Когда мы вышли из библиотеки, держа в руках записи и ксерокопии, нам показалось, что Федор Достоевский на высоте своего пьедестала стал менее задумчивым и на губах его заиграла улыбка.
В тот вечер мы решили отпраздновать начало нашего приключения и заверить самих себя, что никакие «нет» нас уже не остановят: мы поужинали в кафе «Пушкинъ».
В Риме, на вилле Боргезе, напротив Национальной Галереи современного искусства, стоит памятник Гоголю работы Зураба Церетели. На мраморе выбита надпись: «О России я могу писать только в Риме. Только там она предстоит мне вся, во всей своей громаде». Мне показал ее один мой знакомый, когда узнал, что, сидя в кафе Галереи, я читала материалы о «ведьмах», которые смогла раздобыть в России. Гоголь был влюблен в Рим начала девятнадцатого века, именно там он начал писать «Мертвые души». Надпись на его памятнике показалась мне символичной. Сидя за столиком бара в римском парке, я читала и делала записи. И тут мне пришло в голову, что было бы неплохо снова поехать в Москву, погрузиться в тему и, вернувшись, написать о «ночных ведьмах». Эта русская история кому-то могла бы показаться незначительной, но именно отсюда, из Рима, она открылась мне «во всей своей громаде». Теперь, прочитав о них и увидев столько фотографий, я многое для себя открыла. Я подпала под очарование этих девушек с улыбающимися лицами, одетых в мужские гимнастерки. Я смотрела на их простодушные и невинные лица, и у меня возникали все новые вопросы. Мне хотелось понять, какие внутренние мотивы заставили их столь решительно отправиться на войну и взять на себя роль, до тех пор не ведомую ни одной женщине? Я хотела докопаться до сути этой необыкновенной эмансипации.
По меньшей мере миллион женщин в СССР приняли участие в войне наравне с мужчинами: медсестры, связистки, повара и даже солдаты, кстати, женщины были отличными снайперами. О них хорошо пишет писательница Светлана Алексиевич (которую я очень люблю) в книге «У войны не женское лицо». Если вы ее прочтете, вас, как и меня, непременно поразят чувства, воспоминания, тревоги, которыми жили женщины во время войны. Эти переживания еще более трагичны оттого, что они не свойственны женщинам, ибо диктуются Великой Историей, в которой в отличие от многих мужчин они свое участие полностью не осознавали; напротив, они упрямо противопоставляли ей свое скорбное бремя. В историях, рассказанных Алексиевич, со всей возможной достоверностью показаны женщины, испытавшие тяготы жизни, угнетенные обстоятельствами и судьбой, не им предназначенными.
А у себя в заметках я явственно видела именно женское лицо войны: женщины здесь не были жертвами моральных и материальных бедствий, обусловленных войной, это не было лишь страданием, принуждением и повиновением. «Ведьмы», как мне представлялось из книг, содержавших их воспоминания, из документальных фильмов с их интервью, не были жертвами Истории, напротив, им была отведена роль первого плана, война открыла им путь к эмансипации, расширила сферу свободы. Им недостаточно было равенства в школе и на рабочем месте, дарованного социалистическими преобразованиями, недостаточно плакатов на стенах, призывающих женщину сесть на трактор, работать на стройке и управлять самолетами. Они претендовали также на трагическое и жестокое равенство перед лицом смерти. Чтобы добиться его, им пришлось вступить в бой с теми, кто не собирался признавать за ними подобное право. Похоже, из этого боя они вышли победителями. Все «ночные ведьмы» в своих рассказах с гордостью повторяли: они доказали, что ничуть не хуже мужчин.
Вскоре я вернулась в Москву. В моем распоряжении было всего несколько дней. Хотя я по-прежнему мечтала встретиться с одной из «ведьм», я не была уверена, что добьюсь успеха в этот раз. Я подумала, что лучше пока забыть об этом и насладиться красотой оживленного города, готовящегося встретить Новый год, тем более что зима выдалась на редкость мягкой.
«Ведьма» нашла меня сама. Когда я прогуливалась по Измайловскому рынку среди матрешек, вышитых салфеточек и целых тонн реликвиймедалей, флагов, книг, домашней утвари, портретов, гербов, вещей времен Великой Отечественной войны и прочих мелочей, на прилавке с филателией мое внимание привлекла одна марка. На ней изображался не Ленин и Сталин с добрыми улыбками, а молодая женщина с очками на шлеме пилота. Кто эта женщина, в советское время удостоившаяся права быть изображенной на марке? Не успела я сформулировать вопрос, как получила ответ. «Это Марина Раскова», сказал мне продавец, немного удивившись, что я ее не узнала. И в самом деле, нет ни одной книги о «ночных ведьмах», где бы она не была упомянута. Именно эта женщина уговорила Сталина сформировать авиационные полки, состоящие только из женщин. И вот она передо мной, то есть на марке. Я ее покупаю, осторожно вкладываю в тетрадку и снова испытываю чувство горечи. На этот раз «ведьмы» посылают мне сообщение, а я не могу ответить. Это выглядит как неисполнение обязательств, о чем я когда-нибудь сильно пожалею.
В тот момент, погрузивший меня в уныние и пессимизм, я даже не оценила упорства Элеоноры, которая, прекрасно владея русским языком и своим всемогущим мобильником, решила обойти представителя дирекции музея на повороте, и шквал смс и звонков полетел в общества ветеранов и чиновникам Министерства обороны. Уж они-то должны знать, где можно найти последних «ведьм». Я смотрела на Элеонору невидящим взглядом и думала, что она просто увлеклась коллекционированием неизменных «нет». Однако уже во второй половине дня она с триумфом объявляет: «Мне удалось поговорить с Владимиром Александровичем Наумкиным!» «А кто это?» недоверчиво спросила я. «Он из Общества ветеранов при Министерстве обороны. Человек очень любезный, но живет по старинке, сообщает мне Элеонора. Он не пользуется ни сотовым телефоном, ни электронной почтой, поэтому связаться с ним очень сложно, но в конце концов он ответил по городскому телефону. Я попросила его познакомить нас с кем-нибудь из ночных ведьм», заключила Элеонора. «Он ответил нет?» «В том-то и дело! Он сказал хорошо!»
И вот мы встречаемся с Владимиром Александровичем Наумкиным на станции метро «Университет». На нем тяжелое пальто, вокруг шеи завязан шарф, на головевнушительная меховая шапка. У него светлые, серьезные глаза, проницательный взгляд отставного военного, а предупредительное поведение и подтянутый вид напоминают о манерах русских офицеров прошлых времен. В руках у него пластиковый пакет с двумя книгами о Второй мировой войне, что свидетельствует о том, насколько ему дорога память о ней.
Мы заходим в кафе неподалеку от метро. Он рассказывает о своей любви к небу: в возрасте семнадцати лет он записался в один из многочисленных аэроклубов страны, а потом продолжил учебу в авиационном училище в Грозном. Так он стал военным летчиком, специализирующимся на пилотировании вертолетов. Долгие годы он работал в команде, отвечающей за доставку космонавтов со спускаемых космических аппаратов. В 1969 году, рассказывает он нам с гордостью, в тяжелых условиях, при температуре минус тридцать восемь, он встречал космонавта Волынова, а потомэкипаж советско-американского корабля «СоюзАполлон».
Он рассказывает о своем участии в афганской войне, на которой был советником авиации при Генеральном штабе, о том, как рисковал жизнью и был награжден, а многие его товарищи погибли. До недавнего времени он был замдиректора Центрального дома авиациимосковского музея, посвященного самым знаменитым советским пилотам и космонавтам. И конечно, он знает всех героев и героинь, прославивших Россию в небе во все времена. И разумеется, он знает последнюю оставшуюся в живых «ночную ведьму» Ирину Ракобольскую. Ей девяносто шесть лет, она была заместителем командира и начальником штаба 588-го ночного легкобомбардировочного авиаполка.
Владимир Александрович рассказывает о ней с удивительной теплотой и уважением, используя при этом слова и выражения, которые сейчас редко кто употребляет. Если мы хотим с ней познакомиться, говорит он нам, он будет счастлив нас ей представить, к ней можно отправиться завтра днем. Хотим ли мы? Мы с Элеонорой на седьмом небе от счастья. Отменяем другую встречу, отказываемся от банимы в любой момент готовы ехать к «ведьме», у нас уже готов длинный список вопросов. Мы очень много прочитали, но нам столько еще хочется узнать.