Думаю, вполне достаточно. Позаимствовать весь шедевр целиком совесть не позволяет, а пародировать не берусь. Вряд ли в моих силах сымитировать столь самобытный стиль.
В целом общение на израильских сайтах мне нравилось. И не только из-за неподражаемых автобиографических жемчужин с сочными кукурузными откровениями. Израильтянки в большинстве держались просто и раскованно. Без излишней наигранности и без непременного ожидания, что инициативе надлежит исходить исключительно от мужчины. Напротив, она нередко исходила от них самих, что, признаюсь, довольно приятно и радует свежестью впечатлений.
Отдав дань адекватности израильских женщин, вернемся к курьезам и начнем с Ханукальной Поэтессы. Пообщались в чате, поговорили по телефону, условились встретиться в пабе. Звонит она, как только стемнело часа за два до свидания и говорит, мол, на улице так холодно «Так холодно» это плюс восемь. И косой осенний дождь. Рваный. Льет, льет, потом ненадолго утихнет. Зато ветер не унимается. Колючий. Резкий. Буря это у нас называется.
В Израиле меньше двадцати градусов это уже холодно. А если, чего доброго, раз в пять лет выпадет снег и вовсе стихийное бедствие. Страна замирает. Автобусы не ходят. Дети в школу ни ногой. А взрослые высыпают из прожженных кондиционерами офисов и, как маленькие, играют в снежки.
Уй, на улице так холодно, говорит она. Давай мм только не пойми меня неправильно, короткая заминка для сохранения видимости приличия, давай-ка встретимся у меня. Ты не против?
Я, понятное дело, не против.
Приезжаю, звоню, она дистанционно открывает ворота во дворик и спускается ко мне. Я не сразу понимаю зачем. Спускаться кажется несколько лишним, разве что она собиралась внести меня в дом на руках.
Поднимаясь по лестнице, она вертит передо мной попкой в облегающих кожаных штанах, предоставляя возможность оценить аппетитность ее форм и тонкость тактического хода. Задница у нее действительно что надо особенно в таком ракурсе и обтянутая тугой черной кожей.
Как хорошо, что ты приехал! объявляет она с порога. Сегодня пятый день Хануки. Мы должны зажечь свечи.
Мы, а точнее я, под ее руководством, по всем правилам Галахи как мужчина, зажигаю ханукальные свечи. Потом она, с той же церемонностью и серьезностью, с которой зажигались свечи, достает и вручает мне косяк. Я раскуриваю, отдаю обратно.
Она затягивается и начинает обходить стойку, на которой между нами горит ханукия. Движется медленно, но неотвратимо, словно по тонкому льду, где нельзя останавливаться. На лице ее отсветы свечей, а на губах лукавая улыбка.
Когда она оказывается напротив меня, тень от распущенных волос скрывает ее черты. В зубах подрагивает огонек косяка, и в глазах пляшут его блики. Я откидываюсь на стойку и медленно провожу ладонями по холодной мраморной поверхности, выпрямляя руки и вбирая взглядом эти сумасшедшие искры. Она невыносимо плавно приближается вплотную. Я лишь крепче стискиваю пальцы. Ее бедра касаются моих. Я вдыхаю ее запах. Она вынимает изо рта косяк, наклоняется и, щекоча мою шею кончиками волос, шепчет на ухо охрипшим голосом:
А если мы сейчас немного пошалим я чувствую горячее прерывистое дыхание, у нас еще будут долгие разговоры в ночь ее ногти царапают кожу, о музыке, о лирике, о литературе Ты ведь любишь ногти жадно впиваются в мой загривок, ты ведь любишь литературу?
Она увлекает меня в спальню. Сбрасывает на пол пуховое одеяло, и сразу становится жарко и как-то тесно. И косой дождь все лупит и лупит по запотевшим окнам.
Потом мы курим, стоя босиком на ледяном полу, она прижимается ко мне и глядит на бегущие по стеклу капли, а рядом на полке, где не осталось живого места от потрепанных книг, обнаруживается Венечка Ерофеев. «Москва Петушки» в переводе на иврит кажется мне чем-то невообразимым. Я смеюсь, и она смеется вместе со мной, мы смеемся и не можем остановиться.
Я нахожу книжку ее стихов, перелистываю, вчитываюсь, и вдруг она принимается взахлеб рассказывать, как бывший трахал ее в жопу. Смачно, в анатомических подробностях и в донельзя откровенных выражениях. Трахал, трахал и дотрахал до столь нетривиальной кондиции, что она уже иначе не может. Не кончает. Но! Когда из-за границы прилетит заказанный в сетевом секс-шопе дорогущий вибратор, в ее половой жизни откроются небывалые горизонты. Я буду пялить ее в жопу, как бывший муж, а
А во второй дырочке, облизываясь, поэтично завершает она, будет усердно трудиться мой новый мультифункциональный вибратор.
Такая перспектива показалась мне не слишком привлекательной. Слушая ректальную сексодраму, я рассеянно листаю ее стихи на высоком иврите, где и без подобного аккомпанемента ничего не разобрать. Затем отыскиваю раскиданную одежду, дожидаюсь, пока она уложит проснувшуюся в соседней комнате дочку, наскоро прощаюсь и ретируюсь, так и не сдержав обещание долгих разговоров в ночь о лирике и литературе.
* * *
Однако не все знакомства были сугубо скоропостижны. Спустя некоторое время я повстречал Орталь. Ор таль свет росы. Живописно, не правда ли? Но мне нравилось не только имя. Я сразу влюбился в эту взрывную и неугомонную бестию, будто мне восемнадцать.
Орталь была женщиной любви. Или даже Любви. Все у нее было про любовь и о любви. Она читала курс «Любовь» в Тель-Авивском университете. Не, скажем, любовь в литературе или в психологии. Нет просто «Любовь». Этот курс разработал какой-то русский тип. Приехал, понимаете ли, из России эдакий умник объяснить местным олухам и сухарям про любовь. Или так: за Любовь. Кроме этого, она писала в том же универе диссертацию о роли женской сексуальности в любви и вела семинар для женщин среднего возраста. Тоже, естественно, о любви.
Когда ей было двадцать, она подалась волонтером в лагерь для африканских беженцев. Когда исполнилось двадцать три, Орталь заинтересовалась религией и стала посещать вечерние занятия Талмуда, а после срывалась на дискотеку и скакала там до утра. «Ах, какие у меня были гетры», смеется она, обнажая аккуратные крепкие зубы. У нее смуглая кожа и глубокие карие глаза, на дне которых бесятся целые выводки чертей.
Как было в нее не влюбиться? И я влюбился. По уши. И все шло чудесно. Уже месяца два мы проводили вместе все свободное время. И вот она приезжает ко мне на выходные, мы выбираемся из постели только под вечер, она привезла что-то вкусненькое и смотрит на меня умиленно так смотрят женщины на своих возлюбленных, поглощающих приготовленную ими пищу. Имеется в виду поначалу, когда они еще не ворчат себе под нос: «У-у прожорливая скотина».
Словом, дождавшись, пока я доем и погружусь в умиротворенно-расслабленное состояние, она проворковала:
Знаешь, я давно хотела с тобой поделиться
Я что-то промычал, расплываясь в осоловелой улыбке.
Уже три года у меня есть Мастер. Мы встречаемся раз в месяц. Понимаешь, солнце, я давно увлекаюсь БДСМ-практиками мой раскисший в сытой неге мозг конвульсивно дернулся, давясь этой тирадой. Это, разумеется, никак не касается наших с тобой отношений, она очаровательно улыбнулась. Просто я чувствую некий дискомфорт. Я ведь стараюсь быть предельно искренней, но все не находила удобного случая для разговора.
Мозговая судорога не отпускала.
Мой Мастер снимает для нас отдельную квартиру. Как правило, он назначает встречи заранее, а в остальное время мы не общаемся. Он лишь иногда звонит на следующий день узнать, как я себя чувствую. Но недавно она скромно потупилась. Недавно он доверил мне подыскивать для него новых рабынь.
Мне показалось, что Орталь даже слегка зарделась от целомудренно скрываемой гордости.
Я провожу предварительные собеседования, делаю кастинг и присутствую на инициации. Бывает, они звонят мне ищут совет и поддержку. Особенно после первых сеансов. Тут крайне важна чуткость. Есть множество аспектов