Как ты там сегодня, Хелен?
Джордж, я по поводу вчерашнего вечера. Ты просто не представляешь, как мне стыдно.
Стыдно? За что тебе стыдно?
За то, как я с тобой себя вела. Прямо не знаю, что на меня нашло, Джордж. Я всю ночь не спала, переживала из-за этого ужаса.
Во взвихренный разум Джорджа вкрался новый элемент хаоса.
Не говори глупостей, сказал он. А потом, к собственному отчаянию, услышал свой голос, который продолжал: В первый момент я тебя не понял, Хелен. А потом сообразил.
Ах, Джордж, проговорила она через миг, совсем тихо.
Вновь молчание. Он начал застегивать запонку.
Я не могла не позвонить, сказала она после паузы. Не могла все это вот так оставить.
Запонка упала на пол; он встал, чтобы поднять ее, а потом настойчиво произнес в трубку: «Хелен!», дабы скрыть тот факт, что на миг отвлекся.
Что, Джордж?
Тут открылась дверь из прихожей, и в комнату, излучая легкое неудовольствие, вошла Кэй. Помедлила.
Ты занят?
Не особенно. Несколько секунд он таращился на трубку.
Ну, до свидания, пробормотал он отрывисто и разъединился. Повернулся к Кэй. Доброе утро.
Я не намеренно тебе помешала, произнесла она отчужденно.
Ты мне не помешала. Он запнулся. Звонила Хелен Эйвери.
Не мое дело, кто тебе звонил. Я пришла спросить, едем ли мы сегодня в Коконат-Гроув.
Присядь, Кэй.
Я не хочу говорить.
Присядь на минутку, произнес он нетерпеливо. Она села. Сколько ты еще будешь это продолжать? спросил он.
Я ничего не «продолжаю». Просто между нами все кончено, Джордж, и ты знаешь это не хуже, чем я.
Бред какой-то, сказал он. Всего неделю назад
Это не имеет никакого значения. Это надвигалось уже несколько месяцев, и вот теперь все кончено.
Ты хочешь сказать, что больше не любишь меня? Нельзя сказать, чтобы он сильно встревожился. Такие сцены бывали между ними и раньше.
Не знаю. Наверное, в определенном смысле я всегда буду тебя любить. Тут она вдруг разрыдалась. Господи, как же это грустно. Он так давно в меня влюблен.
Джордж вытаращился на нее. Столкнувшись лицом к лицу с подлинным, по всей видимости, проявлением чувств, он не смог найти никаких слов. Она не злилась, не угрожала, не притворялась; она вообще о нем не думала, будучи полностью поглощена своими чувствами к другому человеку.
Да ты о чем? выкрикнул он. Ты что, хочешь сказать, что любишь другого?
Не знаю, откликнулась она беспомощно.
Он сделал шаг в ее сторону, потом подошел к кровати и лег, уставившись с несчастным видом в потолок. Через некоторое время в дверь постучала служанка и сообщила, что внизу дожидаются мистер Буш и мистер Касл, адвокат Джорджа. Для него факт этот оказался лишенным всяческого смысла. Кэй ушла к себе в комнату, он встал и двинулся следом.
Пусть им скажут, что нас нет дома, проговорил он. А мы куда-нибудь съездим и обсудим все это.
Не хочу я никуда ехать.
Она уже была далеко и с каждой минутой делалась все загадочнее и отстраненнее. Вещицы на ее туалетном столике будто бы принадлежали чужому человеку.
Он заговорил сухо, торопливо:
Если ты что думаешь про Хелен Эйвери, так это вздор. Я никогда никем не интересовался, кроме тебя.
Они спустились вниз, в гостиную. Был уже почти полдень очередной яркий, бесчувственный калифорнийский день. Джордж заметил, что в солнечном свете уродливое лицо Артура Буша выглядит бледным и изможденным; тот сделал шаг к Джорджу и внезапно остановился, будто ожидая чего-то вызова, упрека, удара.
В один миг в голове Джорджа пронеслась сцена, которая вот-вот произойдет. Он просмотрел развитие своего характера в этой сцене, свою роль бесконечное разнообразие ролей, но каждая вела к тому, что Кэй будет играть против него вместе с Артуром Бушем. И внезапно отверг все эти роли.
Прошу меня простить, произнес он быстро, обращаясь к мистеру Каслу. Я вызвал вас, потому что некая помощница режиссера по имени Маргарет Донован пытается получить с меня пятьдесят тысяч долларов за некие письма, которые, по ее утверждению, я ей написал. Разумеется, все это Тут он осекся. Это уже не имело никакого значения. Я зайду к вам завтра.
Он подошел к Кэй и Артуру, чтобы слышали только они.
Не знаю, что именно вы собираетесь делать. Но прошу меня в это не впутывать; у вас нет никакого права заставлять меня все это терпеть, поскольку я ни в чем не виноват. Я не хочу становиться заложником ваших чувств.
Он повернулся и вышел. Машина дожидалась у крыльца, и он сказал: «Едем в Санта-Монику», потому что именно это название первым пришло ему в голову. Машина понеслась сквозь бесконечный, без намека на марево, солнечный свет.
Они ехали три часа: мимо Санта-Моники, потом, по другой дороге, к Лонг-Бич. Он воображал себе будто речь шла о чем-то увиденном краем глаза, не привлекшем особого внимания, как проводят этот день Кэй и Артур Буш. Кэй, видимо, будет много плакать, поначалу ситуация покажется им сложной, неожиданной; однако нежные сумерки приведут их к сближению. Их неизбежно потянет друг к дружке, а он все отчетливее будет представать им неким внешним врагом.
Кэй, видимо, хотела, чтобы он рухнул на колени, в грязь и пыль семейной сцены, и стал молить ее о пощаде. Не дождется; он вообще ненавидит сцены. Если он опустится до того, что станет мериться силами с Артуром Бушем в перетягивании сердца Кэй, будто каната, он перестанет быть самим собой. Он навсегда станет чем-то похож на Артура Буша; у них навеки появится нечто общее, вроде постыдной тайны. Театральности в Джордже было немного; миллионы глаз, перед которыми за эти десять лет успели промелькнуть его настроения и выражения его лица, не обманывались на этот счет. С того самого момента, когда он, двадцатилетний юнец на гриффитовской студии, обратил прекрасные глаза в воображаемую даль своего первого вестерна, зрители его на деле наблюдали за продвижением прямолинейного романтического тугодума по жизни, которая совершенно случайно оказалась исполненной блеска.
Его вина заключалась в том, что он слишком рано почувствовал себя в безопасности. Он внезапно сообразил, что Фэрбенксы, которые за столом всегда сидели рядом, вовсе не рисовались. Они лишь не оставляли ничего на волю случая. Ведь они жили, пожалуй, в самой непредсказуемой прослойке богатого, дикого, скучающего общества; чтобы брак в ней оказался успешным, нужно не ждать от будущего абсолютно ничего либо ни на миг не разлучаться. Он на один миг оторвал взгляд от Кэй и тут же сослепу попал в страшную беду.
Пока он обдумывал все это, пытаясь сообразить, куда ему теперь ехать и что делать, они оказались рядом с многоквартирным домом, который внезапно всколыхнул его память. Тот стоял на окраине розовая страхолюдина, выстроенная, дабы представлять собой что-то, откуда-то, но в таком дешевом и расплывчатом виде, что архитектор, видимо, и сам давно позабыл, что именно пытался скопировать. И тут Джордж внезапно вспомнил, что именно сюда заезжал за Маргарет Донован в вечер того давнего бала в Мэйфере.
Остановитесь у этого дома! распорядился он в переговорное устройство.
Он вошел в подъезд. Чернокожий лифтер таращился на него, раскрыв рот, пока они поднимались на нужный этаж. Маргарет Донован сама открыла дверь.
Увидев его, она отпрянула, вскрикнув. Он вошел, закрыл дверь; она первой пошла в большую комнату. Джордж следом.
Снаружи вечерело, квартира в полумраке выглядела гнетуще. Закатные лучи мягко ложились на безликую мебель, на роскошную галерею подписанных фотографий звезд экрана, занимавшую целую стену. Лицо ее было белым; глядя на него, она нервически тискала пальцы.
Что за бред, Маргарет? спросил Джордж, пытаясь говорить без тени упрека. Тебе что, так нужны деньги?
Она неопределенно покачала головой, не сводя с него глаз, в которых застыло подобие ужаса. Джордж смотрел в пол.
Полагаю, все это придумал твой брат. Я просто не в состоянии поверить, что ты способна на такую глупость. Он поднял глаза, пытаясь сохранять строгую властность, так говорят с напроказившим ребенком, но тут увидел ее лицо, и все чувства, кроме жалости, мгновенно улетучились. Что-то я устал. Можно, я присяду?