Белая ворона? усмехнулась Нэнси. Хм, если подумать, это не слишком удачный идиоматический образ. А впрочем, мне-то что? Я здесь ненадолго.
Ленка только отмахнулась.
Все так говорят. И я так говорила. Но приехала и залипла на полгода. Считай больше, седьмой месяц пошёл.
Она схватила с тарелки пирожок, надломила его, убедившись, что из двух начинок ливерной и яблочноповидловой выбрала нужную, и отправила в рот, предварительно выстудив его весьма оригинальным способом помахав дрожжевым треугольничком из стороны в сторону. Сила инерции отправила по дуге кусок сладкой начинки. Он шлёпнулся на пол, освобождая слабый завиток пара. Джока, таки заполучившая свою порцию рыбы и мяса, но не удовлетворившаяся оным, теперь чутко кимарила на коленях у хозяйки. Она приоткрыла левый глаз на характерный свист и быстрее, чем подумала, выстрелила вслед летящему повидлу. У точки приземления она покривила мордочкой. Её не интересовали безыдейные вещи, а, по скромному мнению ангоры, уваренное с сахаром фруктовое пюре было в высшей степени безыдейно.
Квартирой по договору ренты, смешно сказала Ленка, набив тестом полный рот, я могу распоряжаться ещё полгода. Думаю, что вряд ли раньше отсюда съеду.
Чем же тебя так Питер привлекает?
Атмосферой.
Да, согласилась Нэнси, «нечаянно» накрошив под стол мясной начинкой для Джоки. Я успела заметить, атмосфера здесь невероятная: большое количество воды, роскошная архитектура, достопримечательности мирового масштаба. Мне, вообще, всё европейское очень нравится. Впечатление абсолютного благополучия. По крайней мере, кажется со стороны.
Нее, подруга, замотала Ленка головой, ты не поняла. Угнетающая атмосфера заброшенного места, вот что представляет собою Петербург, это огромный город мертвецов в прямом и переносном смыслах.
Тебя это, что ли, привлекает?
Конечно! Питер это средоточие беспредельной печали и необъяснимой тоски. Кстати, все русские классики, писавшие образ Петербурга в своих нетленках, скатывались в эту яму жутчайшей депрессии. Их угнетал сам город, под его влиянием рождались их шедевры. Старичок, что жил здесь, Борис Ильич, он лингвист, всё сокрушался и жалел меня. Питер, говорит, единственное место, в котором у него болит голова. Говорит, есть с чем сравнивать, между прочим: за сорок лет стажа перевидал, объездил столько стран.
Больная голова у многих здесь, так что пора бы привыкать, попыталась пошутить Нэнси. Ты говоришь, он лингвистом был?
Ну да. Был и есть.
Я бы хотела поговорить с грамотным языковедом. Если у человека за спиной стаж в сорок лет, он просто обязан быть грамотным, ведь так. Как думаешь?
Поговорим об этом лет эдак через сорок, рассмеялась Ленка и подхватила кошку на руки. Своенравная ангора стремительно и плавно упорхнула из хозяйских объятий. Она совершенно иными глазами смотрела на Нэнси. Её глаза хоть и были разными по цвету, оба излучали теперь «покорнейше благодарю». Ливер был зачётным. Он прекрасно шёл к балтийской рыбке. Незлопамятливая Джока, с лёгкостью простив предательство с хорём, запрыгнула на руки к Нэнси и принялась ластиться и мурчать.
Вот дереза, пожурила Ленка питомицу.
Досталась в наследство от старичка?
Ленка в недоумении подняла брови о чём это она? Наконец сообразила, покачала головой.
Вот уж нетушки! Это моё сокровище, она легонько дёрнула «сокровище» за хвост. Привезла из дома. Мы же с ней как неразлучники, бок о бок уже четыре с половиной года.
Прости, ты писала, я забыла, она виновато улыбнулась, ты из Саратова или из Саранска?
Из Самары.
Ч-чёрт! Носик Нэнси сморщился и заострился. Все они начинаются похоже.
Ну да! Прямо как Петербург и Пермь.
Нет, не похоже!
То-то же! заключила Ленка.
Нэнси поспешила вернуться к кошачьей теме.
Почему у кошек этой породы один глаз жёлтый, а другой голубой? Это аномалия какая?
Она выглаживала Джоку растопыренными пальцами, будто гребешком, в полном соответствии с её наклонностями. Кошка, тараща глаза от удовольствия, растекалась пушистым бликом на коленях, прикрытых фланельными углами банного халата.
Она особенная, это факт! ответила Ленка. Всё остальное мне не интересно. По легенде, между прочим, пророк Мухаммед был тоже разноглазым. Так что весь арабский мир на её стороне. Они там к этим сакральным знакам очень ревностно относятся. Или ты имеешь что-то против арабского мира? Ленка угрожающе опёрлась локтями о стол, нависая корпусом над хлипкой столешницей. Нет, вы скажите, мы послушаем.
Понемногу Нэнси начинала привыкать к своеобразной Ленкиной манере общения подтрунивать над собеседником. Милашевич откинула голову назад на спинку кресла и залилась мелким, дробным смехом.
В окно снова постучался дождь. Из приоткрытой фрамуги потянуло подвальной мозглостью, чуть-чуть болотной, вязкой, удушливой, с гнильцой. Порыв ветра тут же снёс куда-то запах, и место болоту уступила далёкая стылость Финского залива, неуютная и сырая. Нэнси ухватила чайный стакан и широкими глотками мужественно отпила половину. Внутри стало горячо.
Ну, а фретка и моя соседка? неожиданно для себя заговорила стихосложением Нэнси. Они тоже самарцы?
Неа, пилигримы только я и Джока. Нафаню и Жейку взяла из приюта уже здесь. По знакомству.
Удобная штука знакомство, согласилась Нэнси. Так значит шиншиллу зовут Жейка?
Точно! Ну-ка, идём!
С сухим щелчком электрического разряда Ленка распрямила ноги, стремительно выманивая из кухни гостью.
Куда? всполошилась Нэнси. Дай хотя бы чай допить.
Но Ленка, кажется, не слушала. С неимоверным ускорением она увлекла Нэнси сквозь всю квартиру, по пути прихватывая пожитки, разбросанные по прихожей. Сквозь протёртую подошву тапка мелькала бурая хозяйская пятка. Где-то в ногах мешался фретка. Трепетно к груди Нэнси прижимала Джоку, заякорившуюся когтями все четырёх лап, не понимая, что происходит и куда их всех несёт. Спешащая процессия напоминала авансцену чердачного театра, где проходит премьера энергоёмкой пьесы под названием «Все бегут, летят и скачут». Наконец достаточно быстро произошла развязка.
Вот! сказала Ленка. Твоя комната!
Комната, почти квадратной планировки, была просторной настолько, насколько могла позволить себе малогабаритная хрущёвка. Нэнси внимательно и по-деловому обсмотрела свои покои. Софа в шотландскую клетку. Бланжевый, как сырой крендель, письменный стол. Фортепианная банкетка с кожаной обивкой, неизвестно какими ветрами истории задутая в эту квартиру, в эту комнату. Рядом эклектичный стул-трансформер, напоминающий в профиле легкоатлета, стартующего на беговой дорожке. На спринтере, вернее, на спинке «спринтерского» стула песочное платье в стиле сафари с широким поясом поверх. Наверно Ленкино. Терпеливо ждёт, пока владелица объявит охоту на одиноких молодых самцов в заливной саванне северной столицы. А рядом, в углу, этажерка из Икеи, на самой верхотуре которой клеточные апартаменты. Большое окно, смещённое к левой стороне, с яркими, красными, словно порез, гардинами. Советских времён стенка Хельга, обставлена хрусталём и фигурками бисквитного фарфора. Оставшиеся стены обтянуты не слишком изысканными шерстяными гобеленами с пасторальными пейзажами оленями, пастушками, херувимами. Они гуртом с пышным ковром турецкой или персидской вязки, постеленным на полу от угла до угла будто на страже хрупкой сокровищницы Хельги.
Ой, запусти по примете кошку! предложила Ленка.
Так это в новое жильё.
А оно и есть новое. Для тебя! Переезд на новое место дело ответственное, опасное и требует благословения богов. Пусть Джока перед ними отдувается.
Изображать жертву Джока не была согласна. Вотум доверия адепта здесь ни при чём, как всегда двуногие всё с лап на голову перевернули. Богам нужен жертвенник, и чаще в роли жертвы избиралось домашнее животное. Человечество только ради этого и одомашнило кошку чтобы в жертву «духам места» приносить. Хорошо устроились, ничего не скажешь! Да, она причастна к высшим силам но и она ничего не может сделать сверх того, что должно произойти.