Микки оказался неподалеку от города и решил пройтись, памятуя, что там на улицах есть разные намалеванные знаки с маленькими фигурками, указывающие: дети где-то поблизости или могут вот-вот появиться в квартале,такие рисунки вешают под предлогам, де машины должны притормаживать, чтобы невзначай их не покалечить; подобные обозначения пользовались особой популярностью у детских воров, став для них настоящими вехами. Микки приметил забор, увешанный всякими эмблемами, у каждой имелась какая-нибудь особенность, как если б внутри, за оградой крепости, обитали разнообразные особи. Микки пытался узнать, какие же именно: на одной табличке был нарисован с нарушением всех пропорций большеухий человечек, на другой как-то криво выведена нога, на третьей на глазу изображена повязка, на четвертойнереальных размеров башка. «Должно быть, они там все странные,подумал Микки,как раз то, что мне нужно, так легче набить руку, если они увечные, их проще поймать и потом проткнуть. Рассвет медлил; Микки несколько раз обошел здание, считая, сколько там входов, и выбирая, какой удобнее. Внезапно из двери, которую он как раз решил не трогать, выскользнула фигура в беломмонахиня с ивовой корзиной в руках отправилась за покупками. Словно вспышка его озарила, Микки представил себе, как бросается на нее, укладывает на месте, срывает одежду, чтобы напялить ее на себя, тело монахини сталкивает в водосточную яму, суму свою прячет в котомке, но все это требовало каких-то усилий и к тому же было банально. Он дал монахине спокойно пройти мимо, она даже не обернулась, чтобы на него глянуть, хотя в такой час улица была совсем пустынна. Как ему показалось, дверь она за собой не захлопнула, так что Микки подождал, когда монахиня скроется за углом, и повернул обратно, достаточно было слегка коснуться, и дверь приоткрылась, он попал на безлюдный просторный внутренний двор, где едва начинала брезжить заря. Школа как-то отдаленно напомнила Микки то заведение, в котором он оставался в детстве, хотя, быть может, это воспоминание основывалось лишь на рассказах матери. С противоположной стороны двора виднелись окна большого зала; сбоку на куче песка громоздилась пирамидальная бетонная конструкция; рядом с Микки был проход к писсуарам: простая стена серого сланца, вдоль которой по желобку стекала вода. Микки поставил суму на каменные плиты и задумался, как бы завлечь поближе к себе какого-нибудь ребенка, пока не успел прозвучать звонок, после которого двор будет полон и он уже не сможет священнодействовать. Открылась дверь: на площадке задвигалось маленькое несуразное существо, принявшееся потихоньку боком спускаться по лестнице, внезапно оно остановилось, чтобы лизнуть перила, и снова побрело к Микки, позади волочились помочи, спущенные штаны болтались на коленях, так что существо чуть ли не на каждом шагу спотыкалось. Словно пьяному, ему никак не удавалось идти прямо, маленькие припухшие ручки махали в разные стороны, как бы прогоняя мух. Иногда ребенок останавливался, чтобы потереть пузо, сося палец, он пробрел уже мимо, но теперь решил вернуться и осмотреть писсуары. Ступни у него были большие, а голова смотрелась гораздо внушительнее, чем тщедушное тело, и из-за этого походка казалась еще более неуверенной. Микки увидел, что он мочится на себя. Ребенок трогал ноги, проверяя, что дело действительно продвигается, как подсказывали ему ощущения в животе, и изумляясь, когда струя попадала внутрь писсуара. Струя лилась. Затем прекратилась, ребенок стоял на месте. Он поднял голову: до него дошло, что рядом стоит Микки. Тот же схватил деревянный меч и направил его на ребенка. Он впервые в жизни нападал на реально существующего ребенка и от волнения позабыл обо всех правилах. Главное было не размазать его на месте, тем более, что ребенок явно не в себе. Микки отставил меч, продолжая на него посматривать, снял с себя ветошь, скрывавшую болеро, встряхнул тряпкой и, подойдя к ребенку поближе, начал ею махать, покрикивая, чтобы вывести из себя; тот стоял у него прямо под носом, и Микки вот-вот мог его сцапать. Но вот ребенок отпрянул. «Да что ж за растяпа!»подумал Микки. Он бросился за ребенком, который вдруг сорвался с места и побежал с неожиданной ловкостью. Он долетел до двери, мигом ее распахнул и сразу же запер. А теперь показывал Микки язык. «Ах ты крысеныш!»прокричал разгневанный Микки У самого окна. Он подобрал свои вещи и быстренько смылся. На улице ему снова попалась монахиня, возвращавшаяся теперь с покупками, корзинка явно потяжелела, монахиня вежливо поприветствовала Микки, подошла к нему и предложила хлеба: «Возьмите, дитя мое, он еще теплый!» Микки набросился на хлеб, словно дикий зверь, монахиня же сочла, что он страшно признателен. «Вам стоит отправиться вместе с нами в паломничество к Девам,молвила монахиня,мы очень нуждаемся в доброй помощи, мы отправляемся всем составом с нашими детками, посетим пляж и будем купать их, день обещает быть солнечным» Микки немного подумал и отправился вслед за монахиней, немного опасаясь, что гидроцефал все разболтает, правда, он лелеял надежду, что тот, быть может, немой.
Повозки со статуями Дев на песчаном пути вязли. Хромые тащили статую Девы пучин, больные зобомстатую Девы рос, чокнутыестатую Владычицы страхов. Растяп обвязали веревкой, чтобы они не разбрелись ненароком в разные стороны, подзорную трубу доверили одноглазому, в конце кортежа шли монахини под зонтами. Микки шагал сам по себе, иногда касаясь чистых льняных облачений тех дев, что не были статуями, тоже под зонтиком, таща корзину с едой. Он прятал меч под одеждой; картонный клинок, касаясь тела, уже не был холодным, порой Микки поглядывал вниз, следя, чтобы рукоятка не вылезла наружу. Он так и не отыскал своего недоумка, быть может, тот прятался в одной из повозок под тентом. Микки уже не боялся, что кто-то наябедничает, теперь он был под покровительством Настоятельницы, которой его порекомендовала Утренняя монахиня. Когда слабоумные, рахитики и горбатые, таща за лямки и двигаясь все в одном направлении, начинали охать и ахать, вызволяя повозки из рытвин, куда те проваливались, сталкивая статуи Девы пустыни, Девы отбросов и Распорядительницы ругательств, стоял настоящий гвалт. Эти дамы были похожи на чемпионок по водным лыжам, которые, совершив сказочный прыжок, таинственным образом скрывались меж волн. Ударяясь друг о друга, они преображались в кетчисток: упав от удара, Дева льдов и Дева рос набрасывались вместе на Деву Пустыни, кусая ее за ягодицы; Владычица страхов, выбравшись из топи и идя на выручку, щедро раздавала оплеухи, одного боднув головой, другому вмазав ногой; святая Агония, не знавшая злодейских Тонкинских приемов, подобралась к соперницам сзади и, задрав тем юбки, принялась вертеться юлой, чтобы превратиться в огромную палицу. Разини, по-прежнему связанные веревкой, орали от страха, прочие недоумки скрылись за дюнами, боясь, как бы и им не досталось по морде. Покинув прохладную сень под самым большим зонтом, Микки бросился на подмогу, спрашивая себя, не перегрелся ли он, быть может, его хватил солнечный удар, раз пригрезилась подобная гекатомба. Но нет, надо было скрутить самых задиристых из этих дам, утешить пострадавших, перевязать вывихнутые руки, склеить все, что разбито на множество осколков. Но шум и гам не прошли даром: отойдя немного назад, чтобы высвободить последние повозки, на песке обнаружили странные следы. Настоятельница уверяла: следы могли принадлежать только детям; Микки же казалось, что на некоторых отпечатках видна не похожая на песок золотая пыль; одна из монахинь, хорошо разбиравшаяся в мифологии, засвидетельствовала, что ступни таких размеров могут принадлежать самому настоящему великану. Следы, блуждая, сходились к снаряду, торчащему из песка, ставшего в этом месте похожим на пемзу и осыпавшегося, лишь стоило к нему прикоснуться, тогда прочь неслось целое облако морских блох. Когда решили его достать, показались вначале комья черной земли, затем очень скоро на конусе засверкали покрывшиеся трещинками вмятины, отливавшие золотом, пыль которого они различили, еще разглядывая следы. Микки возглавил раскопки: только что ему в рот попали две или три морские блохи, он хрустнул зубами, чтобы попробовать, какие блохи на вкус, он разгрыз панцири, и изнутри полилась отдающая йодом, рыхлая, трепещущая, полная жизни слизь. Он стал поторапливать остолопов, чтобы те поскорее вырыли яму, а недоделанным приказал терпеливо счищать ногтями налет со странного предмета, который уже постепенно показывался из земли. Уродливые руки скребли, царапали, скоблили, начищали до блеска и, в конце концов, на песке, таком раскаленном, что даже пыль не могла подняться, явилась статуя сияющего золота. В самом деле, то был ребенок, но ребенок-гигант, никто бы не ошибся, глядя в бирюзовые раскрашенные глаза, он застыл в своей позе, и лишь небольшой член был готов в любую минуту подняться, маленькие уродцы поначалу в ужасе отпрянули от огромных ног, затем стали смеяться, поскольку справились с тяжкой работой, и припали, целуя их, к стопам античного соплеменника. Настоятельница была очень взволнована этой находкой, она в смятении раскладывала топографические карты соседних пляжей и говорила, стараясь выглядеть спокойной перед своими питомцами: «Наше открытие, мои дорогие, меня вовсе не удивляет. Я давно знаю, что с этим местом связана одна легенда Рассказывают, что остров, располагающийся напротив, который можно увидеть лишь в бурю, тянет к себе детей, словно магнит, они бросаются в воду, чтобы приплыть к его берегам, но всех затягивает сильнейший водоворот А где подзорная труба? Дайте-ка мне сюда» Освободили повозку Девы льдов, которой в этом передвижном оссуарии было теперь хуже всех, положили ее поперек, а сверху водрузили золотую статую. Подзорная труба никак не желала показывать остров, который все так страстно хотели увидеть.