Китайского языка Божилов не знал, но за неделю такой томительной уединенной жизни даже он, очень известный болгарский поэт, сумел правильно заучить мотив знаменитой песни.
Алеет Восток,
взошло Солнце,
в Китае родился Мао Цзэдун.
Он работает ради счастья народа,
онзвезда, спасающая народ.
Во всех китайских школах эту песню распевают перед первым уроком.
Во всех городах и селах, даже в самых глухих деревнях Китая песню «Алеет Восток» дважды в день озвучивают по радио. Большие часы на пекинском вокзале отбивают эту мелодию.
Председатель Мао
любит народ,
Оннаш вождь.
Чтобы строить новый Китай,
Он ведет нас вперед.
Правда, болгарский поэт знал (понятно, не хвастаясь этим своим тайным знанием) и другой (ревизионистский) вариант великой песни.
Кунжутное масло,
капустная кочерыжка,
ешь с коровьими бобами
и накачаешь мускулы
о-го-го!
Дни шли, мотив не менялся.
В конце концов Божилов разнервничался.
«Я приехал в вашу страну, чтобы правдиво, откровенно и убедительно написать о великой китайской культурной революции, заявил он наконец своему улыбчивому (непонятных лет) переводчику, появлявшемуся у него в номере каждое утро ровно в восемь часов. Но из гостиницы меня никуда не выпускают, я ничего не слышу, кроме песни «Алеет Восток», и никого не вижу, кроме вас и официанта в ресторане!»
«Вы говорите как ревизионист, вежливо улыбнулся переводчик. Революционное китайское руководство предоставило вам все условия для большой откровенной работы. Как только вы скажете нам о ее завершении, мы тут же предоставим вам черновики вашей работы».
«Какие черновики? Я еще ни слова не написал!»
«Вы говорите как отъявленный ревизионист, укоризненно покачал головой улыбчивый переводчик. Но если вы готовы правдиво, откровенно и убедительно завершить свою работу, мы тут же предоставим вам черновики ваших честных, откровенных и объективных очерков, посвященных нашей великой китайской культурной революции».
«Но для этого мне нужно поговорить с вашими прозаиками и поэтами!»
«Вы говорите как отъявленный, как неисправимый ревизионист, вежливо покачал круглой головой переводчик. Но если это вам нужно, уже завтра мы познакомим вас с молодыми революционными писателями и поэтами Китая».
На другой день известного болгарского поэта, действительно, привезли в какой-то огромный казенный дом. Когда Божилов и переводчик вышли из машины, мимо этого казенного дома с ликующими криками пронеслась толпа молодых людей. Перепуганный китайский старикашка (видимо, отчаявшийся ревизионист) суетливо перебирал кривыми ножками, попискивая, убегал от преследователей, хотя должен был понимать, что в его возрасте от народного гнева не убежать.
Кстати, внутри казенного дома боевых дацзыбао и портретов улыбающегося Председателя Мао было еще больше, чем в гостинице.
«Уничтожим всех врагов, как бешеных собак».
За огромным столом в очень просторном зале на деревянной лакированной скамье, украшенной черными боевыми иероглифами, сидели такие же черноголовые и круглоголовые молодые люди, счетом ровно семь.
«Пусть расцветают сто цветов, пусть соревнуются сто учений».
Черноголовые молодые люди поразительно походили друг на друга.
«Перед вами наши молодые революционные писатели и поэты, пояснил Божидару Божилову улыбающийся переводчик. Все они выходцы из самой гущи китайского народа. Тот, который сидит слева, на фоне окна, это наш будущий Горький. Рядомбудущий Фадеев. За нимбудущий Маяковский. А дальше Серафимович, Федин»
«Все только будущие?»
«Все до одного».
«А чем они занимаются сейчас?»
«Тот, который сидит слева, работает в булочной. А тот, что рядом, бывший партизан, опытный партийный работник. За нимрисовальщик революционных дацзыбао. Еще дальшевоеннослужащий. И так далее. Все они выходцы из самой гущи нашего народа. Все они высоко несут красное знамя идей Председателя Мао и непримиримо критикуют любые проявления ревизионизма».
«А могу я встретиться с поэтом Эми Сяо?»
Переводчик не расслышал или не понял названное имя.
«Тихо на Нанкин-род, в тумане горят фонари, хорошо поставленным голосом напомнил переводчику Божидар Божилов. Холодно, дождь идет, до костей пробирая рикш» И пояснил, что замечательный поэт Эми Сяо даже в Китае в силу разных, но всегда существенных причин печатался под разными псевдонимами. «Сяо Аймэй, Сао Сань, Сяо Цзычжан. Неужели не помните? «Кровавое письмо» Эми Сяо знают в разных странах. Онавтор вашего Интернационала».
«Вы говорите как злостный, как неисправимый ревизионист, ответил Божидару Божилову улыбчивый, нисколько не убежденный его словами переводчик. И указал на собравшихся. Пожалуйста, задавайте вопросы нашим молодым революционным писателям».
Болгарский поэт еще раз оглядел лица решительных молодых людей и от вопросов отказался. Просто не знал, о чем можно спрашивать таких вот круглоголовых людей, не вызывая в их сердцах справедливого революционного гнева. В итоге в тот же день злостного, отъявленного, неисправимого ревизиониста Божидара Божилова, известного поэта, члена Болгарской коммунистической партии, так позорно не справившегося с порученным ему делом, чуть ли не насильно усадили в какой-то доисторический, дребезжащий всеми своими частями самолетик и отправили (разумеется, по согласованию с советскими властями) в закрытый город Хабаровск.
«Мы безгранично верны Председателю Мао!»
Испуганный перелетом поэт попросил разрешения у местных властей отдохнуть хотя бы денек в чудесном зеленом Хабаровске. Ему это позволили (разумеется, после консультаций с Москвой), но с условием: он примет участие в некой закрытой пресс-конференции.
«У птицгнезды, у зверейноры, а человеку нет приюта».
Вот вранье, у нас, в советской стране, всегда приютят честного человека.
Текст стенограммы Ролик держал в голове.
Не потеряешь.
Не отберут.
Вопрос: «Легко ли вам живется в Советском Союзе?»
На этот простой вопрос, обращенный к Деду, почему-то ответил Пудель.
«Легче, чем где-нибудь», так ответил Дмитрий Николаевич, но не стал уточнять понятие где-нибудь. Вообще он очень умело и очень охотно оперировал цифрами тиражей, изданий, гонораров. С его слов сразу становилось ясно, что активно работающий советский писатель (да и болгарский, конечно, подтвердил поэт Божилов) ни в чем особенном (ну кроме разве высокой мечты) не нуждается.
Потом Деда спросили, как, собственно, он попал в Китай.
Дед крутить хвостом не стал. Ответил: «С остатками белой армии».
Жизнь есть жизнь. Вот он служил в Русском бюро печати, приказы не обсуждаются, в итоге оказался во Владивостоке. В декабре двадцать второго года из разваливающейся Дальневосточной Республики на пароходе «Фузан-мару» ушел в Корею, боялся большевиков. («На море пала ночь, процитировал Ролик стихи Деда. Две лампочки горят над нашей головою».) В Корее устроиться не получилось, да и не сильно хотелось. Пароход продали, оружие пропили. Наверное, про пароход и про то, что его пропили, Ролик придумал, но этобог с ним
Вопрос: «Чем вы были заняты в Китае?»
Ответ: «В основном выживанием».
Вопрос: «Что помогало вам?»
Ответ: «Мысли о родине».
За Деда снова ответил его официальный представительопытный сотрудник отдела идеологии крайкома партии, много раз проверенный в деле товарищ Дмитрий Николаевич Пудель.
Вопрос: «Вы член партии?»
Ответ: «Такое заслужить надо».
Вопрос: «Когда и где вы получили советский паспорт?»
Ответ (снова Пудель): «В тридцать первом году в Харбине».
Видимо, память у Дмитрия Николаевича была покрепче, чем у Деда.
Он, например, прекрасно помнил то, о чем Дед, похоже, вообще не знал.
Сам Дмитрий Николаевич в Китае никогда не бывал, но это ему не мешало, это на его ответах не сказывалось. Всем известно, что к тридцать первому году Китайская Республика фактически отказалась признавать права русских переселенцев (Пудель называл эмигрантов так). Вот и пришло на помощь советское генконсульство.
Вопрос: «Какие отношения связывали вас с генералом Пепеляевым?»