К середине сентября противостояние площадей затихло. Приднестровцы вышли на работу. Но весь регион напряженно затаился в ожидании новых более страшных баталий.
Ничего не понимаю!В очередной раз воскликнул Мартин.Ты живешь в Москве, а митинги где-то за полторы тысячи километров. Что тебя так заинтересовало? У нас, кстати, тоже бывают митинги, и довольно регулярно. Но никто не придает им такого значения.
Потому и не придают, что они бывают регулярно. Посмотри на лица. Эти люди не митинговали никогда в жизни. И вышли они на площадь совсем не затем, чтобы потребовать прибавки к зарплате. Они пока не являются заложниками скупого предпринимателя. Онизаложники истории.
Опять ничего не понимаю!взмолился Мартин.При чем тут история? У вас там все не так. Разве нельзя выучить второй язык? У меня, например, родной языкнемецкий, но я выучил еще и английский. Знать два языкаэто даже выгодно.
Согласен. Но в Приднестровье много родных языков. У болгарболгарский, у немцевнемецкий, у евреевидиш, у украинцевукраинский. Кроме того, они знают русский, а дети в школе изучают английский или немецкий. Молдавский, кстати, тоже изучают. Но нельзя же всерьез рассчитывать на то, что любой рабочий или крестьянин способен стать полиглотом. Да и вообще дело не в языке.
Как не в языке?Тут уже Мартин растерялся.А из-за чего же тогда все?
Я изо всех сил пытался что-то ему объяснить, но чем дольше мы говорили, тем отчетливее я понимал, что ничего объяснить не смогу, потому что дело действительно не в языке. Дело в тайных глубинах сознания, в инстинктах, в рефлексах, которые непосвященный понять просто не в состоянии. На первый взгляд, в происходящем не было никакой логики. Если стране суждено распасться, она распадется, и крохотное Приднестровье этому не в состоянии противостоять. Проще было принять все, как должное. Удобнее. Выгоднее. Разумнее. Люди, действительно, стали заложниками истории, слепым орудием Провидения. Это оно поселило их на берегах чудной извилистой реки, которая на поверку оказалась не столько рекой даже, сколько непреодолимой пропастью, границей цивилизаций, чудовищным разломом, в глубине которого должны быть погребены многие сотни жизней. Я читал на этих лицах то, что Мартин и Мэри прочесть были не в состоянии,я читал решимость пройти через кровь.
Хорошо,согласился Мартин,не будем спорить. У тебя за спиной длинная дорога, имеешь право отдохнуть и хотя бы временно забыть о том, что там у вас происходит.
Но я уже знал, что в ближайшие годы мне отдохнуть не удастся. А что касается дороги,дорога только начиналась.
Не убий!
Дорога начиналась справа от насза деревьями и кустарниками, но женщина ее не видела. Она вообще ничего не видела. Она шла через поле с широко раскрытыми глазами, в которых ничего не отражалось. Даже боль. Она была по ту сторону боли.
Если споткнетсяхана!вывел нас из оцепенения капитан.Разорвет на куски. Веревка прикреплена к чеке.
В спину ей не стреляли. Видимо, ждали, пока подойдет к окопу. А тогда уж одним махоми ее, и нас. Решать надо было быстро. Или бежать, или что-то делать. И капитан решился. Когда до окопа оставалось метров пять, он выскочил и одним прыжком оказался рядом с женщиной. Зажав левой рукой чеку, правой повалил беременную на землю. Тут же раздался выстрел, но пуля просвистела над головами. Осторожно сняв веревку, не выдергивая чеку, отбросил гранату подальше, а женщину затащил за насыпь. Она не сопротивлялась. Только смотрела широко раскрытыми, но ничего не понимающими глазами.
Позже выяснилось, что за городской чертой ее схватили вооруженные люди, к шапкам которых были пришиты хвосты какого-то пушного зверя. Слухов об этих бандитах ходило много. Кто-то утверждал, что они и есть передовой вооруженный отряд молдавского Народного Фронта. Другие говорили, что бурундуки и скорпионы были как бы сами по себе, просто гуляли, пользуясь всеобщей неразберихой.
Видел?спросил капитан.Снайперша-то промахнулась.
А почему именно снайперша?
Так у них там женщины из Прибалтики за снайперов работают. Говорят, мастера спорта.
Это была еще одна легенда того периода. Женщин-снайперов из Прибалтики называли белыми колготками. Правда, я не встречал ни одного человека, который бы видел их самолично. Все рассказы шли со ссылками на третьих лиц, хотя армейская разведка позже подтвердила, что снайперы, прибывшие на подмогу молдавской армии из Латвии и Литвы,почти исключительно женщины. Так или иначе, все пространство в районе Дубоссарской гидроэлектростанции снайперами простреливалось. Огневые гнезда, по всей видимости, были свиты на другом берегу водохранилища, в бывшем санатории ЦК КП Молдавии. Поэтому на территории расположенной напротив него зоны отдыха Солнечный берег лучше было не появляться.
Впрочем, что там зона отдыха? Молдавская артиллерия вовсю стреляла по электростанции, и некоторые трансформаторы уже были разрушены. Из них вытекала в Днестр трансформаторная жидкость. Вот это уже было верхом безумия. Этого я уже понять никак не мог. И дело даже не в том, что ГЭС питала энергией не только Приднестровье, но и Молдавию. Если бы плотина не выдержала обстреловвода снесла бы с лица земли десятки населенных пунктов от Дубоссар до Одессы.
А наверху, на пригоркенапротив плотиныпримостился штаб, и подле негогордость приднестровской обороны, знаменитый броневик. Местные умельцы просто-напросто обшили обыкновенный КРАЗовский самосвал двумя слоями стального листа, назвали его Авророй (он и впрямь чем-то смахивал на знаменитый крейсер) и решили, что он теперь непробиваем. Так это или не так, выяснить, по-моему, не удалось, потому что в серьезных переделках броневику побывать не довелось. Стоял себе на холме для устрашения неприятеля.
Но не столько поражал сам броневиксколько надпись, сделанная белой краской на его борту: Не убий! Убийственный вопль обороныне убий! Такого не знала история. Надпись выглядела вопиюще, неестественно. Она переворачивала понимание войны. Она точно свидетельствовала о том, кто здесь жертва. Но ее не видели с противоположного берега.
Поздней осенью последнего советского года долгим автобусом от московского стадиона Динамо я добирался в полуразрушенную церковь, где меня ждал отец Дмитрий Смирнов. В своей каморке, более тогда напоминавшей склад, чем приют священника, отец Дмитрий вдруг спросил:
А знаете, почему народ Израиля был избранным?
Почему?
Да потому что иудеи первыми поняли, что человека нельзя резать, как помидор.
Единый Бог поселился в нас вместе с заповедями Моисея. И прежде всего с главной из нихНе убий. Той самой, что я так неожиданно обнаружил на борту приднестровского броневика. Но попробуйте произнести сегодня: Не убий! И вас тут же сочтут сумасшедшим. Вам быстро объяснят, кто первым начал, кто поддержал, кто ретроград, кто реакционер, кому поэтому жить дозволено, а комунет. Убийство будет обосновано с компьютерной точностью и некомпьютерным жаром. И от заповеди останется даже не памятьпамятник. Памятник смешному бородатому чудаку, который, конечно же, ничего не понимал в этой жизни, где убийствоуже не инстинкт, а просто осознанная необходимость.
Я почему-то об этом никогда не думала,произнесла Мэри.
Просто у тебя повода не было. Чтобы думать, нужны веские причины.
Мэри внимательно посмотрела на меня исподлобья, словно пыталась понять, не обидел ли я ее этими словами. Видимо, так и не найдя ответа, попросила:
Читай дальше.
Мы дождались прокравшуюся по объездной дороге к позициям санитарную машину, обрядили женщину в чью-то огромную гимнастерку и отправили. На другой день я узнал, что она все-таки выжила. Она выжила, но не выжил ее ребенок. Он умер, не родившись. Его, не родившегося, убили на войне.
Смерть Пионера
Я лежал в стратегической канаве, уткнувшись носом в грязь, а надо мной, срезая лозу запущенных виноградников, стучали автоматные очереди. Время от времени, прерывая автоматный там-там, c душераздирающим визгом проносилась Алазань и, слава богу, взрывалась где-то за спиной. До окопа, в котором засели гвардейцы, было метров тридцать, но добраться к ним не представлялось возможным.