Ислам ощущает на себе пытливый взгляд.
Скажите
Да? он наклоняется через стойку. Огоньку?
В руках у неё незажжённая сигарета.
Нет-нет. Ещё рано. Я пока не хочу.
Ей тридцать. Можно было бы назвать красивой, если бы не ледяное выражение на лице. А такпросто эффектная. Даже чересчур эффектная. Таким вслед мужчины оборачиваются, но ни одному не хватает смелости подойти и познакомиться.
Ислам ждёт. А она словно и не собирается ничего говорить. Вращает бокал, оставляя на стенках следы от пальцев.
Справа просят пива, и Ислам исполняет заказ, стараясь не удаляться далеко от незнакомки. Погружена в свои мыслии столбик термометра в глазах растёт. Вернее падает, потому как лицо становится всё холоднее и холоднее, удаляясь от мира. Того и гляди, на ресницах появится иней.
Скажите, вдруг повторяет она, и взгляд возвращается на него. Вы, должно быть, не местный?
Не местный, соглашается Ислам. Из Уфы.
Должно быть, учитесь в университете?
Скучает. Бокал вертится в руках, и красные блики водят вокруг хороводы. Кого-то ждёт. Или не ждётчёрт её разберёт на самом деле. Ногти у неё тоже красныекраска на самых кончиках облупилась и выглядит неряшливо.
Ислам не успел ответить. Она уже задаёт другой вопрос:
Хорошо у вас там? В Уфе.
Ну, уклончиво отвечает Ислам. Есть неплохие бары.
Нет, не улыбается. Да и слишком слабый это таран, чтобы разбить намёрзший лёд. Ислам думает, интересно, когда она в последний раз танцевала? Наверно, в детстве. Или в институте, на выпускном вечере. Такие женщины не танцуют. В кафе и барах, в клубах они обычно сидят, закинув ногу за ногу, окутанные сигаретным дымом.
И что, спрашивает, самолёты туда ночью летают?
Вот уж не знаю, смеётся Ислам. Заказов пока нет, и он смахивает со стойки невидимые пылинки. Просто чтобы не сидеть без дела. Компания справатрое мужчинхлещет своё пиво и создают так необходимый сейчас фон. Зашедшие после работы выпить трудяги. Ислам представляет, как они выключают свои суперсовременные компьютеры, оставляют пежо и митсубиши на стоянке и едут на такси пьянствовать. Сегодня четверг, и завтра можно немного припоздниться на работу и пораньше свалить. Наверняка. У нас есть аэропорт. Уфапрекрасный город, и, я думаю, вы бы не пожалели, если бы
Назовите для меня любой город.
Будто бы и не слышит его.
Город?
Да. Город. Или место. Любое.
Давайте попробуем.
Да. Будьте так любезны.
Все города, кроме почему-то Таллинна, куда-то испарились. Так бывает всегда. Попросят тебя рассказать что-нибудь забавное или вспомнить какой-то случай, и ты вроде бы и знаешь, но не помнишь. Так же и сейчас. Вроде бы легко, но Хасанов не может относиться к чьей-то просьбеискренней просьбе: Валюту и Уважаемого Человека в расчёт можно не братьнаплевательски. И подобная крошечная проблемка встаёт перед ним горой, на которую приходится лезть. Какой ей город нужен? Курорт или, напротив, северный? В Америке, рядом с каньоном, или где-нибудь на австралийском архипелаге? Мегаполис с десятком мостов через канал или засушливая деревенька с парой тысячей жителей?..
Хасанов говорит с досадой:
Таллинн.
О, сказала она без выражения. Это где? Швеция?
Почти. Эстония.
Чёрт бы его побрал, Яно, с его Таллинном.
Наверняка там все бегают по утрам, продолжает она. И выгуливают собак. И соседи вежливо здороваются друг с другом.
Не знаю, растерялся Ислам. У меня оттуда друг. Если вы хотите, мне нетрудно спросить
Интересно, туда летают самолёты ночью?
Должно быть.
Спасибо, говорит она, обдав холодом. Зубы ровные, как кристаллики льда. Встаёт, оставив чуть тронутый морс. Сколько я вам должна за города?
Ледяная язвительность заползает чуть не под манжеты, и Ислам растерянно потирает запястья.
За города нисколько. Я ведь их мало вспомнил. Только Таллинн и всё. А за морссорок пять.
Оставляет деньги и исчезает, растворяется в черноте за дверью. Компания справа становится шумнее, словно кто-то прибавил звук.
Прибегает одна из девочек-официанток, Даша, просит подготовить стопочку.
Там мужичок опять тот, говорит. На лице проскакивает что-то, граничащее с равнодушием. Какое-то беспокойство, о котором она, возможно, даже не подозревает. Откровенно говоря, Хасанов сам не понимает, почему он это заметил.
Ислам смотрит в ту сторону, и человек у окна здоровается. Машет рукой, говорит что-то, но в зале слишком шумно. Человек у окна это понимает. Просто здоровается.
Это Валентин.
Он какой-то непонятный, говорит Даша. Морщится. И пьёт много.
Не бойся, говорит Ислам. Если начнёт буянить, у нас есть Джин.
Даша прыскает. Говорит слегка пренебрежительно:
Не начнёт. Как обычно, напьётся и отрубится тихо у себя в уголке.
На подносе размещается стопка с долькой лимона.
Видишь, даже не буянит. И за попу не щиплет, говорит Ислам вслед убежавшей официантке. Золотой клиент.
Немного погодя, разобравшись с делами, Ислам отлучается перекинуться парой слов с Валентином.
Ему нравится этот человечек. Совсем уже не молодой, с каким-то измождённым костлявым лицом и сеточкой вен на лбу под жидкими волосами. Очки в тяжёлой чёрной оправе смотрятся очень модно, в таких ходит прогрессивная молодёжь, не доверяющая линзам. Не столько инструмент для зрения, сколько дополнение к имиджу. Валентину они не очень подходят, но куда лучше любых стариковских. А ещё он разрешает обращаться к себе на ты. Сам в первый день об этом попросил, смущаясь при этом до безобразния. Вообще в каждом его жесте, движении, выражении лица сквозит смущение. Иногда оно прячется, иногда настолько явно, что смущаешься сам.
Одет очень представительно. Чёрный пиджак, безукоризненный галстук в косую полоску, свет стекается на кончиках туфель. Стрелочки на брюках на коленях собираются в морщины.
Ислам ни разу не спрашивал, кем он работает, но почему-то ему казалось, что работает с детьми. Где-нибудь в хорошей школе или в гимназии. Может быть, частный педагог.
Ислам, присаживайся.
Суетится, пытаясь ногой и рукой отодвинуть для Хасанова стул. Когда парень устроился, кивает за окно:
Видишь фонарь?
Вижу. Я ненадолго. На минутку. Как вы сегодня?
Как всегда, мой мальчик. Ты слушай. Сейчас начнётся самое классное. Слышал гром?
Да вроде. Когда шёл на работу.
Ага! И я о том же. И в воздухе пахнет дождём. Будет очень красиво: свет фонаря и дождь. Я рассчитываю даже на ливень. Представляешь, как здорово? Свет, и сплошная стена ливня. У вас здесь хорошие окна. Я люблю смотреть в окна, особенно когда идёт дождь. Понимаешь?
Последнее слово произносит уже робко, почти жалобно, будто бы жалеет об этом своём излиянии. Ислам кивает, он сам чувствует себя не в своей тарелке. Неловко молчат секунд десять, а потом стопка в худых руках решительным движением опрокидывается в рот.
Снег, конечно, ещё лучше, говорит Валентин с новыми силами. Будто открылось второе дыхание. Но, сам понимаешь.
Разводит руками.
До снега ещё два месяца, смеётся Ислам.
Да, два месяца. Но, знаешь, ожидание чего-то прекрасного пусть даже такой мелочи, как снег, само по себеогромное удовольствие. Огромное. А можно повторить? Не затруднит? Лучше сразу графинчик. И закусочки. Чтобы твой босс, эта смешная китаяночка, подумала, что я тут кого-нибудь жду, и не выгнала меня взашей. Что у меня опаздывает дама или что-нибудь подобное. А?
Подмигивает Хасанову, среди редких зубов сквозит смущение.
Конечно, можно.
Может быть, я опять усну, говорит Валентин. Как будете закрываться, вытолкай меня, пожалуйста, за дверь.
Пройдёт час, и Валентин конечно же будет дремать над своим графином. Зачем только люди не ходят в кафе? Вот он, например, живёт в этом же доме, на четвёртом этаже. А на первый спускается поспать. Он готов, он радостно ожидает беспокойного сна в окружении музыки, шума людских голосов. Закусывает это ожидание дольками лимона или сёмгой.
Кажется, он не может спать в тишине. Сон подкрадывается к нему, прячась за повседневным гулом вечернего кафе.
Ислам подходит будить его, только когда все посетители уже разошлись по домам, а стрелки часов подкрадываются к трём. Свет в зале глушат, а Сонг отчаянно зевает.