Вот он, домик, с едва ощутимыми отзвуками сожаления сообщил Бэкхем, вслед за Олей выходя из машины. В последний раз лет в десять лет тут был.
Это бабушкин? с любопытством приоткрывая символическую калитку, с одиноким запорным крючком, любопытствовала Оля.
Бабушкин-бабушкин, отозвался за «хозяина» Лидс. Давайте вещи из багажника перетянем.
Да пожрём чего! дополнил Шарик. Кишка кишке уже фиги крутит
Ставни скрипуче кашлянули, и в дом весело ввалилось холодное морозное солнце. В продолговатую кухню-прихожую, с забывшей тепло огненных цветков скромной старой печкой. В квадратный зал, уже с настоящей русской печью, требующей живого огня. А еще, с неизменным обеденным круглым столом и старым, давно угасшим телевизором, что сиротски мостился на небольшой тумбе с отслоившейся по краям тёмной краской. В обе спальни. В одну, что поменьше, с полуторной кроватью, одиноким стулом и крошечным столиком у окна, увенчанным ручной швейной машинкой. И вторуюпобольше, с узкой софой, платяным шкафом, прикроватной тумбой и большим громоздким сундуком, опоясанным чуть тронутыми ржавчиной железными полосками.
Тут я спал, кивнул Бэкхем на узкую кроватку.
Чуть сощурился, кажется, даже усмехнулся. Осторожно, словно боясь ненароком измять старенький плед, уселся, едва касаясь, провел подушечками пальцев по шершавому, но мягкому ворсу.
А жрал где? хмыкнул Шарик, подпевая обуявшему его голоду. Меня вот этот вопрос интересует!
Бритоголовый детина деликатно, двумя пальчиками, сложёнными в дуло воображаемого пистолета, отодвинул с прохода Олю, и взял на беспристрастную мушку своего товарища.
Хёнде хох, и жрать пошли! Потом экскурсию проводить будешь
На стол уверенно встали три банки тушёнки с неизменно счастливыми свиными мордочками, небольшой баллон растрясшегося в дороге разносола и две бутылки водки. Пока Оля с Бэкхемом шелестели пластиковой посудой, хозяйственный Шарик умудрился найти в сарае пару вёдер угля, да чуток кривеньких сухих чурок, для растопки. Свои находки самозабвенно скармливал давно забывшей шар русской печи, что и в двадцать первом веке служила верой и правдой, в стране, что тянет газовые магистрали через пол мира.
А давно бабушка, ну, того попутно подбрасывая гости горючего камня в неохотно разгорающуюся печную утробу, интересовался Шарик.
Уже лет пять как, монотонно кромсая железо консервы, холодно отвечал Бэкхем.
Странно, что уголь не спиздили. У нас в деревне чуть зазевался, а сосед уже с ведёрком из твоего сарая чешет. Не дай Бог всей семьёй куда-нибудь на пару дней свалить. Приедешьвсё, что плохо лежало, уже хорошо лежит. Только в другом месте, за чужим заборчиком.
Тут люди не такие. Или не совсем такие. Бабу Настю тут любили все. Так что А может, просто лень было искать.
Это же какая лень должна быть?! хохотнул Шарик. Там в сарае целый угол завален.
А тут уголь никому не нужен особо. Тут большинство на шахтах работали. Так что, им или паёк или что-то такое выдают. В общем, бесплатно уголь привозят. Немного, но людям хватает.
Везёт. А у нас копят на зиму. Знаешь, сколько тонна угля стоит? А на зиму, если дом нормальный, большой, тонны три-четыре надо!
Так, счетовод, резко перебил Шарика Барбер, хорош там копошиться. Кто больше всех жрать хотел? Иди уже к столу.
Стол, это, конечно, хорошо, прямо об штаны отряхнув подёрнутые угольной пылью руки, потянулся Шарик к наполненному на четверть стаканчику. Только вот, если печь не растопимзамёрзнем ночью тут все, на хрен. И это, торжественно поднял ребристость пластика, чуть погоняв по стенкам прозрачность водки, не поможет! Хоть залейся, а всё равно околеешь!
Околеешь-околеешь Лидс жестом призвал товарища, наконец, усесться со всеми. Хорош трёпаться. Жуй, давай
Пластиковая посуда сердито пошаркивала и неуютно поскрипывала, ребристость стаканов распиралась прохладой водки и вновь пустела. Снова и снова. А потом ещё и ещё И всё это время за окном уверенно наступала самая настоящая зима. Вовсе не та размазанная кислой кашей хлябь, а уверенная и похрустывающая, такая, как в далёком розовощёком от морозца детстве.
Зима отсчитала ровно неделю, с того момента, как избалованные асфальтом подошвы ступили на совсем чуть-чуть припорошенную робким снежком грунтовку. Отсчитала, и уже не стесняясь, бесстыдно укрыла мир своим белым подолом. Кажется, поначалу чуть сомневалась Но потом утвердилась в своих помыслах. От чего белое стало особенно блестящим, звонко-хрустким.
Барберу казалось, что время застыло. Просто встало, а отщёлкивающие на стене старые часы, да пульсирующее светиловсего лишь бег вокруг чего-то несуществующего и несущественного. День-ночь. День-ночь. Как раскатистые удары огромного сердца. Один-два, вдох Три-четыре, выдох Пять-шесть, снова вдох Семь Что должно быть на седьмой? Наверное, ничего. Просто вязкая тьма деревенского домика и тягучее ожидание нового дня, один в один похожего на прошлый Или не прошлый, а нынешний, повторяющийся раз за разом?
Завтра надо будет в посадку сходить, дерева наломать бубнил Шарик где-то в ногах. А то уголь скоро хер растопим Не спичками же
К тому, что Шарик о чём-то бубнит перед тем, как повесить в воздухе свистящее посапывание, изредка перетекающее в раскатистый храп, Барбер уже успел привыкнуть. Впрочем, как и все остальные. Однако, остальные успели застолбить места в спаленках. Бэкхем с Олейв той, где раньше ночевали старики. Лидсв гостевой, с узенькой поскрипывающей софой. Барберу же пришлось довольствоваться ночлегом в зале на раскладном диване, на пару с Шариком. И не смотря на то, что лежали валетом, данное обстоятельство ничуть не смущало извечного водителя. Обсуждать бытовые насущности с чужими пятками казалось ему вполне обыденным и продуктивным.
А ещё надо бы окна заклеить. Сквозит
Вова! Заткнись, а?! уже по обыкновению попытался Лидс добиться тишины и заскрипел старой мебелью, недовольно ворочаясь.
Так вот, я и говорю будто не замечая недовольств, продолжил Шарик. Надо скотчем, хотя бы, щели залепить. Сквозит, сука. Ты скотч не брал?
Не брал спокойно отозвался Барбер, будто в подтверждение своих слов, проведя ступнёй, в опасной близости от чужого лица.
Жаль, вздохнул Шарик. Надо бы надыбать.
Завтра мячик сменил тему Барбер. Без нас.
Ну, по ящику глянем. С «мясом» играем. Никаких забивонов не планируется же Всё вместе водку жрать будут.
Может, и забьются, по-товарищески. Будда или Златан. А уже потом водку Сука
Жалеешь?
О чём?
О том, что здесь торчим, уточнил Шарик.
Да, по фигу фыркнул Барбер, сердито повернулся на бок.
Я же вижу, что не по фигу.
Ну и что с того? Какая разница? Имеем, что имеем.
Да заткнитесь вы уже! почти в полный голос запротестовал Лидс. Чего вы там разнылись?! Хотите на «мясо»поехали на «мясо». Посмотрим, как «Спартак» наших инвалидов отымеет, и обратно в это захолустье свалим.
Ты же сам понимаешь, что стрёмно, отозвался Барбер.
Ну, а что тогда скулить? «Без нас, без нас»
Мальчики! взмолилась уже Оля из своей крохотной спаленки. Ну, хорош, а?! Каждую ночь: «бу-бу-бу, бу-бу-бу»
Привыкай! рявкнул брат и снова заскрипел древесной старостью своей лежанки. Теперь мы коммуна. Прям, как твой хахаль-коммунист любит.
Я не коммунист, сонно промямлил Бэкхем. Ну, разве что, чуть-чуть
О, видали? громким шёпотом огласил Лидс. Чуть-чуть Как самую мягкую подушку и удобную кроватьтак он за частную собственность. А как пожрать, так за социальную справедливость топит
Да заткнись ты уже! устало шикнула сестра. Спать будем, нет?!
Да, пацаны резюмировал Барбер в подушку. Давайте спать
Сон, как и каждую здешнюю ночь, накатывал урывистыми образами. Увлекающими, обволакивающими, и резко, даже бесцеремонно бросающими в непроглядный мрак реальности. Казалось, вот онинекрепкие, обвивающие шею сыновьи объятия, его щекотные волосы на губах и в носу. Вот онигудящие трибуны, покачивающиеся, подпрыгивающие в не терпящем вожделении. Вот онаускользающая улыбка той, что нежданно стала чем-то неизменным и незаменимым, редким, но таким желанным Или не её, а той, что так похожа? Так доступна, под шелест измятых замусоленных купюр