Читали этот роман? спрашивает Хавьер.
Нет, отвечаю я и, к своему удивлению, добавляю: Сестра у меня любила книжки читать.
А вы не любите?
Люблю. Просто я не читаю серьезные книги. А вот она обожала творчество великих поэтов, писателей и драматургов.
Понимаю. У него чуть дрогнула губа. Вы не разделяли ее интереса?
Вино развязывает мне язык.
Нет. У меня научный склад ума. А она была творческая личность.
Была?
Она умерла, говорю я, хотя теперь сама этого точно не знаю.
Простите.
Официант приносит мои ньокки, изящно уложенные на тарелке и сверху присыпанные петрушкой и пармезаном. Я представляю, как отец садится напротив и складывает на груди руки. Свои волосатые запястья он всегда прятал под манжетами рубашки, и всегда носил запонки. Я пробую блюдо.
Очень вкусно. Отец кивает.
Приятного аппетита, говорит официант.
Принесите мне, пожалуйста, еще вина.
Ой, нет, нет, протестует Хавьер и взмахивает руками, жестами подкрепляя свои слова. Позвольте я с вами поделюсь. Один ни за что столько не выпью.
Ни за что? спрашиваю я.
Ну, может, и выпью. Но я предпочел бы поделиться с вами.
Я киваю. Официант улыбается, словно это он все подстроил.
Сейчас принесу ваш ужин, сэр.
От тарелки поднимается аромат чеснока, и я кладу в рот еще кусочек.
Это было одно из фирменных блюд моего отца, объясняю я и, не давая себе отчета, добавляю: Ньокки с горохом и грибами. Обычно я раскатывала для него тесто.
Он был итальянец ваш отец? Хавьер наполняет вином мой пустой бокал.
Сицилиец.
Мама тоже?
Вы слишком любопытны, замечаю я, глянув на него.
Обычно нет.
А почему же теперь?
Хавьер наклоняется ко мне ближе, и по блеску его глаз я догадываюсь, сейчас он скажет что-то дерзкое.
Потому что у меня сердце биться перестало, когда я увидел вас здесь.
Я смеюсь, довольная его невоздержанностью.
Думаете, я шучу? спрашивает он. Клянусь, это чистая правда.
Я не принадлежу к тому типу женщин, которые заставляют замирать мужские сердца, но все равно спасибо.
Вы встречали не тех мужчин.
Я на время перестаю есть: вилка застыла в руке, локотьна столе. Его силуэт вырисовывается на фоне почти темного неба, смех вокруг нас звучит громче. Глядя на его рот, я чувствую, как у меня зудит кожа, и что-то неуловимое в его манерах и внешности наводит на мысль, что он будет очень хорош в постели.
Возможно.
Хавьер широко улыбается, и на его щеке появляется возмутительно обаятельная ямочка. К его столику подходит официант, и ему приходится отклониться назад, чтобы тот поставил перед ним его блюдогорячее ризотто с креветками и лангустами. Выбор человека с прекрасным аппетитом, как сказал бы мой отец. Он не терпел привередвегетарианцев, которые тогда уже активно распространялись, тех, кто не ел рыбу, говядину и отдельные овощи. Ешь, что дают, или не ешь вовсе, сердито фыркал отец. Только Дилану дозволялось быть разборчивым. Он ненавидел каперсы, пикули и оливки, еще большеавокадо, и предпочел бы умереть с голоду, чем съесть яичные белки или морских моллюсков. В каком-то смысле он заменил отцу сына, о котором тот мечтал. Отец довольно долго души не чаял в Дилане.
Пока не изменил к нему свое отношение.
Ваш отец часто готовил для вас? спрашивает мой собеседник.
Не для меня конкретно. Он готовил для посетителей своего ресторана. Мы росли при ресторане, ели дежурные блюда.
Интересное у вас было детство. Оно вам нравилось?
Иногда. Легко беседовать с незнакомым человеком, который через месяц и не вспомнит, о чем я ему рассказывала. Я допиваю вино и подставляю ему свой бокал. Он снова его наполняет. Не всегда. Порой бывало тяжеловато, да и родители больше были заняты своим бизнесом, чем родными детьми. Я стараюсь удержать на вилке одну клецку идеальной формы. А у вас какое было детство?
Хавьер промокает губы салфеткой.
Я вырос в городе. Мама преподавала в школе, а отец Он хмурится, потирает пальцы, словно вытягивает из воздуха нужное слово, был служащим, работал в правительстве. Его лицо просветлело. Чиновником.
Выединственный ребенок?
Ой нет. Нас в семье четверо. Три сына и дочь. Явторой по старшинству.
Второй, которому не хватает внимания, как и мне. Вслух я говорю:
Старшим всегда достается все самое лучшее.
Хавьер чуть склоняет голову, не соглашаясь со мной.
Может и так. У нас в семье старшаясестра, но она без претензий. Очень тихая, внешний мир ее пугает.
Теперь моя очередь проявить настырность. Вино меня раскрепостило; мы с нимдва чужих человека, случайно познакомившихся на отдыхе; с собой у меня нет телефона, который помог бы мне скоротать время.
Почему?
Его лицо становится непроницаемым, он опускает глаза и качает головой.
Простите, извиняюсь я. Это не моего ума дело.
Нет, нет. Он касается моей руки. В детстве ее похитили. Она тогда была еще очень маленькая, и никто не знает, что с ней случилось. С тех пор прежней она уже не была.
Бедняжка. Радужность ночи немного меркнет, и я думаю о Джози.
Так, все, говорит Хавьер, разгоняя мои мрачные мысли, и берет свой бокал. Отпуск дается для того, чтобы забыть о плохом, верно? Salud.
Salud, улыбаюсь я.
Мы оба принимаемся за еду, молчание нам не в тягость. Аромат чеснока, поднимающийся от моего блюда, смешивается с пикантным чесночным запахом его одеколона. Мимо, плечом к плечу, нога в ногу, идут двое парней: одинмаори, второйевропеец. Следом проносится стайка худеньких девочек-подростков. Поглощенные собой, они щебечут на языке, который я не сразу узнаю. По-прежнему влажно и жарко, но не до одурения.
В кои-то веки я абсолютно счастлива, в полном ладу сама с собойпросто сижу и ем.
Мой другмузыкант, произносит Хавьер, играет в клубе недалеко отсюда. Не хотите пойти со мной его послушать?
У меня мелькает мысль, что, может быть, мне лучше вернуться в свой номер и улечься спать.
Я одета не для клуба, отвечаю я. К тому же, у меня в рюкзаке продукты.
Гостиница довольно близко. Можно сначала туда зайти, а потомв клуб.
Пожалуй, так и сделаю.
Хорошо.
* * *
Горизонт расчерчивают вспышки молний. Мы с Хавьером возвращаемся в гостиницу. Мне особенно приятно, что он выше меня, крепок в плечах и бедрах. Рядом с ним я чувствую себя миниатюрной девчонкой. Не совсем привычное ощущение для женщины под метр восемьдесят ростом.
Он ждет в вестибюле, пока я бегу наверх, где с чувством облегчения подключаю свой мобильник к новому зарядному устройству и переодеваюсь в сарафан, поверх которого накидываю тонкий свитерок. В зеркале во всю стену ванной я смотрю на свое отражение. Из-за высокой влажности волосы на голове превратились в копну спутанных завитков, но тут уж ничего не поделаешь. Чтобы как-то сгладить этот эффект, я выделяю губы помадой. Губысамое впечатляющее в моей внешности, свидетельство того, что во мне течет итальянская кровь. Матовая красная помада как нельзя лучше подчеркивает их красоту.
Когда я выхожу из лифта, Хавьер красноречиво выражает мне свое восхищение и предлагает взять его под руку. Я принимаю его предложение, и мы снова выходим на улицу, где по-прежнему душно.
Ты часто путешествуешь? спрашивает он.
Прямо на меня идут три девушки в своих лучших вечерних нарядах. Чтобы не столкнуться с ними, я встаю по другую сторону от Хавьера и отвечаю:
Нет, редко. Специфика работы не позволяет. А ты?
А у меня другая история. Последние годы постоянно в пути.
Командировки?
В ответ он просто кивает, не вдаваясь в детали. В дружеском молчании мы минуем несколько кварталов. Я впитываю атмосферу вечера: мерцание огней на фоне неба, блеск воды в просветах между высокими зданиями, трели музыки, играющей за окнами. Мы сворачиваем в мощеный кирпичом переулок и вскоре останавливаемся.
Пришли, говорит Хавьер, поднимая на меня глаза.
Он открывает дверь, и на улицу выплескивается поток запаховалкоголя и духови шумов: голоса, смех, кто-то настраивает гитару. Я вхожу, Хавьерследом. На нас многие пялятся, отчего я на мгновение смущаюсь, но потом понимаю, что они, вероятно, смотрят на всех.