Оставив поднос и прихватив контейнеры с едой, Хитоси направился к выходу. На каменном парапете у фонтана, словно малые галчата на жердях, гомонили и смеялись вездесущие мальчики и девочки, совсем не выглядевшие на свои семнадцать-двадцать лет. Они смачно тянули из бутылок ледяной чай или «рамуне», щурясь от нестерпимо яркого солнца. Хитоси ещё раз обсмотрел прохожих, стараясь выцепить знакомое лицо. Взгляд, помимо воли, задержался на другой фигуре, вырванной вниманием из общего потока. Сильным шатуном толкнулся кадык, лицо и плечи передёрнула судорога. Взгляд упал на мужчину, примерно одного возраста с Хитоси, японца в голубой тенниске с мокрыми следами подмышками. Опёршись на ортопедическую трость, седой как лунь, по-птичьи склонял он набок голову, нерешительно мял полнеющими пальцами пилотку с красными кантами, иногда обмахивался ею и дожидался, когда Игараси обратит на него внимание. Очевидно, он следил за Игараси с того самого момента, как преподаватель вышел из столовой. Высокий, слишком рано убелённый седовласостью, он крупно выделялся в ювенальных роях. Его было невозможно не заметить. Встретившись глазами, японец кивнул и, хромая, двинулся наперерез.
Охира-сан! Хитоси поклонился обильно потеющему мужчине и сел на парапет. Неужели служебная необходимость вас снова привела ко мне?
Хромота придавала движениям мужчины неуклюжую резкость, и он едва не опрокинул пробитый мелкими отверстиями, похожий на решётце стул, стоящий у фонтана. Игараси любезно придвинул его поближе и в предвкушении сытой трапезы провёл языком по сухим блеклым губам.
Да уж, сказал Охира, у НПА достаточно сотрудников, чтобы тратить их служебное время на прихотливых клиентов вроде вас.
Я не набивался к вам в клиенты, комиссар, улыбнулся Хитоси, подвигая к себе пластмассовый судок с закрытой крышкой, украшенной орнаментом. Вы обедали? Закажите суп в столовой, повар очень рекомендовал. По части приготовления мисо он непревзойдённый мастер!
У меня от соевых бобов изжога, скривился тот. Впрочем, как от наших с вами препирательств тоже. Ваше бесстрашие меня не приводит в восхищение. Машина негодования запущена, и мы не в силах что-то противопоставить ей. Но! В нашей компетенции не допустить, чтобы в результате пострадали граждане Японии. Для этого я здесь!
Как только, комиссар, вы осознаете те фундаментальные ценности, за которые ведётся бой, то поймёте, что эту машину остановить можно. Когда у каждого будет возможность ознакомиться с содержанием книги и высказать свою точку зрения, нетерпимость её ненавистников сойдёт на нет, просто потому, что многие из них поймут: получив исключительное право судить, они не имели для этого элементарных возможностей. Я считаю, что люди, в частности, японские читатели, должны иметь возможность судить сами, а не чтобы за них это делал Рухолла Мусави Хомейни или любой другой представитель власти с признаками тирании.
Это всего лишь книга! воскликнул комиссар. И вы должны понимать, что дело, в конечном счёте, не в ней. Это неизбежно касается политики. Но даже не об этом речь. Ваше поведение, в первую очередь, недальновидно и безобразно по отношению к близким людям. Вы думаете, я переживаю за вас или Мамору?
Уж точно не он! Надеюсь, вы не притащили его с собой? усмехнулся Игараси и шутливо оглядел себя со всех сторон, словно кто-то, в самом деле, мог прятаться в фонтане за его спиной.
Японские налогоплательщики всё так же платят триста иен в час за вашу безопасность, которой вы пренебрегаете и упорно
Хитоси набросился на суп и потому невнимательно, не глядя в сторону Охиры, отозвался:
Это Мичико позвонила вам и велела провести со мной очередную воспитательную беседу?
Что? запнулся Охира. Нет! Я действительно виделся сегодня утром с вашей женой, когда заехал за вами домой. Мы разминулись.
Город Токио большой город. Не всегда получается добраться до нужного места вовремя. Но вы могли бы позвонить!
Это не телефонный разговор, отмахнулся Охира. Я добивался личной встречи, чтобы
чтобы, нетерпеливо, но мягко перебил Хитоси, в очередной раз напомнить мне о деньгах японских налогоплательщиков, которые из-за моей недальновидности и безобразности, говоря вашими словами, уходят в никуда. Но я не вижу большой разницы между тем, ходит Мамору Канагава за мной по пятам или сидит в кобане, играя в го с напарником. Так или иначе, он получит свои триста иен, и польза для общества в обоих случаях будет одинаково сомнительна. Так?
Играл с напарником? переспросил Охира. Если это подтвердится, Канагава получит выговор.
Господин комиссар! Хитоси отправил последнюю ложку мисо в рот и удовлетворённо отставил пустой судок. Простите, но вы акцентируете своё внимание вовсе не на том. Я пытаюсь объяснить вам, что не нуждаюсь в опеке выпускника полицейской академии. Это смешно!
Всё дело в том, что Канагава выпускник академии? Вас это смущает?
Будь он хоть трижды Пелсией! воскликнул Хитоси, выставив перед собою палочки с гункан-маки и отправив рис с ломтиком лосося в рот. Конечно, дело не в вашем подчинённом. Если мы хотим жить в открытом обществе нам не следует бояться.
Я не стал говорить вашей жене, но кое-что случилось. На прошлой неделе, в среду.
Это связано с «Аятами»? Игараси поднёс край бумажного стаканчика ко рту, но не отпил, а лишь смочил губы.
Боюсь, что да, ответил сдержанно Охира. Издательство не связывалось с вами, так ведь?
Нет.
Они замолчали этот факт, чтобы не прикармливать панические настроения. Признаться, я и сам узнал только вчера. Досадная промашка пресс-службы.
Да что случилось, комиссар? Говорите же!
Третьего июля профессор драматургии из миланского театра Пикколо получил ножевое ранение в своей квартире в Леньяно. Его звали Этторе Каприоло. Вам знакомо это имя?
Возможно, задумчиво проговорил Игараси, пробуя несколько раз повторить непривычное имя. Он был на моих лекциях?
Нет, он не бывал в Японии, но я думал, вы могли бы знать друг друга, поскольку он, как и вы, занимался переводом.
Вы говорите: «его звали»? Хитоси попытался справиться с ломающимся дыханием.
С ним всё в порядке, поспешил успокоить Охира. Он получил множество поверхностных ран, но его жизни в настоящий момент ничего не угрожает. Ему наложили швы и сделали операцию по сшиванию сухожилия пальца. На следующей неделе врачи обещали выписать Этторе из больницы.
А кто был нападавшим?
Полиция Милана не произвела никаких арестов и не выдвинула никаких версий о мотивах нападения.
Почему вы тогда думаете, что это может иметь отношение к переводу?
Очевидно, это имеет самое прямое отношение! резко осадил Охира. Вчера из Милана по телетайпу я получил стенограмму допроса Каприоло. Согласно его показаниям, третьего числа около двух часов пополудни в театр позвонил мужчина, представившись сотрудником дипломатического ведомства. У говорящего был характерный арабский акцент. Хотя, по словам господина Каприоло, по-итальянски тот говорил весьма недурно. Сославшись на литературный интерес к Охира запнулся и потемнел лицом, недовольно покривившись своей забывчивости. Он пропустил руку в карман, чтобы подсмотреть в блокнот.
«Харун и море историй», подсказал Игараси.
Комиссар сверился с блокнотом и удивлённо посмотрел на преподавателя.
Верно. Именно этот перевод Ахмеда Салмана Рушди профессор готовил для детского лингафонного центра в Риме. В дальнейшем он собирался предложить театру Пикколо поставить спектакль «Тысяча и одна история Харуна» для детей эмигрантов из стран Ближнего Востока. Охира кончил читать и закрыл блокнот. Откуда вы знаете?
Мне знакомо имя профессора, потому что я читал его критический разбор «Харуна» в одном театроведческом журнале. Хитоси задумчиво погладил ямочку на подбородке. К сожалению, я не сразу вспомнил. Профессор определённо восхищался тем, что при всей пародийности произведения и его карикатурном подражании арабским сказкам, в историях Харуна есть место сатире и гротеску, не свойственные, скажем, «Книге тысяча и одной ночи», больше известной у нас в Японии, как «Сказки Шахразады».