Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь Мироздания, сотворивший веселье и радость; жениха и невесту; ликование, пение, торжество и блаженство; любовь, и братство, и мир, и дружбу
Остальные подпевают, тихо хлопая, а Яков и Белла завершают обряд поцелуем.
Моя жена, говорит Яков, обводя взглядом лицо Беллы.
Слово звучит на губах чудесно и по-новому. Он крадет второй поцелуй.
Мой муж.
Рука в руке, они поворачиваются поприветствовать гостей, которые вышли из тени передней, чтобы обнять новобрачных.
Через несколько минут все собираются в столовой на импровизированный ужин, еду для которого они пронесли под своими пальто. Ничего изысканного, но тем не менее угощение: бифштекс из конины, вареная картошка и домашнее пиво.
Генек тихонько стучит вилкой по одолженному стакану и прочищает горло.
За пана и пани Курц, говорит он, поднимая бокал. Мазаль тов!
Яков прямо ощущает, как трудно Генеку говорить тихо.
Мазаль тов, отзываются остальные.
И это заняло всего девять лет! добавляет Генек, усмехаясь. Рядом с ним смеется Херта. Но серьезно. За моего младшего брата и его очаровательную невесту, которую мы все обожаем с самой первой встречи. Пусть ваша любовь длится вечно. Лехаим!
Лехаим, в унисон вторят остальные.
Яков поднимает стакан, улыбаясь Генеку и жалея, как часто это делает, что не сделал предложения раньше. Попроси он руки Беллы год назад, у них была бы настоящая свадьба, с родителями, братьями и сестрами, тетями и дядями. Они бы танцевали под песни Поплавского, пили шампанское из высоких тонких бокалов и поглощали пряничный бисквит. Под конец, без сомнения, Адди, Халина и Мила по очереди играли бы на рояле, услаждая слух гостей джазовыми мелодиями и ноктюрнами Шопена. Яков поглядывает на Беллу. Они согласились, что это правильнопожениться здесь, во Львове, и хотя она никогда этого не говорила, он знает, что она испытывает такую же тоскупо свадьбе, о которой они мечтали. Свадьбе, которой она достойна. «Перестань», говорит себе Яков, прогоняя знакомый укол сожаления.
За столом стаканы соприкасаются краями, в их донышках отражается пламя свечей, когда невеста с женихом и их гости пьют пиво. Белла закашливается и прикрывает рот ладонью, выпучив глаза, и Яков смеется. Последний раз они выпивали много месяцев назад, а пиво терпкое.
Крепкое! замечает Генек, его ямочки создают тени на щеках. Мы все не заметим, как опьянеем.
По-моему, я уже пьяная, вставляет Анна, сидящая на другом конце стола.
Все смеются. Яков поворачивается и кладет ладонь на колено Беллы под столом.
Твое кольцо ждет тебя в Радоме, шепчет он. Прости, что не отдал его раньше. Я ждал идеального момента.
Белла качает головой.
Перестань. Мне не нужно кольцо.
Я знаю, это не
Тихо, Яков, шепчет она. Я знаю, что ты хочешь сказать.
Любимая, я заглажу свою вину. Обещаю.
Не надо, улыбается Белла. Честно, все идеально.
Сердце Якова готово лопнуть. Он наклоняется ближе, касаясь губами ее уха.
Все не так, как мы себе представляли, но я хочу, чтобы ты знала: я никогда не был счастливее, чем сейчас, шепчет он.
Белла снова краснеет.
Я тоже.
Глава 10Нехума
Радом, оккупированная Германией часть Польши
27 октября 1939 года
Нехума собрала принадлежащие семье ценные вещи и разложила их аккуратными рядами на обеденном столе. Вместе с Милой они проводят инвентаризацию.
Нужно взять с собой как можно больше, говорит Мила.
Да, соглашается Нехума. Еще я оставлю кое-что у Лилианы.
Сыновья Нехумы выросли, играя во дворе вместе с детьми Лилианы, Курцы и Собчаки дружат семьями.
Поверить не могу, что мы уезжаем, шепчет Мила.
Нехума кладет ладони на резную спинку обеденного стула из красного дерева. Еще никто не произносил этих слов, по крайней мере вслух.
Я тоже.
Рано утром в их дверь постучали двое солдат вермахта и сообщили новости.
Вы должны до конца дня собрать свои личные вещи и выехать, сказал один из них, сунув в лицо Солу бумажку, на которой был напечатан их новый адрес. На работу вернетесь завтра.
Нехума сердито смотрела на мужчину из-за спины мужа, тот так же сердито смотрел на нее, скривившись, будто проглотил что-то тухлое.
Мебель оставить, добавил он и, развернувшись, ушел.
Как только дверь закрылась, Нехума погрозила в воздухе кулаком и шепотом заругалась, потом, пыхтя, пошла по коридору на кухню, чтобы положить на шею прохладную ткань.
Конечно, визит солдат не стал сюрпризом. Нехума чувствовала, что рано или поздно нацисты заявятся. В Радоме пребывало много немцев, они нуждались в жилье, а квартира Курцей с пятью спальнями была просторной и находилась на одной из самых престижных улиц. Когда неделю назад из этого же дома выселили две еврейские семьи, они с Солом начали готовиться. Пересчитали и начистили серебро, спрятали несколько рулонов ткани за фальшивой стеной в гостиной и даже связались с комиссией, которая распределяла выселенных евреев по новым адресам, чтобы попросить жилье чистое и достаточно большое, чтобы вместить всех, включая Халину, Милу и Фелицию. И все же ничто не могло по-настоящему подготовить Нехуму к чувствам, которые она будет испытывать, покидая дом четырнадцать по Варшавской улице, в котором прожила более тридцати лет.
Давайте быстро соберемся и покончим с этим, объявила она, когда успокоилась.
Нехума с Милой раскладывали по кучкам самое ценное имущество, а Сол и Халина перевозили в выделенную им на Любельской улице в Старом квартале квартиру с двумя спальнями медные котлы и прикроватные лампы, персидский ковер, любимую картину маслом, купленную много лет назад в Париже, набитый постельным бельем мешок, швейный набор, маленькую жестянку с приправами. Не зная, когда смогут вернуться домой, они набили чемоданы одеждой для всех сезонов.
К полудню Сол объявил, что квартира почти забита.
Когда мы принесем ценности, места больше не останется.
Это не стало шоком, но сердце Нехумы упало. Она знала, что ванну, ее письменный стол и рояль придется оставить, так же как и старинную банкетку для туалетного столика, которую она обила французской шелковой парчой; медное изголовье кровати с красивыми литыми узорами и круглыми столбикаминеожиданный подарок от Сола на десятилетие их свадьбы; китайский шкафчик с зеркалом, который принадлежал еще ее прабабушке; кованую корзину на балконе, куда она каждую весну высаживала герань и крокусыих ей тоже будет не хватать. Но как можно оставить портрет отца Сола, Гершона, который висел в гостиной? Скатерть цвета индиго и статуэтки из слоновой кости, которые она годами привозила из поездок? Хрустальную супницу с дутым виноградом, которую она поставила на подоконник гостиной, чтобы та ловила утренний свет?
Миновал полдень, Нехума бродила по квартире, проводя пальцами по корешкам любимых книг и копаясь в коробках с рисунками и заданиями, которые хранила со времен учебы детей в школе. Хотя они не принесут никакой пользы на новой квартире, это важные вещи, поняла Нехума, переворачивая их в руках. То, что сформировало их. В итоге она позволила себе один чемодан памятных вещей, с которыми просто не могла расстаться: собрание вальсов Шопена для фортепиано, стопку семейных фотографий, книгу стихов Переца. Она сложила ноты колыбельной Брамса, которую Адди выучил в пять лет, с написанной на полях пометкой от учительницы: «Очень хорошо, Адди, продолжай упорно работать». Позолоченную рамку с выгравированными цифрами 1911 и фотографией Милы, лысой и с огромными глазами, не старше, чем Фелиция сейчас. Крошечные ботиночки из красной кожи, в которых делали свои первые шаги Генек, потом Адди, а потом и Яков. Выцветшую розовую заколку, которую Халина упорно носила каждый день в течение многих лет. Остальные вещи своих детей она аккуратно разложила по коробкам, которые затолкала в самую даль самого глубокого шкафа, молясь, что скоро вернется к ним.
Теперь на обеденном столе Нехума откладывает для Собчаков серебряную супницу и половник. Остальное они заберут с собой.
Давайте начнем с фарфора.