Да, сказал Фабер и назвал свое имя.
Женщина снова поднялась, и они оба пожали ей руку.
Моя жена Мира, сказал Фабер.
Вы проездом в Вене?
Да, проездом, сказал Фабер. Мира здесь впервые. Я показываю ей город. Всего доброго, фрау Черны, и вашему мужу тоже!
Господь да хранит не только этот дом, но и вас двоих! сказала Мира.
И вас также, сказала женщина. Это ведь ваша машина стоит там на парковке, да?
Да.
Я слышала, как она приехала Простите, что не провожаю вас. Я хорошо ориентируюсь прямо перед домом и в нем. Я живу здесь с самого рождения и точно знаю, где что стоит и где находятся двери и лестницы. Я помогаю мужу при сервировке и на кухне, если там требуется помощь. Насколько это возможно.
Что вы подразумеваете под этим «насколько это возможно»? спросила Мира.
Все, что вы только что видели, я никогда не видела своими глазами. Я вообще ничего не видела в своей жизни. Вы действительно ничего не заметили?
Нет, а что? спросила Мира.
Что я слепая, сказала Хельга Черны. С самого рождения.
4
Всю последующую дорогу Фабер думал о слепой женщине и о том, что сам он всю жизнь жил, боясь ослепнуть, и поэтому, когда к нему однажды обратились из Общества слепых, он сделал им крупное пожертвование. Он снова осознал тот феномен, который после смерти Натали с годами стал все чаще проявляться. В разговоре или в мыслях он начинал с одной истории, темы или происшествия, а к ним уже пристраивались другие истории, темы и происшествия, почти как жемчужины следуют одна за другой на шнурке, что, в свою очередь, напоминало композицию Гленна Миллера «String of pearls», и если он рассуждал достаточно долго или кто-то долго слушал его, не теряя терпения, а те, кто его знал, слушали его и были терпеливыФаберу почти всегда удавалось вернуться к тому, с чего он начал, замкнув, таким образом, довольно большой круг.
Большинство людей наблюдали за этим феноменом с иронией, так как им было любопытно, удастся ли ему действительно завершить круг. Это было похоже на поток переживаний. Он ничего не мог поделать с тем, что при малейшем толчке одно воспоминание плавно перетекало в другое. Одна из его лучших приятельниц, архитектор, которая работала в Америке и каждый год на четыре недели приезжала в Вену, чтобы провести здесь отпускее звали Ирене Кальбекоднажды сказала ему: «Что-то подобное было в тебе всегда. Ты всегда был честным лжецом. Твои истории никогда точно не соответствовали тем историям, которые ты пережил на самом деле, ты каждый раз давал им новую интерпретацию, а когда тебе пеняли на это, ты находил себе оправдание в том, что жизньужасный рассказчик и ты, как писатель, обязан сделать повествование лучше и содержательнее. Это, вне всякого сомнения, связано с твоей профессией, я скажу больше, речь идет о deformation professionelle. Я уже столько раз слышала одни и те же твои истории, и каждый раз они звучали по-новому».
После смерти Натали в разговорах и мыслях он все чаще нанизывал эти жемчужные нити. Он думал о том, что у многих людей, как утверждают (хотя он сам в это и не верит и находит смешным и патетическим), в последние несколько секунд перед смертью вся жизнь пролетает перед глазами как на кинопленке. Фабер часто размышлял, что его string of pearls всего лишь проявление старости, у него скопилось так много воспоминаний, да что там, в конце концов, вся жизнь стала состоять только из них, и он даже хотел написать книгу под названием «Корабль воспоминаний», но из этого ничего не вышло.
Его приятельница Ирене Кальбек, улыбнувшись, снизошла до еще одного пояснения: «Это связано с одиночеством. Одинокие люди слишком много говорят и слишком много думают о прошлом. Если тебе это доставит удовольствие, то мы дадим твоему фокусу название. Назовем это ассоциативным мышлением по типу Фабера».
И вот когда он тем ясным днем ехал вниз по Кейльвертштрассе в сторону Хоэнштрассе и думал о том, что всю свою жизнь боялся ослепнуть, тогда-то и началось его очередное string of pearls, и он вспомнил о том, что у одного из друзей великого писателя Грэма Грина был такой же страх. Тогда же, когда в Монте-Карло приехал Фабер, Грин жил неподалеку в Антибе, и он хотел написать вместе с ним репортаж о мафиозном скандале на Лазурном Берегу, том самом скандале, в который оказались замешаны высокие чиновники из городской администрации Ниццы. Книга должна была называться «Jaccuse»так называлась знаменитая работа Золя об афере Дрейфуса.
Грин позднее издал ее в одиночку, так как Фабер внезапно оказался занят экранизацией одного романа, который он написал об умственно отсталых детях, роман назывался «Никто не остров».
«В современной Америке говорить об умственно отсталых людяхзначит быть политически некорректным, теперь это называется «differently abled», то есть «по-другому одаренные», подумал он, в то время как его мысли продолжили свой бег, пока он ехал вверх по Хоэнштрассе, по обе стороны которой стояли старые, густо покрытые листьями деревья. В эти времена «новых правых», мифической смерти социализма и нового, провозглашенного Рейганом «мирового устройства», с его катастрофическими последствиями, говорить о «политической корректности»! События в этом романе по большей части происходят в Монте-Карло, и княгиня Грасия Монакская, одна из самых удивительных женщин, которых мне доводилось встречать, визитная карточка своего государства, любила эту книгу, она была вице-президентом компании «XX век Фокс». Мы часто сидели в ее дворце и беседовали о том, как можно экранизировать эту книгу. Грасии Патрисии удалось получить Витторио де Сика в качестве режиссера, главную мужскую роль должен был сыграть Марчелло Мастрояни, нам оставалось найти актрису на главную женскую роль, и княгиня полетела в Лос-Анджелес, чтобы подготовить экранизацию книги. Я был счастлив и полетел в Мюнхен, чтобы поговорить с моим издателем о новом романе. 15 сентября 1982 года в 6 часов утра в отеле «Четыре времени года» меня разбудил звонок друга из редакции «Штерна». Они немедленно перешлют мне из их Мюнхенского архива материал, через три часа я должен был сдать готовый некролог. По пути в город из расположенной высоко в горах летней семейной резиденции княгиня на одной из самых опасных трасс Европы на полпути до Ла Турби не вписалась в поворот и упала вместе с автомобилем в пропасть глубиной около 40 метров. Ее дочь Стефания, которая сопровождала мать, испытала тяжелейший шок и получила травму шейного отдела позвоночника, сама княгиня с опасными для жизни травмами была доставлена в монакский госпиталь принцессы Грейс и умерла там четырьмя днями позднее, в те самые утренние часы 15 сентября.
Ты тоже думаешь о слепой женщине? спросила Мира.
«Interruptus,подумал он. Круг не замкнулся». Он ответил:
Да.
Это ужасно!
Ужасно, сказал Фабер.
«Круг все же замкнулся, подумал он. В любом случае, опосредованно».
Листва на старых деревьях была настолько густой и кроны деревьев так переплелись между собой, что казалось, будто они едут по зеленому ущелью.
Мостовая во многих местах была с ухабами. Хоэнштрассе, которая в тридцатых годах была проложена в рамках программы по предоставлению новых рабочих мест, вдоль леса вела вокруг западной оконечности Вены и поднималась все выше в гору.
Сейчас мы въедем в Кобенцль, потом на Каленберг, сказал Фабер, в то время как Мира гладила его правую руку, лежавшую на рулевом колесе.
Солнечные лучи пробивались сквозь крышу из листьев над их головами, в канавах по обеим сторонам дороги цвели дикие цветы.
«Де Сика мертв, подумал Фабер, и Ивонна, женщина, ради которой я после двадцати пяти счастливых лет оставил Натали, тоже мертва, и я больше никогда не захочу снова увидеть Монте-Карло. В любом случае, размышлял он, я вовремя ушел от Ивонны и вернулся к Натали, мы прожили еще два счастливейших года, до того как 25 мая 1988 года она умерла от рака в клинике Цюрихского университета после операции на кишечнике. Почти все, кого я любил и уважал, кем восхищался и кого ненавиделмертвы. Странно, что я еще жив, что Мира сидит рядом со мной. Наше время тоже давно прошло. Очень странно. Но это не случайно, нет, не случайно».