В девять часов утра меня не выдернули на "просто беседу". Не дёрнули из хаты и Сироту - наступила суббота, опера отдыхали, замазывали зелёнкой сбитые кулаки. Не выдернули меня ни в десять, ни в одиннадцать, ни в двенадцать - контролер на продоле включил радио и оно периодически сообщало нам точное московское время. Лишь когда на продоле загремели посудой и по камерам стали раздавать корм, Балмину потребовалось меня видеть.
- Сёмин. На выход, - стандартно сообщил мне о приходе визитёров контролер.
21. Обвинение
В кабинете начальника учреждения было тесновато. За начальническим столом сидел сам Балмин и деловито перебирал какие-то бумаги. С боку от него на стуле сидел Букин с видом дрессированной овчарки, услышавшей команду "охраняй!". Где-то возле двери тёрся Синляйкин с видом "я тут ни при чем, случайно зашел водички попить", зато полкабинета заняла массивная, совершенно грандиозная бабища в темном шерстяном платье не смотря на жару.
Большое и круглое, размером и формой как решето, мордовское лицо. Большие квадратные, смахивающие на мужские очки. Пышущие здоровьем румяные щеки с доброе яблоко размером каждое. Припухлые, почти детские губы. Массивная грудь и отсутствие талии в силуэте. С Малахова Кургана сошла Родина-Мать и, отложив в сторонку свой меч, приехала в Саранск защищать сержанта запаса Семина. Если бы меня попросили охарактеризовать эту даму каким-нибудь одним словом, я бы сказал:
- Монументальная!
Не толстая, не жирная - монументальная и основательная. Как Людмила Зыкина. Схожие чувства я испытывал, глядя на танк Т-62 - броня, напор, огонь, скорость, мощь.
Это была моя адвокатесса и, судя по тому, как Балмин скукожился и засуетился шелестеть бумагами, а Букин и Синдяйкин прикинулись ветошью, адвокатесса не шуточная.
- Здравствуй, Андрей, - как старому знакомому кивнул мне бабища.
- Андрей, - перебил ее Балмин, - сейчас мы тебе предъявим обвинение. В присутствии твоего адвоката.
Но не на ту нарвался старший следователь по особо важным делам прокуратуры Мордовской АССР. Т-62 - это вам не тупорылый горный стрелец, который знать ничего не знает кроме автомата и сапёрной лопатки. Т-62 голыми руками, без гранаты не возьмешь.
- По закону, - перебила Балмина Людмила Зыкина в ее мордовском варианте, - я имею право на свидание с моим клиентом наедине без ограничения продолжительности.
- Конечно-конечно, - поспешил поддакнуть Балмин, - Вот сейчас оформим предъявление обвинения, вы оба распишетесь, мы с Геннадием Васильевичем уйдем, а вы можете разговаривать с вашим клиентом сколько вам угодно.
- Нет, Алексей Федорович, - такой вариант бабищу не устроил, - Я сначала поговорю со своим клиентом, а потом вы ему предъявите обвинение.
Всё-таки, мордовская упёртость - это плюс!
Упёршегося мордвина трактором не сдвинешь, а эту монументальную женщину двигать пришлось бы тракторной бригадой и при этом погнуть все чекеры и порвать все тросы.
Раз "по закону" адвокат имеет право на свидание со своим подзащитным, то следователь обязан предоставить и обеспечить. Балмин не стал кочевряжиться и спорить, а тут же предоставил адвокату возможность побеседовать с клиентом наедине. Только не в светлом кабинете начальника учреждения, а в тёмной "комнате следователя", переделанной из тёмной камеры на первом этаже, где меня три дня назад пьяное и жуликоватое ничтожество Епитифоров пытался убедить дать признательные показания в преступлении, которого я не совершал. Закон прямо не указывает, где именно, в каком конкретном помещении должны проходить свидания адвоката с подзащитным, следовательно, если обвинение предъявлять при солнечном свете в чистом кабинете, а свидание предоставить в темной камере с шубой на стенах и намордником на амбразуре, то это как раз и будет "строго по закону".
- Закройте дверь, - кинула она сопровождавшему нас контролёру таким тоном, будто мой камердинер состоял также и на её службе.
Я приревновал контролера, на которого цыкает посторонняя, не сидящая под его охраной женщина, но саму женщину зауважал еще сильнее - такая не то что штатского следователя или тихоню-контролера, такая мотострелковый батальон построит одним движением бровей, тихим голосом станет отдавать команды и хрен кто пикнет, хрен кто пошевелится в строю.
В бабе чувствовалась властность. Один в один наш Баценков.
- Значит так, Андрей, - бабища присела за столик следователя и несильно, но твердо хлопнула ладонью по столешнице, - Я твой адвокат. Зовут меня Каниськина Любовь Даниловна. Меня наняла твоя мама, вот тебе записка от неё.
В записке маминым почерком, которым она мне два года писала письма в Афганистан, было:
Сыночек, здравствуй мой дорогой.
Мы все за тебя очень переживаем.
Передачи не принимают, говорят, запретил следователь.
Слушайся Любовь Даниловну.
Держись, ведь ты - солдат.
Мама.
Даже без этой записки с родным почерком, я бы стал слушаться Любовь Даниловну как своего комбата, с тем же усердием и без рассуждений. Думать - это не моё. Моё дело слепо исполнять - точно, беспрекословно и в срок.
- Я ознакомилась с материалами дела, - продолжила Каниськина, - ничего там нет.
Я воспрял духом.
"Раз "ничего нет", значит меня сегодня не арестуют и я после обеда буду дома!".
- Твои первоначальные показания, - продолжила Любовь Даниловна, - в которых ты рассказываешь что произошло двадцать третьего июня. Твои показания, которые ты давал при задержании три дня назад и в которых ты не признаешь вину. То, что не признаешь - это ты молодец.
- Так я же и в самом деле не совершал, Любовь Даниловна! - я сказал это несколько громче, чем следовало.
Каниськина сделала успокаивающий жест рукой:
- Даже если бы и совершал, я всё равно стала бы тебя защищать.
То, что она сказал дальше, показало мне, насколько всё плохо и неизвестно, что там будет дальше, но сегодня я точно отсюда не выйду.
- Я не обнаружила в деле первоначальных показаний потерпевших, Андрей.
- Что это значит? - не понял я.
- Я обнаружила в деле три их заявления от двадцать шестого июня, написанных как под копирку, слово в слово. Они обвиняют тебя в хулиганских действиях и немотивированном причинении им телесных повреждений. Само дело возбуждено двадцать четвертого июня, по факту
- По какому факту?
- По факту совершения. Ни от тебя, ни от потерпевших двадцать третьего и двадцать четвертого заявлений не поступало. Врачи - это их обязанность - позвонили в милицию и сообщили, что поступил больной с колото-резаной раной. Дежурный следователь выехал в больницу, удостоверился, что ты там действительно лежишь и был экстренно прооперировал, подписал протокол у дежурного врача и своим постановлением возбудил уголовное дело по факту причинения тебе тяжких телесных повреждений.
У меня поплыло в голове:
- Но раз, дело возбудили за причинение телесных повреждений мне, то почему тогда сижу я, а не они?!
- Дело было возбуждено Ленинским РОВД. То есть милицией. Это их подследственность. Я переговорила со следователем РОВД, которому передали дело. Это мой выпускник.
- Какой выпускник?
- Я преподаю на юрфаке и почти все следователи мои выпускники. Они у меня свои дипломы пишут. Так вот, милицейский следователь клянётся-божится, что вынес постановление о признании тебя потерпевшим. Я этого постановления в деле не обнаружила.
- Куда же оно подевалось?
- Спроси об этом у Балмина. Еще он сказал, что в деле имелось три протокола допроса этих ребят. Их допрашивал этот милицейский следователь двадцать пятого: двоих в больнице, а третьего у него дома. В этих протоколах от двадцать пятого июня ребята признались, что сами прицепились к тебе. Еще следователь сказал, что в деле имелись протоколы опроса свидетелей, которые составляли оперативники. Бабушки у подъезда видели как все происходило. Этих протоколов в деле нет.
- А что тогда есть в деле?
- В деле есть телефонограммы из приемных покоев больницы, в которую доставили тебя и больницы скорой помощи, в которую доставили этих ребят. По этой телефонограмме выезжал дежурный следователь и допрашивал врачей. Еще в деле есть три одинаковых заявления от троих несовершеннолетних подростков, в которых они обвиняют тебя в хулиганстве, попытке открытого похищения имущества и причинении им телесных повреждений. Еще есть твои показания при задержании. Еще есть копии постановлений о назначении судебно-медицинских экспертиз в отношении потерпевших. Если эти экспертизы покажут тяжкие телесные повреждения, которые ты причинил ребятам, то ты будешь сидеть.