Вы наследуете не восемьдесят тысяч, а более четырех миллионов долларов.
Джон уставился на него, и ему вдруг показалось, что время остановилось и единственное, что сохранило способность двигаться, это его нижняя челюсть, начавшая отвисать неудержимо, неостановимо.
Четыре!
Миллиона!
Долларов!
Вау! вырвалось у него.
Он схватился руками за голову, поднял взгляд к потолку, снова повторил: «Вау!», а потом рассмеялся. Принялся ерошить волосы и смеяться, будто обезумев. Четыре миллиона долларов! Он не мог успокоиться, он смеялся, а те, должно быть, уже подумывали о том, не вызвать ли скорую. Четыре миллиона! Четыре миллиона!
Он снова смотрел на него, адвокат из далекой Флоренции. В падающем из окна весеннем свете его редеющие волосы напоминали нимб святого. Джон готов был расцеловать его. Приехали и вручают ему четыре миллиона долларов! Он снова смеялся, смеялся, смеялся.
Вау! снова произнес он, наконец совладав с собой. Я понял. Вы боялись, что меня хватит удар, если вы сразу скажете мне, что я унаследовал четыре миллиона долларов, верно?
Можно выразиться и так, кивнул Грегорио Вакки, и в уголках его губ мелькнула улыбка.
А знаете что? Вы правы. Меня хватил бы удар. О, боже мой Он прикрыл рот рукой, не зная, куда девать глаза. Вам известно, что позавчера у меня была самая худшая ночь в жизни, причем только потому, что у меня не было денег на метро? Вшивого доллара, вшивых пятидесяти центов? А теперь приходите вы и говорите о четырех миллионах
Фух, фух, фух, фух. Точно, насчет удара они не ошиблись. Сердце стучало, словно ошалев. От одних мыслей о деньгах кровь мчалась по венам так, словно он занимался сексом.
Четыре миллиона долларов. Это же Это больше, чем просто деньги. Это другая жизнь. С четырьмя миллионами долларов он может делать все, что угодно. С четырьмя миллионами долларов ему можно ни дня не работать. Будет он учиться или нет, будет ли он самым дерьмовым художником в мире или нет, уже неважно.
А это правда? вдруг спросил он. Я имею в виду, вот придет сейчас кто-нибудь и скажет: «Улыбнитесь, вас снимает Скрытая камера!» или что-то в этом роде? Мы говорим о настоящих деньгах, о настоящем наследстве?
Юрист поднял брови, словно такая мысль показалась ему граничащей с абсурдом.
Мы говорим о настоящих деньгах. Не беспокойтесь.
Я хочу сказать, что если вы решили меня надуть, то я кого-нибудь задушу. И не уверен, что это понравится зрителям «Скрытой камеры».
Могу вас заверить, что мы здесь исключительно ради того, чтобы сделать вас богатым человеком.
Прекрасно.
Нет, на самом деле он не переживал. Но мысль возникла, и от нее нужно было избавиться, как будто, высказав ее, он мог избавиться от опасности. Почему-то он знал, что его не обманывают.
А здесь жарко. Странно, когда они только вошли, ему показалось, что в комнате прохладно, как будто выставили слишком низкую температуру на кондиционере. А теперь было такое ощущение, что кровь вот-вот закипит в его жилах. Может быть, у него жар? Может быть, это последствия позапрошлой ночи, когда он шел пешком домой через Бруклинский мост на влажном холодном ветру с моря, который едва не превратил его в сосульку?
Он оглядел себя. Джинсы вдруг показались изношенными, у пиджака обтрепались рукава он никогда прежде не замечал этого. Ткань начинала просвечиваться. А рубашка его была нищенской, дешевой тряпкой из лавки старьевщика. Даже когда она была новой, она не выглядела по-настоящему хорошо. Дешевка. Хлам. Он поймал взгляд Эдуардо, который слабо улыбался, словно прочитав его мысли.
Город в окне все еще сверкал, словно сон из стекла и хрусталя. Значит, теперь он состоятельный человек. Джон Сальваторе Фонтанелли, сын сапожника из Нью-Джерси, стал им не приложив ни малейших усилий, не сделав ничего, просто по прихоти судьбы. Может быть, он всегда подозревал что-то подобное и никогда не напрягался слишком сильно, никогда по-настоящему не старался? Потому что фея в колыбели нашептала ему о том, что все это не понадобится?
Окей! воскликнул он и хлопнул в ладоши. Что дальше?
Итак, вы принимаете наследство?
Да, сэр!
Адвокат удовлетворенно кивнул и снова закрыл свою папку. Джон откинулся на спинку стула и сделал глубокий выдох. Что за день! Он был словно полон шампанского, маленьких, весело лопающихся пузырьков, которые все поднимались и поднимались, чтобы собраться в какой-то смешок в верхней части грудной клетки.
Интересно, как на практике переходит такое наследство? Каким образом он получит деньги? Вряд ли наличными. По переводу не получится, потому что счета у него больше нет. Может быть, он получит чек? Точно. И ему доставит огромное удовольствие пойти именно в тот банк, который закрыл его счет, сунуть своему бывшему консультанту под нос чек на четыре миллиона долларов и посмотреть, какое у него будет лицо. Ему доставит огромное удовольствие вести себя как свинья, как последняя богатая сволочь
Кто-то откашлялся. Джон поднял голову, вернулся из своих грез на землю, в реальность конференц-зала. Откашлялся Альберто Вакки.
И открыл папку, лежавшую перед ним.
Джон посмотрел на Эдуардо. Посмотрел на Грегорио, его отца. Посмотрел на Альберто, его дядю.
Вот только не говорите мне, что на самом деле сумма еще больше.
Альберто негромко рассмеялся. Смех его напоминал воркование голубей.
Скажу, произнес он.
Больше, чем четыре миллиона долларов?
Намного больше.
Сердце снова гулко застучало. Легкие опять превратились в воздушный шар. Джон поднял руки, словно защищаясь.
Подождите. Не так быстро. Четыре миллиона вполне хорошая цифра. Зачем преувеличивать? Четыре миллиона вполне могут сделать человека счастливым. Больше было бы ну, пожалуй, слишком много
Итальянец взглянул на него из-под кустистых бровей. В его глазах сверкнул странный огонек.
Это единственное условие, которое связано с наследством, Джон. Либо вы берете все либо ничего
Джон судорожно сглотнул.
Больше, чем в два раза? поспешно произнес он, словно нужно было отвести беду, упредив ее другой.
Намного больше.
Больше, чем в десять раз? Больше сорока миллионов долларов?
Джон, вам придется научиться мыслить более крупными масштабами. Это нелегко, и, видит бог, я вам не завидую. Альберто ободрительно, почти заговорщически кивнул ему, словно предлагая сопровождать его в пользующийся дурной славой дом. Мыслите масштабно, Джон!
Больше, чем?..
Джон запнулся. В одном журнале он читал о состоянии крупной поп-звезды Мадонны, и там говорилось, что у нее шестьдесят миллионов долларов, а у Майкла Джексона даже и в два раза больше. Возглавлял хит-парад экс-«битл» Пол Маккартни, состояние которого оценивалось в пятьсот миллионов долларов. У него закружилась голова.
Больше, чем в двадцать раз?
Он хотел сказать «в сто раз», но не решился. Предположить, что он мог просто так, без труда, без таланта завладеть состоянием, приближающимся к состоянию таких легендарных личностей в этом было что-то кощунственное.
На миг воцарилась тишина. Юрист посмотрел на него, закусил нижнюю губу и ничего не сказал.
Свыкнитесь, наконец посоветовал он, с суммой два миллиарда.
И добавил:
Долларов.
Джон уставился на адвоката, и показалось, что на него, на всех присутствующих опускается что-то тяжелое, свинцовое. А вот это уже не шутки. Солнечный свет, падающий в окно, ослепил его, стал резким, словно лампа, которую направляют в глаза на допросе. Точно не шутки.
Вы же не шутите, правда? спросил он.
Альберто Вакки кивнул.
Джон огляделся по сторонам, словно в поисках выхода. Миллиарды! Цифра опустилась на него, словно тяжеленный груз, надавила на плечи, стиснула виски. Миллиарды это такие измерения, по направлению к которым он никогда даже двигаться не пытался. Миллиарды это значит оказаться на уровне Рокфеллера и Ротшильда, нефтяных магнатов из Саудовской Аравии и японских гигантов недвижимости. Миллиарды это уже не просто благосостояние. Это безумие.