Странное место притягивает как магнит и странных учителей. Устроился к нам один такой, по первому образованию англичанин. С какой-то неоднозначной историей за плечами, приехал издалека Носил аккуратную бородку, имел проплешину и хитрый взгляд. Говорил всегда вежливо и даже пытался шутить. В отличие от многострадального историка, никогда не шёл на конфликт и не любил выносить напоказ перипетии своей судьбы: то у него мать умирает, то сам он едва ли не с онкологией в больнице лежит Директор по секрету всем и каждому об этом рассказывает. Женская часть коллектива англичанина активно жалеет.
Однажды гуляю я по коридорам, стенды школьные изучаю (они у нас предметные, каждый учитель свой оформлял) и натыкаюсь на творчество нашего англичанина. Батюшки-светы! Все статьи о смертных казнях в разных странах: какие бывают, за что полагаются И ладно бы ещё на английском языкепо-русски, гад, шпарит. В другой раз англичанин приготовил и вывесил очень интересный материал об азиатских тюрьмах. Что им двигало при выборе темы?
Англичанин здоровается в коридоре с Абдулой: «Салам алейкум!» Просит ромалэ обучить его цыганскому языку. Рассказывает вскользь, что защитил недавно кандидатскую. Что характерно, по философии. Но и это не удивило меня больше, чем то, что я узнала, разыскивая в соцсетях фото скрытного англичанина для коллажа.
Он был попом. Натуральным таким, в рясе. Служил год назад, так сказать, в армии Божьей. Успел заявление в полицию накатать на местного журналиста за оскорбление чувство верующих в блоге. А потом вдруг проснулся одним прекрасным днём, оставил рясу в шкафу и пошёл устраиваться в тюрьму учителем. Чтобы составлять стенды о смертных казнях и учить цыганский язык. Пауло Коэльо нервно курит от такого.
Узнавая чужие истории, в очередной раз думаешь, что жизнь переплюнет по диковинности самого заядлого фантаста. А работая бок о бок с такими гражданами, так и хочется себя спросить: а ты-то нормальная? Или такая же чудачка в глазах окружающих?
Поживёмувидим.
Глава 21. Нормальные герои всегда идут в обход
Раз в месяц у нас было СВО.
Совет Воспитателей Отряда предполагал, что соберутся в кабинете каждого отряда строгие дяденьки и тётеньки и будут решать судьбы тутошних обывателей. Кто молодец, кто не очень, кому поощрение, кому взыскание. Учителей тоже обязали ходить на СВО. Формальночтобы отчитывались о проделанной учебной и воспитательной работе. А на самом деледля массовки.
СВО никто не любил. Поэтому сами сотрудники колонии всячески пытались сачкануть, но вот незадача: постановили осмотр отрядов и само заседание снимать на камеру. А значит, нужна массовка. Люди, которые будут ходить перед объективом с умным видом и делать хорошую картинку. Неожиданно сотрудники вспомнили, что если надо про «умный вид», то это к учителям. В общем, раз в месяц СВО и никаких гвоздей, так исторически сложилось.
Сначала мы все собирались в здании клуба при колонии. Учителя по одну сторону зрительного зала, сотрудникипо другую. «По правилам» во время переклички люди в погонах отвечали «Я», а учителя говорили «здесь», и почему так сложилось, стало для меня одной из самых интригующих загадок, ответа на которую не найдено мною до сих пор. Замполит обязательно нуднейшим и монотоннейшим голосом должен был прочитать что-то типа лекции, ну а потом уже провести перекличку. Фамилии во время переклички безбожно коверкались, обязательно кто-нибудь из учителей с ходу не слышал, в какой он идёт отряд, потом мы все стояли на улице и «цеплялись» к начальству, чтобы поскорее обойти вверенные нам вотчины и уйти домой уже наконец.
СВО всегда проходило по одному и тому же сценарию с небольшими погрешностями. Мы заваливались в отряд, где чаще всего никого не было (все обедали) и медленно дрейфовали по комнатам, стараясь оценить их санитарное состояние. Сотрудники придирчиво осматривали, хорошо ли разглажены простыни на койках, мы же хотели поскорее исчезнуть, провалиться под землю. Мне почему-то всегда было как-то гадко и стыдно рассматривать то, что меня не касаетсячужие кровати.
Отряд обычно трёхэтажный. На первомраздевалка, каптёрка, туалеты там, умывальники. Кухня обычная, кухня для «опущенных» (она часто была отдельной комнатёнкой).
Приходим как-то на кухню, дверь открываем, а на кухнекот. Большой такой, лохматый. Развалился на подоконнике, подставляя зажиточное пузо тёплому весеннему солнышку.
Пойдемте, это местный, сказал начальник отряда, пряча взгляд.
Ещё один раз обходили спальнюдлинную комнату, в которой кроватей тридцать, не меньше. На одной из них лежат листки. Начальник отряда начинает ругаться, и тут я понимаю, что это олимпиадные задания по русскому, которые я дала порешать своему ученику. Сидел, значит, добросовестно занимался.
После осмотра отряда мы, как правило, поднимались на второй этаж в кабинет начальства. Там размещались на колченогих стульях, офицер проверял камеру и «для кадра» бубнил обязательный протокол собрания. Кто-то делал это быстро и непринуждённо. Но не все. Был, к примеру, серьёзный мужик с не менее серьёзным званием, некий Рашид Байранович. С русским языком он время от времени был на «Вы», но дисциплину, так сказать, блюл. Настолько сильно блюл, настолько дотошно всё бубнил, что на его советах я дважды засыпала. Не шучу. Один раз меня засекли. Я проснулась оттого, что стало тихо. Открываю глазавсе, кто на собрании, сидят молча и смотрят на меня. И Бабабаныч, Байранович то бишь, смотрит. Мне было бы очень стыдно, если бы не хотелось продолжить свой сладкий сон.
Потом начальник сменился, и мы ходили к нашему с секретарём любимому офицеру по фамилии Матросов. Он был приятным дядькой, несмотря на суровый вид, не пускался в лирику, всё говорил быстро и по делу. А ещё задорно произносил слово: «Жулики». Как-то очень пикантно у него это получалось.
По одному на СВО вызывали злостных нарушителей режима, чтоб они при всём честном народе объяснили суть своего гнусного падения и пообещали (или не пообещали) исправиться. Дневальный притаскивал проштрафившихся и запускал с благосклонного кивка начальства.
На одном таком собрании зашёл в кабинет в качестве нарушителя мой ученик Серёга.
Я глаза спрятала, думаю, увидит сейчас, решит ещё, что я его за что-нибудь осуждаю в душе, и ну как откажется петь на последнем звонке. Я и так его еле уговорила. Сделаю вид, что меня здесь нет. И что же он такого страшного натворил-то?! Накануне концерта, паршивец.
Осужденный такой-то, статья такая-то, бодро отрапортовал Серёга.
Объясните, строго начал спрашивать Матросов, как так вышло, что вас, он резко выделил это «Вас», видели в неуставное время без формы?
Всем собравшимся была тут же предъявлена неопровержимая улика злодеяния: распечатка фото с камер наблюдения. На фото Сергей щеголял в преступной неформенной футболке.
Стирался, невозмутимо ответил парень.
Надеюсь, впредь не повторится, и мы ограничимся устным замечанием, Матросов старательно изобразил строгость. У вас остались вопросы или замечания?
Есть одно, дерзко ответил Сергей, с иронией оглядывая публику.
Какое же?
А такое. Доброго всем дня и хорошего настроения!
Можете идти, ответил Матросов.
Дверь за Серёгой закрылась. Робкие смешки переросли в нестройный хохот. Певца и гитариста я на концерт, слава богу, не лишилась.
Каждый раз, когда мы выходили из отряда, а потом и из локального сектора, мне хотелось пуститься по плацу вприпрыжку. Но я чинно следовала за сопровождающим. Зэки завистливо смотрели вслед. Кто-то кричал: «До свидания!», «Приходите ещё!»
До скорой встречи на уроках, блин.
Глава 22. На последнем звонке
Мне поручили провести Последний звонок.
У меня выпускной класс, это логично и разумно. Меня такими пустяками не напугаешь. Я могу чего угодно организовать. Но именно в этот раз всё пошло как-то через пень-колоду.
Один чтец на меня «навсегда» обиделся и ушёл. Другого в изолятор посадили. Серёга струну на гитаре порвал. Сценарий куцый. Всё не то и всё не так. Но делать нечего, испытание воли, дело принципа.
Сели мы с двумя Серёгами, покумекали: они у меня стали и ведущими, и певцами. Струну нашливместо мерзкой фанеры живой звук куда душевней. Уговорила учительницу математики и ещё одного весёлого ученичка сценку живую сделать. И потихоньку завертелась у нас подготовка. Актовый зал украсили, никто даже не психанул и не ушёл в последний момент с репетиций.