Только теперь он увидел, как построен дом Вакки. Был главный дом, от которого под прямым углом два крыла отходили навстречу морю и заканчивались роскошными террасами. На одной из них он сейчас и стоял. На противоположной террасе на другом конце здания были натянуты голубые тенты, под которыми накрыли большой стол. По перилам, на которых стояли большие горшки с красными, синими и фиолетовыми цветами, тянулся дикий виноград. Кто-то помахал ему рукой.
Ужин! услышал он и узнал Альберто Вакки.
Рядом с ним сидел, должно быть, его брат Грегорио Вакки, а еще там была незнакомая женщина, и Джованна с девушкой в форме горничной расставляли на столе тарелки и бокалы.
Джон помахал рукой в ответ, но еще некоторое время постоял, рассматривая раскинувшееся море, сверкавшее в солнечном свете, словно яркая открытка. Водную гладь рассекала большая белоснежная яхта, и при виде ее в Джоне проснулась та самая белая зависть, которую, наверное, испытывает всякий, кто стоит на берегу и смотрит на это недосягаемо прекрасное судно, казалось, яхты просто созданы для того, чтобы вызывать у наблюдателей подобные чувства.
А потом он вспомнил, что богат, невообразимо богат. Если захочет, он может купить себе такую яхту. Даже дюжину таких яхт. Если взбредет в голову, он может приобрести себе личный «Джамбо Джет», да что там, целый флот таких самолетов. И даже это не повлияет заметным образом на постоянный рост его состояния. «С каждым вдохом, говорил ему Эдуардо, вы становитесь богаче на четыре тысячи долларов». А это значит, что состояние растет быстрее, чем он сумел бы сосчитать, даже если бы ему дали тысячедолларовые купюры.
От этих мыслей ему стало страшно, хоть он и не понимал почему. Внезапно ему показалось, что все это уж слишком, состояние испугало его, оно накатывало на него, словно снежный ком, грозя раздавить и заставить исчезнуть, словно сходящая лавина. Он обернулся к дому, касаясь стеклянных дверей, прошел к тем, которые были открыты, и, оказавшись в своей комнате, опустился на ковер. И лежал так, пока не рассеялся черный туман перед глазами.
Оставалось надеяться, что никто не видел его в такой прострации. Он медленно сел, посидел, подождал. Наконец встал, нашел ванную, подставил лицо под кран, а когда снова вышел, почувствовал невероятно манящий аромат жаркого, залетевший с террасы в комнату. Он с удовольствием принял бы душ и надел что-нибудь другое, но не знал, когда и куда прибудут его вещи, и не хотел сейчас беспокоить кого-либо, с телефоном или без него. Кроме того, ужин звал, и он решил, что душ подождет.
Он сам нашел дорогу. Это оказалось не так сложно, дом был выстроен симметрично. То, что с другой стороны было его комнатой, с этой стороны представляло собой роскошный салон, а когда он вышел на террасу, его встретили приветливо.
Эти трансатлантические перелеты даются тяжело, заметил Альберто, приглашая его сесть на свободный стул рядом с собой. Особенно в восточном направлении. Помогает только сон и хорошее питание Джованна, тарелку для нашего почетного гостя.
Все они сидели за длинным массивным деревянным столом, который, похоже, был сколочен несколько столетий назад для какого-то рыцарского зала; адвокаты с одного конца отсутствовал лишь padrone и горстка гостей на другом конце, среди которых Джон узнал только Бенито, шофера, и Джованну, сидевшую рядом с ним и что-то говорившую с оживленной жестикуляцией. В центре стола стояли большие стеклянные блюда с яркими салатами, корзины со свежим, пахнущим дрожжами белым хлебом и чугунные кастрюли, в которых лежала жареная рыба. По знаку Джованны молодая горничная подбежала к Джону и поставила перед ним тарелку, бокал из шлифованного хрусталя и положила приборы.
Тем временем Альберто начал представлять присутствующих. Женщину, которую Джон видел еще с террасы, звали Альвина, она была женой Грегорио и, соответственно, матерью Эдуардо. Она хорошо говорила по-английски, хоть и с сильным акцентом, и рассказала, что работает в школе здесь, в деревне. Затем Альберто принялся сыпать другими именами, которые Джон все равно не мог запомнить, но зато разглядывал лица. Коренастый мужчина с зарождающейся лысиной, который сидел на стуле, широко расставив ноги, и прислушивался к разговору Бенито и Джованны, садовник. Те два молодых парня, что яростно терзали рыбу на своих тарелках, находились здесь весь вечер чистили бассейн и подвал; они делали это раз в месяц, чтобы немного подзаработать. А беззубый старик, с пьяной улыбкой сжимавший в руках бокал вина, был одним из крестьян, у которых семья Вакки покупала свежие фрукты и овощи.
Это одно из наших твердых правил, пояснил Альберто. Большой ужин, и каждый, кто находится в данный момент в доме, приглашен к столу. Таким образом мы всегда в курсе новостей деревни. Джон, вы, должно быть, проголодались, угощайтесь!
Джон переключил внимание на блюда и положил себе всего и побольше. Тем временем адвокат налил ему из темной бутылки вина, сверкнувшего в бокале темно-красным, рубиновым цветом.
А ваш отец не придет? легкомысленно поинтересовался Джон и испугался, когда увидел, как помрачнело лицо Альберто.
Он еще спит. Подобные путешествия всегда даются ему тяжелее, чем он хочет признать. Некоторое время он помолчал и добавил: Здоровье у него уже не самое лучшее, но он не хотел оставаться в стороне. Такой он человек.
Джон кивнул.
Понимаю.
Как вам понравилась ваша комната? спросил Грегорио.
Джон, который только что отправил себе в рот первый кусок рыбы, кивнул, прожевывая, и торопливо сглотнул.
Хорошая. Действительно, очень хорошая. И вид чудесный.
Дай же ему поесть, Грегорио, с укоризной заметила его жена и улыбнулась Джону. Это самая красивая комната в доме. И она уже давно ждет вас.
Ах! произнес Джон, не зная, что сказать. И, поскольку в голову ничего не приходило, он взял в рот ложку салата, а пока он жевал, разговор, к счастью, перешел на другие темы.
Судя по всему, Альберто не был женат. Только теперь Джон заметил, что у него нет обручального кольца. Да и не был он похож на женатого человека. Эдуардо молча ковырялся в салате и, похоже, мысленно находился где-то далеко, а Альвина с Альберто обсуждали какого-то бывшего ученика, который, насколько понял из разговора Джон, уехал во Флоренцию, открыл свою фирму по разработке программного обеспечения и, кажется, отхватил крупный заказ. Затем садовник поднялся, подошел к ним, поблагодарил за ужин и объявил, что должен снова заняться работой, поскольку выкопал пять кустов, которые нужно посадить еще сегодня, ведь до завтрашнего утра они засохнут. Джон почувствовал, как спадает напряжение, о котором он поначалу даже не догадывался. То, что он находился здесь, снимал белое мясо с костей жареной рыбы, макал куски хлеба в маслянистый, насыщенный чесноком, потрясающе вкусный бульон, в то время как жизнь вокруг шла своим чередом, успокаивало. Почему-то он догадывался, что таких мирных моментов у него будет немного. То было затишье перед бурей.
И это будет буря триллиона долларов.
Утром он просыпался долго. Вокруг было светло, свет был необычным, он лежал на непривычно хорошо пахнущей простыне, на матрасе, от которого становилось приятно телу тот не был ни слишком твердым, ни слишком мягким, и он снова вспомнил все. Наследство. Перелет. «Феррари». О да, он действительно вчера выпил.
Но голова была на удивление ясной. Он поднялся, поставил босые ноги на приятный мягкий ковер и, часто моргая, оглядел большую комнату. Балконная дверь была открыта, издалека доносился шум моря, и можно было представить себе, что слышишь его запах. Мебель была не совсем в его вкусе, слишком изысканная, слишком много стекла и прочей ерунды, но выглядело все солидно и наверняка стоило немало.
Он провел обеими руками по волосам, протяжно зевнул, попытался потянуться. Все воспоминания казались лишь сном. Одному Богу известно, как он сюда попал, но, по крайней мере, это было по-настоящему. Он действительно сидел в шелковой пижаме на краю постели, зевая, несколько помятый, но ему это явно не снилось.