Как проводница в вагоне: ей дали - она передала. В каком виде дали на станции отправления, в таком виде и скинет на станции назначения.
Тюрьма отвечала за то, что арестованное тело уйдет на суд, этап или на волю целым и невредимым. Без синяков и царапин. Не из петли выдернутое и не после голодовки.
Как банковские клерки:
- У вас на счете ровно три копейки, давайте оперировать в пределах этой суммы. А если вы, к примеру, попросите у меня целый рубль, то я вызову охрану и она выведет вас из помещения за ваше недостойное поведение.
Банковские клерки тоже доброжелательно настроены к своим клиентам. До тех пор, пока эти клиенты действуют в пределах имеющейся на счету суммы или не просрочили возврат кредита.
В своей мрачной епархии дубаки просили ментов вытирать чище ноги, дальше вахты их не пускали и в запретной зоне, там, где в корпусах содержится спецконтингент, ментовская форма отродясь не светилась. Если кому-то из ментов - следаку или оперу - требовалось пройти в зону и встретиться с клиентом в специальной, оборудованной микрофонами комнате рядом с общим коридором камер, то одеваться следовало в партикулярное, а не травмировать нежную психику спецконтингента своей мерзкой формой.
Нечего ментам делать в зоне.
Менты должны преступников ловить, а не охранять их, пойманных.
Распоряжение "в медпункт" меня приободрило: "Значит, поживу еще маленько".
На выходе из комнаты, в которой шмонали поступающих, меня ждал старшина в ношеном кителе, брюках с пузырями на коленях и гражданских неуставных штиблетах. Старшина был какой-то несуразный: ниже меня на голову, коренастый, с заметным брюшком и походкой вперевалочку - при ходьбе он не только двигался вперед, но еще и шатался вправо-влево, как маятник. Основным же отличительным признаком этого старшины был единственный глаз на туповатом лице. Второй был намертво прикрыт и, кажется, веки приросли одно к другому.
"Профессиональный снайпер", - определил я моего провожатого.
Как я узнал в дальнейшем, это был любимец тюрьмы - старшина внутренней службы Вова Кайфуй.
Лет Вове было около сорока. Своё погоняло он получил за то, что на оскорбления и мат сидельцев, регулярно провоцирующих сотрудников тюрьмы на скандал, не отвечал бранью и не строчил рапорта на них о нарушении режима, а спокойно советовал разошедшемуся братку:
- Сиди, кайфуй.
Свои служебные обязанности Кайфуй исполнял скрупулезно - побегов из под его опеки история не зафиксировала. Однако, обязанности эти Вова исполнял не то что "без остервенения", а, пожалуй, даже с сочувствием к скучной арестантской доле. На тюрьме Кайфуй служил выводным, то есть водил арестантов в баню и на прогулки, а также на допросы и свиданки. Словом, из всех сотрудников учреждения ИЗ 9/1 Кайфуй контактировал с нашим братом ближе и чаще всех. Не лютовал, не подгонял. Если просили по-нормальному, а не "на рэ", то Вова удлинял помывку в бане, чтобы можно было еще и постираться или продлевал прогулку, чтобы можно было подышать свежим воздухом и насладиться хорошей погодой.
Строгачи уважали Вову.
Малолетки, наперёд зная, что Кайфуй их не вломит и наказания от Хозяина не последует, зарабатывали на нём свой "авторитет":
- Пусто-один!
- Косой урод!
Кричали ему сквозь дверь или через решку.
- Сиди, кайфуй, - только и отвечал тюремным придуркам Вова.
Это означало, что прогулка у всей хаты будет не полтора часа, как у строгачей, ежедневно приветствовавших Кайфуя "Здорово, Вован!", а ровно пятьдесят девять минут шестьдесят секунд - астрономический час, установленный законом. И помывка у донельзя "авторитетных" малолеток будет не полчаса или сорок минут, как у тех же строгачей, которым хватало ума не хамить представителю администрации, а пятнадцать минут, включая время, отведенное на раздевание и одевание. А если через пятнадцать минут кто-то не успевал выскочить из предбанника, то служебная овчарка, рвущаяся с поводка кинолога, своим свирепым лаем помогала сопливому "авторитету" покинуть помещение, на пять метров опережая свои собственные вопли.
Считаем двери на тюрьме.
Кайфуй подвел меня не к двери в шлюз, через которую я попал на вахту, а к той, которая вела в тюремный двор. В дежурке нажали на кнопку, зажужжал электрозамок и стальной язычок с лязгом отскочил из стального паза запора.
Мы оказались в тюремном дворе, отделенном от вахты локальным ограждением - локалкой. В локалке была вторая дверь с электрозамком. Эта дверь просматривалась из дежурки и там, убедившись, что первая дверь закрыта на замок, нажали на другую кнопку.
Я понял, что обе двери на вахте отпираются не вручную ключом, а кнопками из дежурки.
Начался мелкий дождь, но всё равно не хотелось заходить под крышу. Под крышей была тюрьма.
Метров за сорок от вахты стояло трехэтажное здание Старого корпуса, сложенного из кирпичей, оставшихся после пожара Москвы 1812 года. Здание было настолько старым, что некогда первый этаж врос в землю, сделавшись цокольным, и, если в нормальное строение входная лестница ведет вверх, то тут она вела на три ступени вниз. Лестница была огорожена локалкой, в которой, не толкаясь, могли бы уместиться человек восемь.
Локалки перед вахтой и перед каждым входом с тюремные корпуса нужны не для предотвращения побега: для предотвращения побега есть огороженная колючей проволокой запретка и часовые с автоматами на вышках. Локалки нужны для того, чтобы не водить арестантов с камеры на вахту поодиночке, бегая туда-сюда, как челнок, а сперва накопить арестованных из разных камер в локалке и дальше всех вместе, организованной группой, вести их от вахты до корпуса или от корпуса до вахты.
Все двери в оба корпуса, цельные, прочные. Все двери локалок и сами локалки - решетчатые, за ними не спрячешься.
Дверь в локалку возле входа в Старый корпус - третью на нашем пути - Кайфуй открыл ключом, похожим на заглушку ПДС к старым ламповым телевизорам: множество коротких металлических штырьков по окружности пластмассовой затычки. На этой двери тоже стоял электрозамок, жужжавший при соприкосновении гнёзд со штырьками ключа.
Дверь в корпус - хорошая, годная, с ноги не вынесешь - прожужжала нам электрозамком в четвертый раз.
Возле этой двери я заметил, что Кайфуй не отдал мне команды "руки за спину", а они у меня болтаются вдоль туловища совершенно свободно.
"Значит, и на тюрьме послабуха бывает", - отметил я для себя, - "Оказывается, по тюрьме не обязательно ходить "руки за спину", стричься под ноль и носить серую полосатую робу".
Сразу за дверью была лестница - отгороженная локалкой с очередным жужжащим электрозамком. Пятая дверь. Между первым, точнее - цокольным этажом, локалки не было. Поленились ставить.
Зато она была между вторым и третьим.
Шестая.
Жужжащая дверь.
От пролёта между вторым и третьим этажом отходил полутемный коридор, которым соединялись Старый и Новый корпуса. Этим коридором водили в баню и на прогулку, он был залокален, но нам туда было не надо и Кайфуй провел меня мимо него - на третий этаж.
Снова дверь, снова электрозамок, снова недовольное жужжание от соприкосновения с ключом. Между вахтой и третьим этажом Старого корпуса - шесть дверей и шесть электрозамков. Дверь в камеру - седьмая. Понятно, что совершать побег через двери нет никакого смысла - запаришься отпирать. Если бежать отсюда, то бежать удобнее через крышу. Корпус не "старый", он - древний. Перекрытиям лет, может триста. На одну деловую доску - три трухлявых. Разобрать потолок - полчаса делов. Оттуда на чердак, с чердака на крышу, с крыши на забор, с забора на волю. Нам для этого и давали в полку горную подготовку, чтоб в тюрьмах не засиживались. Вопрос не "как сбежать", а "куда сбегать?" и "зачем сбегать?". Бежать я могу только домой, а дома у меня уже будет сидеть засада. У меня ни денег, ни документов - даже паспорта нет, не успел получить. И куда я подамся такой - без денег, без документов да еще и "в розыске"? Пробегать я могу два часа. В лучшем случае - двое суток. Потому, что человеку есть-пить надо. Даже если бы я укрылся где-нибудь в тихом месте - голод вытолкнет меня к людям, а люди радостно предадут меня обратно в руки правосудия. В качестве приза за "глоток свободы", то есть за те несколько часов, что я буду бегать как заяц и таиться как снайпер в засаде, за несколько часов предельного напряжения физических сил и обостренного восприятия действительности, за несколько часов голода и прислушивания к каждому шороху, я привезу с собой на тюрьму новый срок за побег и красную полоску в личное дело - "склонен к побегу". С такой замечательной тачковкой дубаки станут осведомляться о моем самочувствии каждый час днем и ночью, стаскивая с меня одеяло во время сна, чтобы убедиться, что я на месте, а не подложил вместо себя чучело, ударившись в новый побег.