И спросил: «Мечтаешь уйти из школы?»
Усмехнулся дружески: «Ну кто тебе скажет такое, кроме меня? Я ведь и сам мучаюсь. Сижу утром над рукописью, за окном серый Амур, снежный Хехцир, смутные облака, а в головемост над темной осенней Даугавой, Домский собор, история. Не поле для пропаганды и не сборник мифов, а настоящая история, настоящие события. Здесь я каждый день встаю в пять утра, а в Риге буду спать до десяти, потом легкий завтрак в кофейне, прогулка. Но пока, старик, приходится каждый день вставать в пять. Ты из школы хочешь уйти, а яв Ригу смотаться. Плевал я на любую гуманную педагогику, если она мне мешает. Я за жестокое отношение к дуракам».
И вдруг спросил: «Вот о чем твоя повесть?»
«Чего непонятного? О любви».
«А кто герой повести?»
«Платон»начал я.
Но Суржиков меня прервал.
«Ну если Платон, прервал, тогда Дед тебя точно похвалит. Чувствуешь? Только, старик, настоящими твоими героями должны быть фирстовские девки, а не сам горбун с его непереваренными мечтами. Девки нашим читателям понятнее. Так что, совет мой тебе, опирайся на Чехова. Опирайся на Андрея Платоновича. Понадобится, обещай ему правку, любую. Пусть твои древнегреческие девки рвутся не в философию, а в комсомол. Не сидеть же им всю жизнь под горбатым самодуром».
«Ты, похоже, не понял мою рукопись».
«Да ладно, возразил Ролик. Все я понял. Читается твоя педагогика, не спорю, с первой строки до последней, не оторвешься, даже сердце сосет. Но у товарища Чеховасвое похмелье. Андрей Платонович привык вникать в суть событий. Нашему московскому гостю важно живое дело. А Дед? Ну что Дед? Он пропагандой ведал у белого адмирала. Не сатирические информашки писал в районную газетку, а серьезные аналитические обзоры, искал наилучший способ, как бы половчей свалить красного зверя».
Выпил махом.
«Потому теперь и пишет о патриархе Никоне».
И снова завел свою пластинку: «Надоело мне, старик. Тесно».
«А в Риге будет просторней?»
Он упрямо кивнул.
«Это почему?»
«Там кофе вкусней. Там лебеди на каналах. Приятель обещает устроить меня в республиканскую газету. Там Москва рядом, Питер»
«А у менязаимка»
Он удрученно покачал головой.
«Воет одинокая волчиха на мерцанье нашего костра. Серая, не сетуй, замолчи-ка, мы пробудем только до утра»
Перевел дыхание.
«Мы бежим, отбитые от стаи, горечь пьем из полного ковша, и душа у нас совсем пустая, злая, беспощадная душа»
Еще раз перевел сбившееся дыхание.
«Всходит месяц колдовской иконой, красный факел тлеющей тайги. Вне пощады мы и вне закона, злую силу дарят нам враги. Ненавидеть нам не разучиться, не остыть от злобы огневой. Воет одинокая волчица, слушает волчицу часовой. Тошно сердцу от звериных жалоб, неизбывен горечи родник. Не волчихародина, пожалуй, плачет о детенышах своих».
«Чьи стихи? Деда?»
«Арсения Несмелова».
Я налил, мы снова выпили.
Ролик неожиданно развеселился.
Это надо же, развеселился. И бритый Хунхуз, и Ольга Юрьевна со своим чудесным камешком на колечке, и московский гость Чеховвсе сейчас сидят над нашими рукописями, а мы в баре кайф ловим!
И вдруг уставился на меня: «Ты, старик, не поверишь»
«В нашем закрытом городе. Слово закрытом Ролик произнес с особым нажимом. Нет, ты точно не поверишь! В нашем закрытом городе, старик, совсем недавно прошла пресс-конференция, на которой присутствовали сразу три иностранных писателя!»
«Иностранцы?»
Он кивнул.
«Да ладно врать-то!»
«А вот было, было! ликовал Ролик. Прошла такая пресс-конференция. Закрытая. И на этой закрытой пресс-конференции в нашем закрытом городе Дед отвечал иностранцам на их провокаторские вопросы. Где-то за кордоном всплыли некие новые, он усмехнулся, точнее, некие давние материалы, связанные с Дедом, вот ему и пришлось отвечать, чтобы стране за него не краснеть. А вел пресс-конференцию сотрудник отдела идеологии крайкома партии».
«Пудель?»догадался я.
Ролик кивнул.
Он сам видел стенограмму.
Неважно, как она попала в его руки, главное, сам видел.
Болгарский поэт и два настоящих шотландских поэтавот какие иностранцы задавали вопросы Деду. Болгарин, правда, попал в Хабаровск случайно, его попросту (но очень ко времени) выставили, выдворили из Пекина как злостного неисправимого ревизиониста; а вот шотландцев доставили из Иркутска специально, там они гостили по приглашению местных профсоюзных властей, подписывали какой-то культурный договор. Москва разрешилавот и доставили. На уютной крайкомовской даче оборудовали специальный зал, стены украсили маоистскими плакатами, чтобы видели иностранцы, кто на нас нынче давит.
«Наша стратегия состоит в том, чтобы одному биться против десяти. Наша тактика состоит в том, чтобы десяти биться против одного».
Пусть почувствуют, какие у нас соседи.
Культурная революция распугала многих друзей Китая, рассказал Ролик, вот кому-то и пришло в Пекине (может, этому Чэнь Бода, личному секретарю Председателя Мао, может, этому хитрожопому маршалу Линь Бяо) пригласить в Поднебесную какого-нибудь авторитетного иностранца, и пусть он, счастливчик, расскажет всему миру о великой китайской культурной революции.
«Не винтовка командует властью. Партия командует винтовкой».
И пусть он, этот счастливчик, приглашенный из внешнего, из другого мира, честно, открыто и убедительно прокомментирует происходящее в великой восточной стране. Пусть этот счастливчик правильно и понятно прокомментирует суждения Председателя Мао. Культурная революция ширится, требует новых пространств, новых свершений, уже своя атомная бомба испытана
Но дело не в бомбе. Дело даже не во взаимной опасности.
Дело даже не в том, что атомная война может в один миг отбросить все человечество в прошлое. Поднебесной это до фени, она опять возродится. «Нам все равно, десять лет или тысяча!»
Да, атомная бомбаоружие очень эффектное и эффективное, но исход любых, даже планетарных конфликтов решает народ.
Потому нападайте на реакционеров первыми!
Молодые хунвейбины зазнавшемуся пианисту Хэ Лутину (болтуну, отступнику, ревизионисту) плотницким молотком размозжили длинные гибкие пальцы, чтобы впредь играл правильную музыку. Морально переродившегося писателя Лао Шэ (болтуна, отступника, ревизиониста) утопили в мутном озере Тайпинху, чтобы впредь не стоял на пути прогресса.
Вот и пригласили Божидара Божилова.
Прогрессивный поэт, коммунист, мечтатель.
В короткое время болгарский поэт досконально изучил изданный еще в декабре шестьдесят шестого года красный цитатник Председателя Мао. Тираж указанной книжки превысил полтора миллиарда экземпляров, она переведена на все основные европейские и азиатские языки, каждый хунвейбин носит знаменитый цитатник в своем нагрудном кармане (у сердца).
«Умереть суждено каждому, но не каждая смерть имеет значение».
Старшие товарищи (даже самые испытанные, и не только в Китае) обязаны постоянно помнить (также напоминать другим, и не только в Китае) о мудрых словах Председателя Мао. Все старшие товарищи (даже самые верные, и не только в Китае) обязаны помнить (также и напоминать, и не только в Китае) о том, что врагом любой учебы (в том числе партийной, и не только в Китае) является самодовольство.
«Учиться непрестанно, не зная насыщения».
«Учить непрестанно, не зная усталости».
В столице Поднебесной известного болгарского поэта поселили в луксозной гостинице «Шанхай». Все коридоры украшены портретами Председателя Мао и десятками, сотнями, тысячами боевых дацзыбао. При этом в огромной гостинице, предназначенной для многих, многих, многих сотен иностранцев, на тот момент проживал только одинБожидар Божилов, поэт и общественный деятель, член Болгарской коммунистической партии.
В ресторане он сразу требовал: «Чаша водка на масата!»
Прекрасно знал, что любую просьбу поймут и на болгарском.
А сам размышлял, ожидая заказанную чашу водки, никак не мог понять, почему его, специально приглашенного в такую огромную страну, ни на час не выпускают даже в холл гостиницы? Почему его ни с кем не знакомят, ни с известными деятелями науки и искусства, ни с заслуженными партийцами и военными организаторами? Почему не дают никаких газет, кроме местных?