он вел себя так, что я должен был его обязательно заметить. Они явно хотели меня напугать.
У вас есть их регистрационный номер?
Он назвал его.
Хорошо, сказала она. Это, конечно, подделка. Что это был за «мерседес»?
Двести тридцатый.
А тот тип, что снимал? Вы сможете его описать?
Вряд ли, я видел только голову и руки. Огромные, солнцезащитные очки. Светлая кожа на лбу. Светлые волосы. Стрижка «ежиком». Это все. Мне очень жаль.
Спасибо, что сразу позвонили. Я подниму тревогу среди наших людей.
Каких людей?
Тех, кто занимается сбором информации. Они позаботятся об этом автомобиле Вы говорили, что у вас есть
Да, сказал он.
Но как вы его носите в такую жару?
У меня есть небольшая кожаная сумка для денег, документов, ключей от машины. Пистолет туда помещается. И диктофон тоже.
Мы, к слову сказать, тоже добились успехов, сказала Рената Вагнер. Мы подобрались совсем близко к Монку. Может, нам и повезет.
Да, сказал он. Это было бы неплохо.
Вашу машину вы непременно должны оставлять в гараже, если она вам не нужна. У вас неподалеку находится несколько больших многоэтажных парковок. Я передам вам адреса. И будьте осторожны при вскрытии писем! Звоните сразу же, как только что-то произойдет! Вы знаете, насколько это может быть важным для вас. И для меня. Я обязана вам своей жизнью.
Ерунда.
Это вовсе не ерунда. Мы сделаем все, на самом деле все, чтобы схватить Монка и его друзей.
Я знаю, сказал он. Оставайтесь здоровой и сильнойтак принято говорить в Израиле.
Вы, сказала Рената. Вы оставайтесь здоровым и сильным! Шалом!
Шалом! сказал он и лег на кровать. Сразу затем он заснул.
7
«Глубокоуважаемый несостоятельный должник!
Ваш адрес я узнал из «Федерального вестника», точнее сказать из колонки судебных заседаний, где публично было объявлено, что вы являетесь банкротом, с вами запрещается вести какие-либо дела или предоставлять вам кредит, что криминальной полицией заведено против вас дело по подозрению в мошенничестве, всех, кто пострадал от вас, приглашают сделать заявление в полицию каждый, кто будет вести с вами дела, автоматически попадает под подозрение. В этом затруднительном положении на вас набросятся все стервятники с предложением предоставить вам кредит под грабительские проценты.
Наш банк человеческих органов, организация, основанная на взаимной выгоде, поступает по-другому. Мы предлагаем вам разумный выход из сложившейся ситуации, коль скоро вам не хватает мужества покончить с жизнью, решиться на грабеж или ограбление банка, вы жертвуете нам одну почку и в зависимости от качества товара получаете от шестидесяти до восьмидесяти тысяч марок. Это поможет вам разобраться с самыми срочными долгами»
Ведущая ток-шоу «Клуб два» опустила лист бумаги, часть текста с которого она только что прочитала, и посмотрела на человека, который сидел справа от нее в светло-коричневом кожаном кресле.
Это дословный текст письма, который вы обычно рассылаете, господин Сардон? спросила она.
До сего момента это был дословный текст, уважаемая фрау, ответил мужчина, одетый в английском стиле, с благородными чертами лица, ясными глазами и густыми, темными волосами. Он слегка поклонился, не вставая с кресла.
В студии работали три передвижные камеры. В расположенной поблизости технической студии режиссер программы следил по мониторам за картинкой, которую транслировали все три камеры. Вместе с женщиной-монтажером он сидел за огромным пультом. Прежде чем элегантный господин Сардон начал говорить, режиссер сказал «один», после чего женщина-монтажер нажатием кнопки включила крупным планом изображение Сардона, которого снимала камера 1.
В номере «Адрии» были включены телевизор и видеомагнитофон. Фабер и Мира, которая надела новый халат, сидели на темно-синей кушетке (весь номер был выдержан в голубых тонах) и следили за передачей, которая называлась «Всем сердцем за почку». Было двадцать два часа сорок одна минута 2 июня 1994 года. «Клуб» транслировался уже одиннадцать минут, он начался точно по времени.
Ведущую звали, как следовало из титра внизу экрана, доктор Джеральдина Пратт. Врачона была руководителем научного отдела на Австрийском телевидении, опытным и пользующимся популярностью у зрителей ведущим. Ее темные волосы были коротко подстрижены и расчесаны с косым пробором, над лицом и рукамикак и у прочих гостей программыпоработали гримеры. На молодой женщине были очки в черной оправе и черный же костюм, она вызывала симпатию как у женской, так и у мужской части зрительской аудитории за талант представить даже самые сложные темы понятно и доступно.
На этот выпуск «Клуба» она пригласила шесть человек, которых представила в самом начале передачи: худощавую пятидесятилетнюю даму, фрау Клару Кингольц, консультанта по налогам из Любека; молодого человека с медно-красными коротко остриженными волосами, которого звали доктор Карл Таммер и который работал координатором операций по трансплантации органов в Вене; молодую женщину в темных очках, Катарину Шолль, библиотекаря из Зеефельда; пожилую, очень серьезную даму рядом с ней, у которой в правом ухе был аппарат для синхронного перевода, доктора Милдред Хаттон, бывшего анестезиолога из Лондона; юриста Георга Сардона из банка человеческих органов в Эссене; шестого гостя Фабер и Мира знали, это был доктор Томас Меервальд из ЦКБ Вены.
Ведущая обратилась между тем сначала к библиотекарю Катарине Шолль, которая тихим голосом начала повествовать, что с двенадцати лет она страдает диабетом, восемь лет назад она ослепла и уже два года три раза в неделю должна проходить гемодиализ, иными словами очищать кровь, в университете Инсбрука.
Как долго вы уже ожидаете подходящую почку? спросила доктор Пратт.
(«Фердль, возьми Шолль крупным планом!»сказал режиссер, сидевший в технической студии, в микрофон и оператор камеры 3, услышавший команду через наушники, снял лицо женщины в темных очках крупным планом.)
Чуть меньше двух лет, без всякой интонации произнесла Шолль. Вообще-то мне нужна еще и новая поджелудочная железа, продолжила она, если эти органы пересаживаются вместе в ходе одной операции, то для пациента возникают лучшие шансы. В Инсбруке год назад возникла возможность провести такую двойную операцию, но из-за недостатка места в клинике от нее пришлось отказаться.
Из-за недостатка места? переспросила ведущая. Что значит «недостатка места»?
(«Оставайся на Шолль, Фердль!»услышал в наушниках команду режиссера человек за третьей камерой.)
Я должна была бы делить палату с пациенткой, которой пересадили печень, ответила слепая, со всей необходимой для нее и меня аппаратурой. Для этого в Инсбрукской университетской клинике двухместные палаты слишком малы.
Такое, к сожалению, случается в большой клинике от двадцати до тридцати раз ежегодно, подтвердил доктор Меервальд своим гортанным, глубоким голосом. На экране возник тиролец. Есть такие пациенты, которые ожидают три, четыре, пять лет, и наконец находятся подходящие органы, но от операциии не только в Инсбрукеприходится отказываться из-за недостатка места. Он был спокоен и предельно конкретен.
Я восхищаюсь его честностью, сказал Фабер.
Да, сказала Мира. Я тоже. Но
У вас в ЦКБ нашлось бы для этого места, доктор Меервальд? спросила Пратт.
Да, у нас нашлось бы, сказал тиролец.
Почему, в таком случае, фрау Шолль не прооперировали в Вене?
Предпочтительно оставить пациента и орган на месте, сказал Меервальд. Кроме того, здесь в Вене у нас большой опыт по пересадке почек, меньшийподжелудочной железы. В этом Инсбрук нас опережает.
Фрау Кингольц выразила готовность пожертвовать почку. А как обстоит дело с пожертвованиями органов умершими людьми?
Координатор доктор Таммер ответил:
В прошлом году в Вене мы получили двадцать пять органов от живых доноров и чуть меньше двухсот от умерших. Причина состоит в том, что ткани, группа крови и тому подобное должны идеально соответствовать друг другу. Донорские пожертвования от живых людей поступают почти исключительно от близких родственников пациента. Это одна причина. Другая причина чисто юридическая: донорские пожертвования со стороны неродственников по австрийскому законодательству запрещены.