Разглядывая Хизаря, который выглядел вдвое старше меня, я пожалел его и его дембель - не повезло старшему сержанту. Крупно не повезло. Не пофартило.
Заменщик прибыл к нему не из Союза, а из Афгана.
И не просто "из Афгана", а "из воюющего подразделения".
И не просто "из воюющего подразделения лучший из лучших сержант", а "отправленный в ссылку залётчик, пофигист, губарь и упрямый мордвин" - я.
Я не для того десять месяцев в полку отслужил, чтобы глядеть как жопорванцы выкаблучиваются. Тут же, еще не поздоровавшись за руку, мысленно предоставил Хизарю право командовать вверенным мне вторым отделением третьего взвода первой роты, а если он пожелает, то и третьим. Пусть командует всеми тремя отделениями, мне не жалко.
Вместо меня.
Я уже накомандовался.
После того, как через три месяца Хизарь уйдёт на гражданку, в этот воз, который называется "третий взвод", впрягут меня, потому что других сержантов нет и не просматривается в перспективе. Если и придет из учебки молодой сержант, то никто его замком не поставит еще полгода, пока ума не наберется. До самого моего дембеля, то есть больше полугода, в то самое время, когда мои однопризывники будут тащиться в свободное от службы время, у меня не будет времени, свободного от службы. На меня навалят тетрадки, конспекты, занятия, чистку оружия, проверку внешнего вида, зарядку, графики несения службы, наряды, инструктажи, проверку несения службы, отработку упражнений и сдачу нормативов - многие десятки дел, которые круглосуточно и незаметно для офицерского глаза делает замкомзвод.
Даже Устав Внутренней службы и тот укорачивает замкомзводу восьмичасовой солдатский сон на пятнадцать минут - дневальные будят замков за пятнадцать минут до команды "Рота, подъем!".
Результаты работы замкомзвода не видны и выражаются всего в трех словах:
- Происшествий не случилось.
Результаты не работы замкомвзвода видны тут же и моментально - небрежное ношение формы одежды солдатами взвода, следы грязи или масла на оружии, незнание личным составом текста Присяги, обязанностей солдата, дневального, часового, не отдание чести старшему по званию, беспорядок в спальном помещении и на прилегающей территории, халатное несение службы в карауле и суточном наряде и так далее, до бесконечности.
Результаты не работы замка выражаются тоже в трех словах:
- Бардак во взводе.
Замок - человек безусловно уважаемый и в роте, и во взводе, но нужно очень сильно любить командовать, чтобы стремиться попасть в замки. Во мне такой любви нет и на командира отделения и в полководцы я не рвусь. Единственная тактическая единица, которой я желаю командовать - это я сам и есть. Поэтому, накомандоваться еще успею, а пока пусть Хизарь за меня всю службу тащит.
Хизарь осмотрел мой внешний вид, остался им недоволен, хотел показать власть и сделать замечание, но три лычки на моих погонах и невиданные эмблемки секретных войск в петлицах остановили его.
- Садись, поехали, сержант, - почти ласково предложил он, показывая на свой бэтэр.
Люди!
Спешите делать добро!
Торопитесь творить добрые дела!
Никогда и никому не делайте подлости!
Никогда и никому!
Ни при каких обстоятельствах.
Потому, что жизнь - долгая, а земля - круглая. Гора с горой не сходится, а человек с человеком обязательно сойдётся.
На Высоте 525 меня встречали те самые пацаны, которых я относительно недавно охранял на полковой губе. Вот такая "встреча в горах".
Вообразите себе ситуацию: уставной и суровый выводной гауптвахты несет службу по охране нарушителей воинской дисциплины в соответствии с уставом Гарнизонной и Караульной службы. Двери камер отпирает утром и вечером на оправку и еще три раза на прием пищи. В разговоры не вступает. На улицу не пускает. Курить не дает. Мыться не водит. Губари в его смену сидят в душных бетонных камерах на голых бетонных полах с наполненными мочевыми пузырями, без курева, униженные и злые:
- Ну, гад, мы с тобой еще встретимся! - обещают ему в бессильной злобе из-за двери.
Выводной злорадно ухмыляется в коридоре гауптвахты, понимая, что такая встреча полностью исключена: они - губари и нарушители воинской дисциплины, а он - образцовый сержант и никто его на губу никогда не посадит. Вдобавок, из разных батальонов. Чтобы губари не сильно думали о приятном, он строго предупреждает:
- Еще голос из вашей камеры услышу - насыплю хлорки.
И ведь насыплет, урод эдакий!
Губари замолкают, раздавленные властью выводного, и начинают придумывать планы мести, один другого страшнее и несбыточней.
И - вот она!
Встреча в горах.
О которой мечтали и грезили.
Вчерашнего строгого до ужаса и образцового до отвращения выводного замкомзвод привозит на глухую дальнюю позицию в одних тапочках, без ремня и оружия:
- Берите его, пацаны. Он - ваш.
На полтыщи километров вокруг - ни одного трибунала, ни одного особиста. Никто ничего не узнает. Жутко даже представить себе, что вытворят вчерашние губари на таком строгом и таком глупом военнослужащем. Хорошо, если крепко изобьют. Неплохо, если будут бить несколько дней кряду и дальше - от случая к случаю до конца службы. Скорее всего зачмырят, туда ему и дорога, но и это пережить можно. Гораздо хуже, если сделают инвалидом и совсем уж никуда не годится, если убьют и прикопают под склоном сопки.
Даже не станут списывать на "боевые потери", чтоб родителям такого гнусного урода посмертная медалька не досталась.
- Сбежал в банду, - скажут особистам, - Как есть утёк. Ищите ветра в поле.
Возможность самим, без вмешательства государственных карательных органов, разбираться с негодяями - это и есть свобода.
В Шибиргане она бала полная.
На Высоте 525 - абсолютная.
За этой позицией больше не было советских войск на сотни километров. За этой позицией была долина Аксай, за долиной - горы, а у подножия сопки проходила караванная тропа, по которой душманы возили всё, что им нужно, нисколько не стесняясь присутствием шурави. Силы душманов и силы шурави были сильно неравные в пользу коренных аборигенов и в обострении отношений не была заинтересована ни одна из сторон.
Мой внешний вид - тапочки на ногах, пилотка на голове и отсутствие ремня - всё рассказали обо мне подробней сопроводительного письма. Пацаны уже знали меня по несению службы на губе и теперь видели, что не ошиблись во мне: к ним на позицию для дальнейшего прохождения службы в звании сержанта Сухопутных войск и черпака Советской Армии прибыл гвардии раздолбай Советского Союза!
Всякое уныние тут же было стёрто с лиц и началось всеобщее ликование по случаю пополнения рядов черпаческого сословия. Мне разрешили кинуть вещмешок на мою постель в землянке и чуть не силой поволокли в дальний капонир, в котором был вкопан танк Т-62. Помимо вспомогательной функции усиления позиции огневой мощью, танк имел основное назначение - в нем ставили брагу. Вспомогательная функция на моей памяти не была использована ни разу, зато основную танк отрабатывал постоянно и на все сто. Ни один проверяющий шакал не забдил запретного алкоголя: инспектируя позицию, до этого танка вообще мало кто добредал, а уж пачкаться, взбираясь на него, и открывать люки, из которых пёрло солярой и дрожжами, и вовсе никому в голову не приходило.
Тридцатишестилитровый термос был извлечен из недр и поставлен на броню танка. Башня служила нам столом и вокруг этого стола собрались старослужащие Высоты 525.
Виночерпий зачерпнул кружку и как самому уважаемому солдату протянул ее Хизарю. Хизарь принял ее с большим достоинством и, обняв меня, как своего заменщика, одной рукой, стал произносить витиеватый кавказский тост:
- Дед моего деда говорил...
Судя по неторопливой размеренности, с которой замкомзвод начал тост, и той многозначительности, с которой он произносил каждое слово, будто чеканил золотую монету, тост грозил затянуться минут на сорок. Пацаны не впервые бухали с Хизарем и выслушивали уже не первый его тост, поэтому в термос тут же нырнула кружка-дублёр, вынырнула налитой брагой и пошла гулять по кругу.
Когда Хизарь закончил, повернувшись ко мне:
- ... и этот бокал я хочу выпить за нашего дорогого друга Андрея!
полная кружка браги пришла ко мне в третий раз и глаза уже блестели влажным блеском от трогательных чувств, нахлынувших на меня после первых двух.