Я сам не знаю, кто я.
Я пришел сам не знаю откуда.
Я иду сам не знаю куда.
Удивляюсь, что я так весел.
Сюзанна ждет ли она его сейчас? Смогут ли они снова увидеться?.. Хозяин вошел и спросил, надо ли включить свет.
Нет, сказал Фабер. Спасибо.
Тот включил большой черный радиоприемник, подождал, пока не зазвучали первые такты медленного вальса, и вышел. Фабер положил голову на скрещенные руки. Когда он проснулся, было девять часов и его бил озноб. Хозяин стоял подле него и задумчиво смотрел на него. В комнате все еще никого не было.
Куда вы направляетесь? спросил хозяин. Это был высокий, широкоплечий мужчина с красным лицом и меланхоличным взглядом. Его шерстяная рубашка была расстегнута на груди.
Домой, сказал Фабер.
Вам нужны деньги?
Нет.
Может, все-таки да?
Правда не нужны!
Вот. Хозяин полез в карман и выложил на стол одну за другой несколько банкнот. Они вам понадобятся. А теперь вам надо идти. Лучше прямо через лес. Избегайте выходить на большие шоссе. Там на каждом шагу патрули.
Фабер встал.
Что это значит?
Я наблюдал за вами, когда вы спали, сказал хозяин и подвинул деньги в его сторону.
Я разговаривал во сне?
Тот кивнул. Фабер на мгновение прислушался к музыке, которая раздавалась из приемника. Грудной женский голос пел в то время очень известную песню, в которой речь шла о любви и смерти, но преимущественно о последней. Затем он сунул деньги в карман.
Вино оплачено, сказал хозяин.
Фабер почувствовал, что ноги его будто налились свинцом.
Почему вы делаете это? устало спросил он. Их взгляды на секунду встретились.
Потому что мне жаль вас, сказал хозяин. Он смотрел вслед Фаберу, пока его силуэт не растворился в сумерках и поднимавшемся от земли тумане. Тогда он запер дверь и остановился посреди комнаты. Он не шевелился. Снаружи на улице завыла собака. Песня по радио становилась все тише, пока наконец мелодия полностью не исчезла. Безликий голос диктора передал сообщение о воздушной обстановке.
Эскадрилья бомбардировщиков направляется на запад Германии.
Эскадрилья бомбардировщиков направляется на запад Германии. Было двадцать один час семь минут. Мелодия снова зазвучала и стала громкой. Соло на саксофоне прервало размеренный ритм песни. Затем мягкий женский голос допел припев до конца.
3
Постоялый двор сохранился.
Фабер проехал вниз по Ратштрассе, затем маленький отрезок пути в сторону города, потом он дважды сворачивал налево, и наконец они оказались прямо в центре огромных виноградников.
Позади старого постоялого двора находилась стоянка для машин. Фабер припарковал «опель», и они, держась за руки, припекаемые июльским жарким солнцем, пошли по направлению к женщине лет сорока пяти, которая сидела за столом возле входной двери под большим навесом и чистила зеленую фасоль. На голове у нее был повязан платок. Лицо, открытые руки и крепкие ноги сильно загорели. Над дверью висел на шесте букет из зеленых веток.
Фабер кивнул в его сторону.
Здесь это называется «аусгештект» и значит, что тут подают молодое вино. Такие погребки называются также «хойриген».
Хойриген, сказала Мира, словно заучивая слово. Женщина с бобами подняла голову и улыбнулась.
Gru? Gott,сказала она.
Мира и Фабер тоже поздоровались.
Мы открываемся только в шесть вечера, сказала женщина со странно затуманенными глазами, с темными волосами, выбивавшимися из-под платка. Но если вы хотите что-то выпить или слегка перекусить, то это можно устроить.
Большое спасибо, сказала Мира. Вообще-то, мы хотели только взглянуть на комнату для посетителей, если это возможно.
Ну конечно, пожалуйста Женщина выглядела растерянной. Какую комнату вы хотели бы увидеть. Их целых три.
Большую, вытянутую в длину, сказала Мира. Ту, в которой три окна смотрят на город. Ту, в которой красивая кафельная печь с кроватью в виде сундука наверху, старой кроватью с резьбой и яркой росписью. «Боже защити этот дом», написано на ней, и дата «1789». Кафель на ней темно-зеленый. Эту комнату мы очень хотели бы осмотреть. Рядом с печью висят четыре рисунка на стекле.
Когда вы здесь были? спросила женщина.
Никогда, сказала Мира.
Никогда? Но откуда вы тогда знаете такие подробности?
Мне рассказал об этом друг, сказала Мира.
Теперь женщина выглядела испуганно. Она поспешно сказала:
Мой муж скоро вернется. Он поехал в город. Вы не из Вены?
Нет, сказала Мира.
Ваш акцент, сказала женщина в платке. Вы приехали издалека?
Издалека, сказала Мира. Мы не знали, сохранился ли этот погребок, и если да, то не перестраивался, не переделывался ли он.
Здесь никогда ничего не переделывали, сказала женщина. Дом находится под охраной государства как исторический памятник. Когда ваш друг был здесь?
Пятьдесят лет назад, сказала Мира. Нет, сорок девять. В марте сорок пятого.
Женщина подняла маленький острый нож, которым она чистила бобы, встала и отступила назад.
Кто вы такие? Теперь на ее лице был написан испуг. Взгляд ее глаз замер на Мире. Что вы на самом деле хотите?
Ничего, сказала Мира. Не бойтесь нас! Мы действительно хотим только посмотреть на помещение для посетителей.
Что это за друг? Грудь женщины лихорадочно поднималась и опускалась. И что это значит, что он был здесь в марте сорок пятого? Ведь еще шла война!
Он был в бегах, сказал Фабер. Здесь ему удалось пару часов отдохнуть. Тем вечером здесь был только хозяин. Высокий коренастый человек с красным лицом и печальным взглядом.
Это, должно быть, был мой отец, сказала женщина. Да, это определенно был мой отец, он умер в семьдесят первом году.
Ваш отец был очень приветлив, сказала Мира. Он дал беглецу денег, не взял платы за вино и объяснил ему дорогу на западчерез лес, избегая больших шоссе, где на каждом шагу были патрули. Ваш отец очень помог этому человеку. Я думала, что если здесь остался родственник или родственница, то я бы могла его или ее еще раз поблагодарить за то, что ваш отец сделал для этого мужчины.
Меня зовут Черны, сказала женщина. Хельга Черны. Но это имя моего мужа, моего отца звали Крайлинг, Герберт Крайлинг. Пожалуйста, пройдите в переднюю комнату. Она облегченно улыбнулась, освободившись от страха, снова села и продолжила чистить зеленую фасоль.
Мира и Фабер вошли в старый дом со стенами, выкрашенными белой краской и деревянными балками на потолке. Там была зеленая кафельная печь, там стояла кровать, там была и надпись, и дата.
Рисунки на стекле! сказала Мира.
Они висели тесно прижавшись друг к другу в четырехугольном простенке рядом с печкой, каждый величиной с книгу и в рамке из черных планок, они изображали молодых женщин в саду, полном белых белоцветников, мужчин и женщин, которые снимали плоды с дерева, двух молодых мужчин, которые шли через лес и несли листья красного, золотого и коричневого цветов, и двух старых мужчин, которые стояли в снегу рядом с черным облетевшим деревом с кривыми ветками. Под рисунками буквы с завитушками складывались в слова: Весна, Лето, Осень, Зима. Все четыре рисунка были очень старыми, краски под кусочками стекла выцвели.
Фабер медленно пошел вдоль вытянутого помещения.
Здесь, сказал он и коснулся спинки стула, здесь я тогда сидел Все точно так же, как и тогда в сорок пятом.
Потом они стояли рядом и смотрели из одного из трех окон. Под ними лежал на берегу реки гигантский город, на солнце сверкали миллионы окон, а воды Дуная блестели как расплавленное золото. Они долго смотрели вниз, и Фабер думал о многом, о многом.
Наконец они снова вышли на воздух.
Мы очень благодарны вам, фрау Черны, сказала Мира.
Не за что! Я рада была с вами познакомиться и узнать, что мой отец был добр к вашему другу. Он был удивительным человеком.
Да, сказал Фабер, он был добр. Я никогда его не забуду.
Вы? спросила женщина. Так это вы были тем беглецом?