Германии. Но судя по фотографиям, результат голосования был предрешен. Весь угольный бассейн находился под влиянием фашистов. «Саар. Внимание! Высокое напряжение» назывался репортаж. Текст и фотографии нашего специального корреспондента Горта. Имя Эндре нигде не упоминалось. Как будто он и не снимал ничего.
Меня не существует, сказал Эндре, глубоко засунув руки в карманы пиджака и пожимая плечами, но Герта прекрасно видела, что вертикальные морщины по углам его рта стали жестче. Я никто, горько улыбнулся он. Призрак с камерой. Призрак, фотографирующий других призраков.
Возможно, именно тогда она решила подобрать его, как подбирают щенка. Такие грустные спаниельи глаза были у Эндре в тот вечер на берегу Сены. Сидя рядом с ним на скамейке, обхватив руками подтянутые к подбородку колени, Герта слушала шелест деревьев, шум реки. Нет ничего опаснее для некоторых женщин, чем когда мужчина вкладывает им в руки волшебную палочку феи-крестной. «Я спасу тебя, подумала она. У меня получится. Возможно, это дорого мне обойдется и ты того не стоишь, но я тебя спасу». Что может быть сильнее такого желания? С ним не сравнятся ни любовь, ни жалость, ни влечение. Но Герта этого еще не знала: она была слишком молода. Поэтому прикоснулась к голове фотографа, то ли ероша волосы, то ли проверяя, нет ли у него жара.
Не беспокойся, сказала она голосом доброй волшебницы, высовывая подбородок из-под широкого ворота свитера. Все, что тебе нужно, хороший импресарио. И улыбнулась. У Герты были мелкие блестящие зубы, а между двумя переднимикрошечная щелочка. Так не улыбаются зрелые женщины, разве что маленькие девочки, нет, даже не девочкимальчишки-сорванцы в разгар рискованной игры. Неожиданная мысль юрким мышонком мелькнула в сознании Герты. Слегка склонив голову к плечу, она бросила на Эндре озорной, пытливый взгляд и заявила:
Я буду твоим импресарио.
V
Сначала была только игра. Эта рубаха мне нравится, этанет. Он заходил в кабинку универмага «Самаритен», она с угрюмым видом ждала у входа в примерочные, на диване, обитом красным бархатом, положив ногу на ногу и болтая ею. Эндре выходил, нарядный как манекен, Герта, подняв брови, насмешливо оглядывала его с головы до пят, заставляла сделать круг почета по воображаемой арене и, поморщив нос, в конце концов давала добро. Он в самом деле был похож на киноактера: чисто выбрит, в белой сорочке, в галстуке, в начищенных ботинках, постриженный под американца. Но глаза все равно оставались цыганскими. Тут уж деваться было некуда.
Герте нравилось, что он соблюдает дистанцию, оставляет вокруг себя пространство, необходимое для удобства обоих. Эндре не обижали ее замечания и бесконечные ценные указания. Он стал называть Герту «начальницей». Договор зарядил парочку особой энергией, они словно обрели способность посылать друг другу по воздуху некий таинственный сигнал, например, когда встречались в кафе «Ле Дом», хотя вовсе об этом не договаривались, или когда Эндре как будто невзначай, насвистывая, проходил под ее окнами или случайно сталкивался с Гертой в том ресторане, где ужинал с ней в первый раз. Впрочем, к тому времени оба поняли, что их случайная встреча была, возможно, самым неслучайным событием в их жизни.
Операция «Смена образа» дала немедленный результат. Герта была права. Не зря она так хорошо усвоила уроки матери. Элегантность может не только спасти жизнь, но и помочь на нее заработать. Второй репортаж из Саара прошел с триумфом. Если у вас вид преуспевающего человека, вы притягиваете успех.