«Юноша своей музыкой разговаривает с Богом» так говорили о музыканте. Вот ведь: вроде как Бога нет, но в искусстве, стало быть, есть! И неважно, что пианист мог ошибаться и не всегда попадал в ноту. Клиберн создавал образ, инструмент дышал в его руках. Это была настоящая вдохновенная музыка.
Совершенно новые понятия для Марии и ее друзей. Никто не остался равнодушным.
А на конкурсе тем временем бушевали настоящие страсти. Естественно, победителем должен был стать советский музыкант. А как же? Советское значит, лучшее. Но превосходство американца было настолько очевидным, что председателю жюри пришлось поехать на прием к самому Хрущеву. Так что делать? А что делать, если Хрущев и сам был за правду? Раз лучший значит, и победитель. Понятное дело, тут же не преминули добавить, что-де американцы у себя под носом такого парня не разглядели. Опять же учительница у Вана Клиберна была тоже наша бывшая соотечественница Розина Левина. То есть все равно: кругом наши заслуги.
Мария вместе со всеми восхищалась Первым концертом Чайковского в исполнении музыканта и не могла сдержать слез, когда на закрытии, начав с совершенно вроде бы неподходящих аккордов, Ван Клиберн вдруг перешел на «Подмосковные вечера». Удивлены были даже музыканты оркестра, такой сюрприз для всех! А что уж говорить о зрителях? Это был фурор!
И если про себя и музыку Мария мечтала как-то абстрактно, то после появления в ее жизни парня из небольшого американского городка (а чем Техас так уж отличается от российской глубинки? Да, собственно, ничем!) она практически дала себе слово: если у ее ребенка обнаружится слух, то он музыке будет учиться обязательно.
И Надя училась. Она оказалась очень усидчивой девочкой. Без устали повторяла пассажи и гаммы, пока не достигала нужного результата. Нужно отсидеть два часа за инструментом будет сидеть два. Нужно три значит, выдержит и три. Конечно, Мария помогала, поддерживала дочку морально. И книжки подбирала про музыкантов, и вовремя подбадривала девочку, на всех ее выступлениях присутствовала. Они много говорили о музыке, обсуждали, какой композитор какие струны затрагивает в душе человека.
Надя росла молчаливым, замкнутым ребенком. Иногда Марию это даже пугало. Она тихонько звала:
Надя, ты где?
Да тут же я! не сразу и немного нервно отзывалась дочь. А как думаешь, мне Кира Владимировна когда даст Баха играть?
Баха? При чем здесь Бах? Они же только что обсуждали фильм, который посмотрели. Мария воодушевленно рассказывала о том, почему герой все-таки ушел от главной героини. Так важно было еще раз поговорить на эту тему неполной семьи, раз уж появился повод. Мария не сомневалась: дочь переживает от того, что растет без отца. А она, оказывается, думала про музыку и совсем даже не слушала сейчас Марию. Что с этим сделаешь? Значит, так тому и быть. И они опять начинали говорить о музыке.
Хоть и без музыкального образования, Мария была творцом в душе и музыку чувствовала очень тонко. Она со свойственной ей дотошностью пыталась разобраться, почему пианисты играют одно и то же произведение каждый по-своему. Молодая женщина покупала пластинки с одними и теми же прелюдиями Шопена в разном исполнении, они слушали их вместе с Надей, потом разбирали, почему сыграно именно так, что нравится больше, а как бы сыграла она, Надя. Может, есть ее собственный вариант? А почему нет? Кто лучше: Горовиц, «Король Королей пианистов», «последний великий романтик», или Рихтер, чья техника игры была безукоризненна.
Мария постоянно общалась с педагогами Нади, сначала в музыкальной школе с Кирой Владимировной, потом в училище с Софьей Михайловной.
Кира была ей ближе, чем другие учителя, понятнее как-то, может, потому, что они были ровесницами, а может, потому, что так же, как и Мария, учительница безоговорочно восхищалась Надей.
Какая упорная девочка! У нее есть будущее!
Мария задыхалась от этих слов. У нее растет «гениальный ребенок»! Надя не такая, как все, им обеим уготовано совершенно необыкновенное «завтра». И Мария все сделает, чтобы талант дочери не угас в их маленьком городке.
Надя поступила в музыкальную школу легко, хотя конкурс был большой. После экзамена высокая и немного надменная завуч вышла в коридор.
Результаты вывесим на стенде послезавтра. Потом обвела глазами толпу детей и родителей. А где у нас родители Нади?
У Марии сердце ухнуло вниз.
Я, хрипло проговорила она, потому что голос вдруг пропал.
Хорошая девочка. Вы уже выбрали инструмент? Надя говорит про скрипку, но мы будем рекомендовать фортепьяно.
И завуч развернулась, чтобы зайти обратно в кабинет.
Родители с криками атаковали учительницу:
А мой, а мой?
Все послезавтра. Завуч недоуменно посмотрела на нетерпеливых родителей, передернула плечами и закрыла за собой дверь в класс.
Мария начала трясти Надю:
Ты слышала? Ты слышала? Тебя возьмут! А ты что, про скрипку говорила?
Надя стояла, не шевелясь, какая-то немного заторможенная.
Мама, прекрати меня трясти! А почему ты думала, что меня не возьмут? Я хорошо пою и хлопаю громко, ты же сама говорила. Правда, я сначала немного растерялась, сама не знаю почему, девочка задумалась, потом вздохнула. Потому что мне ни разу никто не улыбнулся. Но потом закрыла глаза и все спела!
С закрытыми глазами?
Потом открыла, конечно! Иначе бы я к роялю подойти не смогла!
А про скрипку почему учительница сказала?
Девочка опять вздохнула, она явно устала и совершенно не хотела отвечать на мамины вопросы.
Ну это я сказала, что мне скрипка нравится. Мама, но там такой красивый рояль. Мам, два рояля. Они стоят рядом. Два черных рояля. Я на рояле буду играть, я решила. И вообще пошли скорее домой, и шепотом добавила: Я в туалет ужасно хочу!
С Надиной первой учительницей музыки Кирой Владимировной у Марии отношения сложились теплые, практически родственные, хотя учительница и пыталась вначале держаться достаточно отстраненно. Мария сразу заметила, что педагог выделяет ее дочь, занимается с ней больше, чем с другими ученицами. Может, нужно за это платить? Она предложила Кире давать Наде дополнительные уроки, приходить к ним домой.
Кира Владимировна тут же замахала руками.
Нет, нет и нет. Ну, вопервых, Надя прекрасно занимается самостоятельно. И это очень важно. Контроль это замечательно, но когда-то он заканчивается. И вот тут музыкант должен уметь работать сам. Вот за что я люблю, Машенька, вашу дочь, можно даже сказать, уважаю в ней есть эта самостоятельность. Ну и потом, есть, честно говоря, еще одна причина. Кира замялась. Мария вопросительно смотрела на нее. Меня слишком много. Я не умею быть одной из многих. Это мой огромный недостаток. Мария развела руками, дожидаясь дальнейших объяснений, но Кира Владимировна лишь улыбнулась. Можно было подумать, что Кира говорила о своей фигуре. Невысокого роста, Кира была достаточно полной. Молодая женщина пыталась нивелировать свою полноту широкими юбками, цветастыми объемными шалями, накинутыми на плечи, или яркими шарфами. Марии нравилось, как смело Кира носила брюки и крупные бусы. Иногда деревянные и пластмассовые аксессуары еще и прибавляли объема, но Кира была уверена в себе. Ее действительно было много. И внешне, и внутренне. Может, в том разговоре Кира хотела еще что-то добавить? Но нет, не решилась.
Говорила Кира громко, резко. Частенько Мария задумывалась: а что, если бы Кира ее Надю невзлюбила? Она бы раздавила девочку. Но нет, учительница и ученица общались на равных. Надя с детства умела держаться с достоинством. Никто из учителей ни в обычной школе, ни в музыкальной никогда не повышал на нее голоса. Надю уважали. А Кира еще и восхищалась.
Надины успехи стали частью жизни Марии; главной ее частью. Она с удовольствием помогала дочери: вернувшись после работы, сидела рядом, глядя в ноты, похваливала, подбадривала; как ей казалось, брала на себя часть физической нагрузки дочери.
Если Надины занятия в музыкалке совпадали с обеденным перерывом на комбинате, обязательно на них присутствовала, потом коротко перекидывалась парой слов с Кирой. Постепенно отношения с учительницей потеплели. У Марии даже возникла такая мысль: вот была одна подружка Светка, а теперь, похоже, их стало две. А с Кирой общаться было даже приятнее.