Как Джордж?
Да вроде ничего. Похоже, в школе ему нравится.
Полагаю, выбора не было, кроме как послать его туда.
Не было.
Ты по нему очень скучаешь, Гарри?
Да, скучаю. Он забавный мальчуган.
Он долго говорил про Джорджа. Роксане это было интересно. Пусть Гарри обязательно привезет его на следующие каникулы. Она ведь видела его всего раз в жизни, и тогда он был карапузом в перемазанном комбинезончике.
Она оставила Гарри читать газету и пошла приготовить ужин четыре котлетки и осенние овощи из ее огорода. Поставив их на плиту, она кликнула его, и, сидя рядом, они продолжили разговор про Джорджа.
Если бы у меня был ребенок начинала она.
Потом Гарри, как мог, проконсультировал ее насчет вложения капитала, они прогулялись по саду, останавливаясь то тут, то там: здесь когда-то стояла бетонная скамья, а здесь был теннисный корт
Ты ведь помнишь
И после этого хлынул поток воспоминаний: день, когда они наснимали кучу фотографий например, Джеф верхом на теленке; набросок, который сделал Гарри: Джеф и Роксана лежат, раскинувшись, на траве, головы их почти соприкасаются. Они собирались построить закрытую галерею, которая соединяла бы рабочий кабинет в бывшем гараже с домом, чтобы Джефу легче было туда попадать в дождливые дни, строительство начали, но от галереи ничего не осталось, кроме покосившегося треугольного фрагмента, который по-прежнему лепился к дому и напоминал поломанную клетку для цыплят.
А мятные напитки!
А записная книжка Джефа! Помнишь, Гарри, как мы хохотали, когда нам удавалось стибрить ее у него из кармана и зачитать вслух его наброски? И как он бесился?
С ума сходил! Он так трясся над своими сочинениями.
Они немного помолчали, а потом Гарри сказал:
А мы ведь тоже собирались здесь поселиться. Помнишь? Мы хотели купить соседние двадцать акров. И какие предполагали закатывать пирушки!
Новая пауза, на сей раз ее прервал тихий вопрос Роксаны:
Ты о ней хоть что-нибудь знаешь, Гарри?
Ну да, ответил он сухо. Живет в Сиэтле. Вышла замуж за какого-то там Хортона, крупного деревообработчика. Насколько понимаю, он ее много старше.
И как она себя ведет?
Нормально ну, судя по тому, что я слышал. Видишь ли, теперь у нее есть всё. А с нее ничего не требуют, только наряжаться для этого типа к ужину.
Понятно.
Он без всяких усилий сменил тему:
Ты не собираешься продавать дом?
Вряд ли, ответила она. Я столько здесь прожила, Гарри, что переезжать будет слишком мучительно. Я подумывала выучиться на медсестру, но тогда, разумеется, придется ехать в другое место. Мне больше нравится идея пансиона.
В смысле, ты там хочешь жить?
В смысле, я хочу его держать. Что такого аномального в том, что женщина держит пансион? Ну, я в любом случае найму негритянку, у меня будет человек восемь жильцов летом и два-три зимой, если повезет. Разумеется, дом придется перекрасить и заново отделать изнутри.
Гарри обдумал эту мысль:
Роксана, но почему нет, разумеется, тебе виднее, но меня это все равно ошарашило. Ведь ты приехала сюда невестой.
Наверное, сказала она, именно поэтому меня и не тяготит мысль, что я останусь здесь в качестве хозяйки пансиона.
Мне вспоминается то печенье.
А, печенье! воскликнула она. Знаешь, мне ведь рассказали, с каким аппетитом ты его слопал: выходит, не такая уж была гадость. У меня в тот день было скверное настроение, и все же, когда сиделка мне про это рассказала, я засмеялась.
Я обратил внимание, что эти двенадцать дырок от гвоздей, которые забил Джеф, все еще там, в библиотеке.
Да.
Уже совсем стемнело, воздух посвежел; порыв ветра сорвал с веток последние листья. Роксана поежилась:
Пойдем в дом.
Он посмотрел на часы:
Уже поздно. Мне нужно ехать. Завтра я возвращаюсь на Восточное побережье.
А задержаться не можешь?
Они чуть-чуть постояли у самой двери, глядя, как луна, кажущаяся оснеженной, всплывает вдалеке, у самого озера. Лето кончилось, бабье лето тоже. Трава холодна, ни тумана, ни росы. Попрощавшись с ним, она вернется в дом, зажжет газ и закроет ставни, он же зашагает по садовой дорожке, а потом к деревне. Жизнь у них обоих была стремительной и скоротечной, а по себе оставила не горечь, но сожаления; не разочарование, но одну только боль. Луна уже светила вовсю, когда они пожали друг другу руки, и каждый увидел в глазах другого скопившуюся там доброту.
Магнетизм(Перевод А. Глебовской)
I
Добротный величественный бульвар был уставлен на благородном расстоянии друг от друга новоанглийскими колониальными особняками; и никаких вам моделей парусников в прихожей. Когда жители перебирались сюда, модели парусников наконец-то отдавали детям. Следующая улица являла собой исчерпывающий каталог испанско-одноэтажной фазы развития архитектуры Западного побережья; а еще через улицу цилиндрические окна и круглые башенки 1897 года меланхоличные древности, в которых ютились свами, йоги, предсказатели, портнихи, учителя танцев, искусствоведы и хироманты, теперь взирали на деловитые автобусы и троллейбусы. Прогулочка по кварталу если вы вдруг почувствовали приближение старости могла окончательно испортить настроение.
На зеленых обочинах современного бульвара детишки с коленками, помеченными красными пятнами меркурохромовой эры, играли с развивающими игрушками конструкторами, которые пробуждают инженерные задатки, солдатиками, которые учат мужеству, куклами, которые учат материнству. Стоило кукле поистрепаться так что она уже не похожа была на настоящего младенца, скорее просто на куклу, и детишки начинали испытывать к ней приязнь. Все в этом краю даже мартовское солнышко было новеньким, свежим, исполненным надежды и утонченным; чего и следует ожидать в городе, где за последние пятнадцать лет население утроилось.
Слуг в то утро в виду было совсем немного, и среди них смазливая молодая горничная, которая подметала крыльцо самого большого дома на всей улице. Была она крупной простецкой мексиканской девахой, наделенной крупными и простецкими амбициями, свойственными тому времени и тому месту; она уже в полной мере сознавала, что являет собой предмет роскоши: в обмен на личную свободу она ежемесячно получала по сто долларов. Подметая, Долорес то и дело поглядывала на лестницу внутри дома, поскольку машина мистера Ханнафорда уже ждала его и он вот-вот должен был спуститься к завтраку. Впрочем, началось сегодняшнее утро с проблемы, и состояла проблема вот в чем: исполняет Долорес свои обязанности или делает одолжение, помогая няне-англичанке спустить с лестницы детскую коляску? Няня-англичанка постоянно твердила «пожалуйста» и «большое спасибо», однако Долорес ее ненавидела и не отказалась бы отлупить до полусмерти без всякого особого повода. Как и большинство латиноамериканцев, попавших под воздействие американского образа жизни, она порой испытывала неодолимые позывы к насилию.
Впрочем, на сей раз няне удалось спастись. Ее голубой капор высокомерно уплыл вдаль как раз в тот момент, когда мистер Ханнафорд, тихо спустившийся по лестнице, шагнул к входной двери:
Доброе утро.
Он улыбнулся Долорес; был он молод и исключительно хорош собой. Долорес запнулась о швабру и рухнула со ступеней. Джордж Ханнафорд поспешно сбежал следом и протянул ей руку она меж тем поднималась, в изобилии изрыгая мексиканские проклятия; он коснулся ее предплечья, пытаясь помочь, и произнес:
Надеюсь, вы не ушиблись.
Нет, что вы.
Боюсь, это я виноват. Боюсь, я напугал вас, подкравшись так незаметно.
В голосе его звучало подлинное сожаление; брови сошлись от сочувствия.
С вами точно все в порядке?
Да точно.
Лодыжку не подвернули?
Да нет.
Простите меня, ради бога.
Да вы-то ни в чем не виноваты.
Когда она ушла в дом, он все еще хмурился; Долорес же, которая никак не пострадала и отличалась быстрой смекалкой, внезапно подумала, а не закрутить ли с ним роман. Она несколько раз оглядела себя в зеркале в кладовой, а потом, наливая кофе, встала с ним совсем рядом, однако он читал газету, и она быстро поняла, что этим утром больше ничего не будет.