Нисколько. С большим удовольствием, отвечаю я, спеша возвратиться в дом. Мне не терпится все потрогать и пощупать собственными руками, лишний раз убедиться, что это не сон.
Обходя комнаты, я осторожно касаюсь дверных косяков, стен, предметов искусства и ваз, а сама прислушиваюсь: не раздастся ли где призрачное эхо печальных отголосков. Но в доме царит безмолвие, некая напряженная тишина, словно он затаился в ожидании чего-то. Обследовав почти весь особняк, я наконец молча поднимаюсь по винтовой лестнице в большую спальню, которую оставила напоследок. Она занимает добрую треть второго этажа. Стеклянные двери ведут на балкон во всю длину комнаты. Напротив вздымаются до потолка гладкие лакированные двери стенного шкафа, по краю ненавязчиво инкрустированные орнаментом «шеврон».
С содроганием я смотрю на паркетный пол, застеленный коврами в розово-серых тонах. Именно здесь нашли мертвой первую владелицу дома, скончавшуюся от ножевых ранений в молодом возрасте двадцати восьми лет.
В середине 1920-х Вероника Паркер, роскошная темноволосая красавица из Новой Зеландии, стала знаменитой голливудской актрисой. В 1932 году на Олимпийских играх в Лос-Анджелесе она входила в состав комитета, который занимался организацией приема спортсменов из ее родной страны. Тогда-то она и познакомилась с уроженцем Окленда Джорджем Брауном, принимавшим участие в Олимпийских играх в качестве пловца. У них закрутился головокружительный роман. Вероника уже построила Сапфировый Дом, но Джордж был женат на своей школьной пассии, и та отказывалась дать ему развод.
По общему мнению, эта страсть Веронику и погубила.
Их бурный роман длился шесть лет. 9 апреля 1938 года после приема, что она дала в своем доме на холме, ее нашли мертвой. Были допрошены десятки подозреваемых, но все утверждали, что актрису убил Джордж. Мир его рухнул, и последние три года своей жизни он прожил затворником. Одни говорили, что он умер от горя. Другиеот чувства вины.
Размышляя, я носком постукиваю по полу, но следов преступления не вижу. Разумеется, их выскребли еще восемьдесят лет назад. И все же меня удивляет, что сестра Вероники жила в этом доме все минувшие годы и никогда не спала здесь.
А впрочем Кто решился бы ночевать в той комнате, где была убита его или ее сестра? Почему Хелен жила здесь одна так долго? Настолько сильно была убита горем, что могла найти покой только в том доме, который построила ее сестра? Или просто считала, что это выгодно?
Да нет. Она могла бы распорядиться домом сотней разных способов. Например, продать или переделать его под свой вкус. А она жила в тех трех непритязательных комнатах, все остальные оставив практически такими, какими они были при жизни сестры.
Все, кроме этой комнаты.
Двигаясь по периметру, я открываю выдвижные ящики. В них пусто. И в шкафах тоже. Только письменный стол в углу содержит кое-какие артефакты. В одном из ящиков лежат пожелтевшая бумага и затвердевший сургуч. В другом я нахожу бутылочку с засохшими чернилами и авторучку.
Мои пальцы обхватывают ее, и в горле вдруг першит от воспоминания о давнишней утрате. Ручка солидная, с инкрустацией из зелено-желтых геометрических узоров. Я снимаю колпачок, обнажая резное серебряное перо.
Время отступает.
Мне десять лет, я пишу перьевой ручкой, отрабатывая каллиграфический почерк. За окнами комнаты, которую я делю вместе с сестрой, бушует шторм. Склонив голову, так что волнистые волосы падают ей на лицо, она старательно выводит «Л» свою любимую букву. У нее она получается красивее, чем у меня. У нее вообще почерк лучше.
Я роняю авторучку в ящик стола и вытираю о себя ладони.
В этом доме, может, призраки и не водятся, но меня они преследуют.
Глава 3Кит
Пару дней спустя я уже иду на посадку в широкофюзеляжный самолет новозеландской авиакомпании. Почему-то нервничаю. Вообще-то я редко путешествую, если не считать нескольких поездок в Мексику во время весенних каникул, так что я забронировала место в бизнес-классе, у иллюминатора. Крупных покупок для себя не совершаю, только доски для серфинга и авторучки, и в этот раз решила: «гулять так гулять». В фирме «Airbnb» заказала первоклассный номер с видом на океан в небоскребе, что находится в центре города. Если поездка окажется тщетной, хоть отдохну как человек.
Убаюканная мерным гулом двигателей и невнятным бормотанием пассажиров, я почти сразу задремала. И, конечно, увидела сон. Тот же, что и всегда.
Я сижу на камне в небольшой бухточке, рядом со мной Уголек. Я обнимаю его, он льнет ко мне. Мы смотрим вдаль на бушующий океан, наблюдаем, как огромные волны несутся к берегу и разбиваются об острые скалы. Нас обдает брызгами, но мы не отодвигаемся. Далеко в океане Дилан мчится по волнам на серфборде. Гидрокостюма на нем нетодни только красно-желтые шорты. В такую погоду, я знаю, серфить опасно, но просто наблюдаю за ним. Волны слишком высокие, однако он седлает одну и скользит по гребню, расставив руки. Дилан доволен, по-настоящему счастлив, и поэтому я не предупреждаю его, что волна вот-вот обрушится.
А потом она швыряет его, и он исчезает в океане. Уголек заходится лаем, но Дилан так и не выныривает. Волны стихают, а на поверхности воды ничеготолько серебристая гладь океана до самого горизонта.
Я вздрагиваю и просыпаюсь, во рту пересохло. Я поднимаю шторку иллюминатора, смотрю на бесконечную тьму океана. Светит полная луна, от нее далеко-далеко внизулунная дорожка. Блеск звезд немного смягчает непроглядный мрак черного неба.
В груди у меня что-то пульсирует, словно некая пробоина, но, если посидеть смирно, думая о чем-то вне себя самой, обычно это проходит.
Как мне удалось пережить те утраты, которыми была отмечена моя юность? Я самостоятельно овладела навыками психологической фрагментации, хотя мама советовала мне обратиться к психотерапевту. Я неплохо себя чувствую, почти все время. Но сейчас недавний сон ясно стоит перед глазами, навевая разные воспоминания. Вот мы с Джози рано-рано утром проникли в ресторан, чтобы насыпать в сахарницы сольэто же так смешно, а папа разозлился и отшлепал нас обеих. Вот мы обе танцуем на террасе нашего ресторана в старых маминых ночнушках. Играем в русалок на пляже или в фей на отвесных утесах. Позже мы все троеДжози, Дилан и яплещемся, словно рыбки, купаемся в бухте, разжигаем костер или осваиваем искусство каллиграфии, выводя буквы авторучками, что мама привезла из какой-то поездки, которую она совершила вместе с отцом в один из счастливых периодов их жизни. Увлечение каллиграфическим письмом подкреплялось страстью Дилана ко всему китайскому. Как многие мальчишки тех лет, он просто боготворил Квай Чан Кейна из телесериала «Кунг-фу».
Я обожала их обоих, но в первую очередь сестру. Я боготворила даже воздух, которым она дышала. Готова была исполнить все, что она прикажет, гнаться за бандитами, строить лестницу до луны. А она приносила мне морских ежей, из кладовой таскала для меня печенье «Поп-Тартс» и по ночам не выпускала меня из своих объятий.
Первым серфингом увлекся Дилан. Он и научил нас покорять волны, когда мне было семь лет, а Джози девять. Серфинг наполнял нас осознанием собственной силы, приносил облегчение, позволяя отрешиться от неблагополучной жизни нашей семьи и исследовать море. Серфинг роднил нас с самим Диланом.
Джози. Я вспоминаю ее в ту пору, когда она еще не изменилась, не замкнулась в себе, став распущенной наркоманкой. И меня захлестывает неизбывная тоска, я ее физически ощущаю. Все мое существо, каждая молекула скорбит, скучает по моей сестре.
В тринадцать-четырнадцать лет в ней произошла резкая перемена. Она постоянно ругалась с отцом, восставала против малейших правил. Даже Дилан не мог на нее повлиять, а он пытался. С нами он держался как взрослый, как дядя или отец, но все же он сам был подростком. Джози начала тусоваться с более взрослыми ребятами, пропадала с ними на побережье где-то севернее нашего пляжа. Они называли ее Сексуальной Малышкой или Сексуальной Серфисточкой. К тому времени она еще больше похорошела. Миниатюрная девушка с кофейным загаром и длинными светлыми волосами, прореженными выгоревшими на солнце прядями.
Джози, Джози, Джози.
Наконец я снова погружаюсь в дрему, проваливаюсь в глубокий сон, и пробуждаюсь только тогда, когда на мои веки падает луч солнца.